- Кстати, чего у тебя там с этой бабой, выгорело? - спросил Мосолов.
- Угу, выгорело. Дотла. - Гаев кинул взгляд на молчавшего Егора и добавил: - Там вообще странно вышло...
- Ты давай без экивоков, - подбодрил его приятель. - Как у вас там всё прошло? Надеюсь, ты не начал ей бухтеть про историю в самый неподходящий момент?
- Начал, конечно, - саркастически ответил Гаев. - Ты уж меня совсем за придурка держишь.
- Ну у вас же дошло до главного, а?
- Дошло, - нехотя признался Гаев.
- Ну, давай, колись! Что было-то? Ты ведь не осрамил наш универ, а? Показал класс?
- Показал, - сквозь зубы промолвил Гаев. - Я что хочу сказать...
- Не знаю.
- Да погоди ты! У меня вообще ощущение, что она меня для чего-то использовала...
- Я даже знаю, для чего, - лыбился Мосолов.
- Нет, не то...
- Но ты ведь с ней переспал?
- Ну да, но...
- Тогда дай пять!
Гаев, криво улыбаясь, пожал протянутую через стол потную ладонь друга с грязными ногтями.
- И что? - продолжал Егор. - Не смог удовлетворить?
- Смог. А может, не смог. Фиг знает, короче. - Гаев посмотрел в окно, собираясь с мыслями. Полнеба закрыла серая пелена туч, другая половина поблекла, точно на неё набросили пыльную тюль, солнце превратилось в матовый шарик с размытыми краями. В комнате стемнело, теперь они сидели в сумраке. - В общем, поехали мы с ней в один клуб. Она меня туда пригласила. Ну и там была ещё её подруга...
- Так-так, - потёр руки Егор, подаваясь вперёд.
- И, короче, эта Светлана, ну, повела себя как-то странно. Даже не знаю... В общем, спихнула на меня эту подругу, да ещё телефон заставила взять... Типа, не хлопай ушами. А потом отфутболила, прикинь? Я вообще обалдел. Но дело даже не в этом...
- А в чём?
Гаев помолчал, размышляя. Как сказать? Выложить всё начистоту или говорить намёками?
- В общем, эта подруга её - ну вылитая мать. Первая, я имею в виду. С которой отец развёлся. - Гаев вздохнул. - Я не могу трахать собственную мать!
Мосолов ошарашенно уставился на него.
- Ты уверен?
- Ну, не совсем, конечно. Лет-то сколько прошло!
- Так, может, мерещится?
- Ясен пень - мерещится, - обозлённо сказал Гаев.
- А может, она и есть?
- Она в Якутии осталась, откуда ей здесь взяться? И потом, у неё имя другое... - зачем-то соврал он.
- Это у тебя что-то фрейдистское пробудилось, - сделал вывод Егор. - Забей и дерзай.
По подоконнику забарабанил дождь. Капли влетали через открытую форточку и падали на стоявшее возле окна кресло. Ослепительно сверкнула молния, стекла задрожали от грома. Внизу запиликала сирена автомобиля.
- Понимаешь, слишком похожа, - не унимался Гаев. - Одно лицо! Ну, постаревшее, конечно, но всё равно. Смотрю на неё и будто разговариваю с матерью. Это же свихнуться можно!
- А лет ей сколько?
- Да в том-то и дело, что как матери! Чуть за сорок. Вот ты бы как поступил на моём месте?
Мосолов мигнул, потом вдруг встал, подобрал со стола открытую пачку сигарет и отошёл к окну. Закурил, распахнув форточку настежь. Комната наполнилась шорохом дождя. Егор стоял вполоборота, устремив взгляд на улицу. Лицо его на фоне сизого неба окрасилось лихорадочным румянцем. Курил он как-то торопливо, пепел опускался на подоконник и тут же проседал от падающих капель.
- Ты чего? - спросил Гаев.
- Да так, ничего, - вздохнул Егор, вымученно улыбнувшись. - Фигня. - Он кинул тлеющий бычок в блюдце с окурками, вернулся за стол. - Знаешь, сам решай. Мне трудно тут что-то советовать - ситуации разные. Я-то свою мать не помню, ты же понимаешь. Для меня мать - понятие абстрактное. Так что... - Он не договорил, плеснул себе пива и опорожнил кружку одни долгим глотком. Лицо у него стало красное, глаза заблестели, на Гаева он больше не смотрел. Засопев, тряхнул головой, точно взбадривал себя. - Блин, вот на фига ты меня об этом спросил? Теперь буду думать...
