Моя любовь сквозь тысячи преград

Пойдет разыскивать в веках твой слабый след.

И ужасов земных увидит ад,

И райских радостей с тобой познает свет.

Разделены невидимой стеной,

Воспримем судеб испытания как дар.

Мы переборем холод ледяной

И нестерпимый пересилим пламя жар.

Ты сидишь и молча смотришь на меня, держа в своих руках мою руку. А я закрываю глаза и умираю, прошептав перед смертью слова любви.

***

- Вот и все, - сказала я, и, открыв глаза, посмотрела на него.

Он сидел точно так же, как в моем недавнем видении, закрыв лицо руками, и молчал.

- Мы связаны этим заклятьем? - спросила я.

- Не только, - ответил он, беря сигарету. - Если бы дело было только в заклятье, то все было бы проще.

- А что еще? Ты говорил когда-то о некой ошибке, которую мы совершали от раза к разу. Дело в ней?

- Ошибке? Ах да. Конечно, я обещал рассказать тебе об этом. Но боюсь, что ты со мной не согласишься.

- О чем ты говоришь?

- Снова о законах. Законах любви и смерти.

- Да, любви и смерти, - сказала я и задумалась. - А сколько ты прожил после того, как я умерла?

Он мрачно рассмеялся:

- Ты плохо считаешь ...

- В каком смысле? - удивилась я.

- Как ты думаешь, - спросил он, стряхивая пепел с сигареты, - сколько мне примерно было лет, когда мы познакомились с тобой во время войны?

- Думаю, что тридцать пять - сорок, не более.

- А теперь подумай, в каком году я должен был умереть, если год твоей смерти пришелся примерно на 1905-ый?

- Получается, что ты умер сразу после меня?! - удивилась я. - Ты это помнишь? Расскажи мне, как ты жил после моей смерти?

- А я не жил, - спокойно сказал он, - я покончил с собой.

Я сидела и пораженно смотрела на него, а он встал и, подойдя к перилам балкона, стал смотреть на ночной город.

- Я хотел объяснить тебе, - сказал он, - что слишком сильная любовь наказуема. Но я знаю, ты не примешь этого на веру. Ты не поймешь, и станешь говорить, что это не так.

- Все равно объясни мне, - сказала я. - Я хочу знать, что с нами происходит.

- Понимаешь, от жизни к жизни мы вместо того, чтобы ничего не переносить, брали с собой свою любовь, которую однажды довели до земного совершенства. Мы любили друг друга, забывая обо всем на свете, и нам казалось, что в мире нет ничего кроме нас двоих. А это преступление. Так нельзя. Мы скрепили наш союз древним заклятьем, мы клялись друг другу в вечной любви, мы... Мы преступили закон и поэтому сейчас мы разделены и не можем быть вместе.

Я задумалась:

- Получается, что мы объединены и этим заклятьем, и нашей любовью только "по ту сторону", а здесь мы можем никогда не встретиться? Но я даже не допускала такой мысли. Ведь я клялась в церкви, что дождусь тебя во что бы то ни стало! А теперь получается, что я могу ждать этого вечно?

Он молчал, а я продолжила рассуждать:

- Ты хочешь сказать, что наша любовь слишком земная для того, чтобы претендовать на те чувства высшего порядка, о которых ты рассказывал? Но я в это не верю! Это не так. Я просто должна над этим подумать. Я должна все это осмыслить и понять, а потом уже делать выводы.

- Наверное, тебе пора домой, уже очень поздно. Или хотя бы пойдем в дом, чтобы согреться, - сказал он и подал мне руку.

Я встала с кресла, и мы прошли в гостиную, закрыв за собой двери балкона. В комнате было тепло и уютно, а когда он зажег свои любимые свечи в бронзовых канделябрах, у меня на душе стало удивительно спокойно и безмятежно, несмотря на то, что я увидела историю нашей печальной любви.

- Мы умерли там, в девятьсот пятом, и перевоплотились в ту страшную жизнь, - сказала я. - Но ведь перевоплотились же? И встретились? И ты меня спас, не смотря ни на заклятья, ни на ошибки. Почему?

Он налил себе коньяка и сел в кресло.

- Потому что, во-первых, здесь могла иметь место инерция перевоплощений, а во-вторых, мы могли что-то еще "подбавить" и в этой последней жизни. Об этом ты не думала?

- А я любила тебя в той последней жизни?

- Да, очень. Ты просто этого не помнишь.

Я села на диван и сказала:

- Знаешь, мне кажется, что я вспомнила все жизни, в которых мы встречались, или хотя бы их большую часть. И теперь нам остается только все взвесить, и понять, что же с нами на самом деле происходит.

- Да, возможно, что ты и права, - сказал он задумчиво. - Может быть, я слишком много смысла придаю этой истории 1905-го года. Или мы оба не видим чего-то еще.

- Просто мы оба устали от этих воспоминаний, - сказала я и встала. - Я пойду домой, потому что уже действительно очень поздно. А завтра мы встретимся и поговорим снова. Хорошо?

- Да, иди, а я хочу еще немного подумать над тем, что ты мне сегодня рассказала.

* 25 *

Мы снова сидели в гостиной и молча пили кофе. Было очень поздно, ночная прохлада залетала шелестящим потоком в приоткрытую балконную дверь. Давно зажженные свечи в неизменных канделябрах догорели до середины, и пляшущие пятна света выхватывали на мгновения то один, то другой предмет из полуреальной обстановки этой комнаты наших встреч.

"Возможно, что очень скоро двери в этот странный дом окажутся для меня навсегда закрыты, - подумала я, разглядывая корешки старинных переплетов, темнеющих за стеклами книжного шкафа, - а, может быть, напротив, я буду приходить сюда до конца своих дней". Я потянулась к сумке, лежащей на полу возле дивана, и спросила:

- Ты не возражаешь, если я тоже немного покурю?

Он удивленно взглянул на меня, и ответил:

- Разве ты куришь?

- Нет, это только здесь. Потому что по ту сторону, мы не всегда ведем себя так, как по эту.

Он усмехнулся:

- Ты права, в жизни мы не всегда можем выглядеть так, как видим себя в нашем воображении.

Я достала из сумки сигариллу и, прикурив, выпустила кольцо дыма. "Эти плавные неторопливые дымные потоки напоминают мне наши мысли, растворяющиеся в воздухе мирозданья", - подумалось мне, и немного помолчав, я сказала:

- Знаешь, а ведь дойдя до конца всех моих воспоминаний, я закончила некий жизненный этап. Теперь, если судить по твоим словам, которые я слышала от тебя чуть меньше года тому назад, я стою в самом начале какого-то своего нового пути. Да?

- Да, - вздохнув, сказал он, - именно это сейчас с тобой и происходит.

- За это время действительно очень многое изменилось. Я стала другой, и мои суждения об окружающем меня мире претерпели сильные изменения. Но...

- Что?

- Для нас с тобой все осталось по-прежнему.

Он промолчал, а я, подумав немного, продолжила:

- Я хотела объяснить тебе кое-что... Немного из того, о чем мы уже неоднократно спорили...

- Речь пойдет о нашей любви? - спросил он, открывая портсигар.

- Да, о ней и о закономерностях мироустройства.

- Ты думаешь, что вправе судить о таких вещах?

- Уверена, что да, - сказала я и, встав с дивана, подошла к настенным часам.

- Как сделать так, чтобы они стали показывать точное время?

- Не знаю.

- А! Не знаешь, потому что находишься в плену своих представлений.

- Что ты хочешь этим сказать? - удивился он.

- Помнишь, ты говорил мне о том, что мы совершали преступление, раз от раза возводя нашу слишком земную любовь в божественный сан?

- Да.

- Так вот. Я хотела тебе сказать, что ты заблуждался.

- Интересно...

- Не бывает любви преступной и слишком земной, как не бывает любви возвышенной и высокодуховной! Любовь может быть только одна, а вот проявляться в разных жизнях она может по-разному. Понимаешь, она или есть, или ее нет вообще.