Вот оно, осенило Гаева. То, что надо. Шанс. Судьба дала ему шанс всё узнать. Выслушать другую сторону. Разобраться в жизни. У Егора такого шанса нет. А у Гаева есть. Разве можно его упускать?
В памяти опять проявилось лицо Людмилы: печально меланхоличное, будто омытое жемчужным светом. "Господи боже", - чуть не прошептал Гаев, потрясённый.
Нет, он не будет ей мстить. Он пригласит её на встречу и выложит всё начистоту. А потом будет слушать. До конца. Он не кинется ей в объятия с криком: "Здравствуй, мама!". Он крепко подумает на этот счёт. Но слушать он будет. Так правильно.
А маманя? Что подумает она? Ч-чёрт, чёрт... Всё не слава богу.
Маманя сидела в большой комнате и смотрела телевизор, одновременно читая Акунина. По ящику показывали сериал про бандитов. Прокуренная феня перемежалась пистолетными выстрелами.
Гаев вошёл в квартиру, стряхивая дождевые капли с зонта.
- Ф-фух, - сказал он. - Ну и ливень!
Маманя, не вставая с кресла, помахала ему рукой из комнаты.
- Пьяный?
- Ну так, немного... - ответил Гаев. - Выпили немного пива в Мосоловым.
- Там я плов сделала. Будешь есть?
- Да что-то не хочется пока.
Он повесил зонт на ручку входной двери, чтобы влага стекла, разулся, прошёл к себе. Переодевшись, сходил на кухню, налил чаю. Почему-то от пива ему всегда хотелось пить. Пьяным он себя в данный момент не ощущал, но необъяснимая эйфория свидетельствовала, что спиртное не просто так бултыхалось в желудке. В голове роились грандиозные планы. "Сведу обеих матерей - ту и эту, - думал он. - Авось не перессорятся. Да и с чего бы? К старой всё равно не уйду, на фиг надо. Она нам деньгами поможет. Сын я ей или не сын? Квартирка бы мне не помешала. Съеду, буду там жить. Ну а что? Родители же спонсируют детей. Маманя не может, так мать деньжат подкинет. Хо-хо, жизнь-то налаживается!".
Прихлёбывая горячий чаёк, он вошёл в большую комнату и устроился на диване рядом с маманей. Сделал вид, что смотрит глупый сериал, но краем глаза следил за ней. В памяти опять возникли её слова, сказанные когда-то отцу: "Ты уж не наказывай его, Виктор. Мать-то никем не заменишь". И тут же вспомнилась Людмила, говорившая со вздохом: "Семейные неурядицы". Одно воспоминание потянуло за собой другое, и он опять перенёсся в тот ужасный день, когда всё рухнуло. "Мама, а куда мы идём? - Домой, сынок. - А как же демонстрация? - Не будет у нас сегодня демонстрации".
Кажется, она плакала. Маманя тоже плакала - в день смерти отца. "Как же мы теперь будем жить, Володя?". Мать - ослепительная высокая блондинка, и маманя - невзрачная, рано увядшая, маленькая и толстенькая, как медвежонок. Какие они разные! И всё же судьбе угодно было связать их нитью, концы которой держал сейчас Гаев. От него зависело, обрезать эту нить или затянуть потуже.
- Что это ты даже книжку не читаешь? - спросила его маманя удивлённо.
- Прочитал уже.
- А что ты читал?
- Пелевина.
- А, современный автор, да? Ты что-то говорил, я помню.
Гаев посмотрел на неё с нежностью. Интересно, стала бы Людмила интересоваться его делами?
И сразу вспомнилась сцена из детства, когда он, счастливый, прибежал к матери на работу. "Мама, нас в Болгарию посылают. - Да ты что?". В памяти проявилось и лицо матери - ласковое, полное теплоты и заботы. "На вот, возьми, сынок", - она протянула ему конфеты. Это были "Каникулы Бонифация". Сто лет их не видел, но вкус помнил до сих пор.
- Как там Мосолов? - продолжила расспросы маманя.
- Да как всегда.
- Не женился он?
- Нет. Опять распинался, как Наташку Скворцову забыть не может.
- Так он же сам её выгнал!
- Ну да. Я ему то же самое сказал. А он ответил, что я этого не пойму, пока сам не женюсь.
Алкоголь развязал Гаеву язык. Маманя это чувствовала и пользовалась моментом.
