- Ну, что ж. В общем-то, здесь нет ничего удивительного, ведь все то, что ты рассказывала мне - это правда, и было бы странно если бы кто-то увидел твою жизнь иначе. А кстати, что это за подруга? Уж не та ли, которая своими фантазиями доставила мне столько хлопот в Венеции?

- Нет, - засмеялась я, - совсем другая. С этой ты, как видно, не пересекался в "вересковом" прошлом, поскольку не умел видеть души умерших людей, хотя, если помнишь, ты предлагал устроить ей пышный прием, когда она захочет меня навестить... А кстати, я так и не дорассказала тебе финал нашей истории.

- Да. Мне очень интересно, - сказал он, пододвигая к себе бронзовую пепельницу, - Я тебя слушаю.

- В общем-то, произошло именно то, чего я боялась. Наш ребенок умер, не прожив и нескольких недель. Ведь мы увезли его из леса, а лес, как известно, не склонен прощать, когда у него забирают то, что по праву принадлежит ему. После этого у меня уже никогда не было детей. Мы прожили с тобой довольно долго, в мире и согласии, сохранив в сердцах ту редкую искру любви, которая у многих людей затухает уже через несколько лет после свадьбы. Все эти годы я не отличалась особенно легким характером, и кажется, считала, что испортила тебе жизнь своей неспособностью родить. А ты любил меня и вовсе не был несчастлив, а зная все мои тайны, боялся однажды меня потерять и потому после моих последних родов никогда уже не оставлял меня одну, особенно если я собиралась посетить отца, дом которого стоял совсем недалеко от леса.

- Да, теперь ты действительно вспомнила эту жизнь до конца, - сказал он, пересаживаясь ко мне на диван. - Но даже увидев несколько жизней, все равно рано делать какие бы то ни было выводы. Тебе придется еще некоторое время поработать в этом направлении.

Я взяла его за руку и сказала:

- Знаешь, несмотря на то что я, как ты говоришь, еще недостаточно много вспомнила, кое-что уже все равно принесло мне облегчение. Я увидела, что связывало меня с Венецией, и почему в этом городе меня охватывало чувство такой чистой и светлой радости. Я узнала, почему слишком сильно боюсь безлюдных дорог, на которых могут встретиться уличные разбойники. Я открыла загадку своих многолетних воспоминаний о ржавой балке близ Рундалспилса. Поняла, отчего мне так близки заунывные звуки шарманки и почему мне нравится воображать себя владелицей доходных квартир.

* 12 *

Я собиралась ложиться спать, и уже выключила настольную лампу, когда неожиданно услышала скрип паркета и обернулась.

- Ты пришел? - спросила я, радостно улыбнувшись. - Проходи, садись, а я прилягу, потому что чувствую себя какой-то разбитой. Поговорим немного, а потом мне надо будет поспать. Хорошо?

- Конечно, - сказал он и, придвинув стул, сел рядом с моей кроватью, - Я просто больше не мог не видеть тебя, и решил заглянуть хоть на несколько минут.

Я улыбнулась и посмотрела вокруг - в бледно-серебристом свете луны, пробивавшемся сквозь тонкие шторы, моя комната была похожа на средневековую библиотеку, или лабораторию придворного мага, который никак не мог найти путь к сокровенному знанию.

- Почему у нас все так странно, - спросила я, - если мы просим богатства, нам дают познание мира и отбирают деньги, если мы просим понимания законов вселенной, то нас награждают болезнями и лишают ума, если мы молим о любви, то нам являют смерть и обрекают на одиночество?

- Тебе надо хорошо выспаться, - ответил он, беря меня за руку, - а наутро ты увидишь, что так все это выглядит только на первый взгляд. Закрывай глаза, а я немного посижу рядом...

* 13 *

Мы снова сидели на балконе и вдыхали терпкий аромат жасмина, доносившийся с противоположной стороны улицы. Я только что пришла и рассматривала его очередной подарок - странную миниатюру в рамке из скрученных кольцом ветвей дрока переплетенных с листьями плюща, изображающую птицу с огромными длинными крыльями, перья которых на концах превращались в языки пламени и устремлялись к небу. Она была нарисована на фоне золотых капель, стекающих по шафранному занавесу, и напоминала мифического феникса, хотя больше походила на райскую птицу с гравюр одного английского художника*.

- Знаешь, - сказал он, открывая портсигар и не торопясь доставая сигарету, - бывают такие люди-калеки, которым подходит только определенная обувь, сделанная на заказ. В этих ботинках они могут свободно двигаться, ходить, танцевать, но предложи им какие-нибудь другие - и вот перед вами уже инвалид, который не то что танцевать, ступить без костылей не сможет. Вот так я для тебя, а ты для меня - мы будто специально скроены, чтобы однажды могли стать счастливыми и полноценными.

- Да, в этом ты прав. Только надо добавить, что кроме тебя такие туфли уже никто никогда надеть не сможет, разве что только из любопытства, а коли их уж сделали, то суждено им валяться на складе, дожидаясь пока капризный заказчик придет и заберет их с собой.

Он щелкнул зажигалкой и закурил:

- Жаль, что ты не уполномочена писать книги судьбы. В твоем сердце живет такой оптимизм и такая неимоверная жажда счастья, что заставь тебя распоряжаться человеческими жизнями, люди не только бы стали реже болеть, но и вовсе бы умирать перестали, не говоря уже о том, что такие понятия, как несчастная любовь, ненависть и предательство ты навсегда вычеркнула бы из всех языков. Удивительно, иногда мне начинает казаться, что я тебя совсем не знаю.

- Не знаешь? Или не хочешь меня узнать, понять???

Он встал и подошел к балконному парапету.

- Верь мне, - сказал он, глядя на отражение солнца в окнах соседнего дома, - я прошу тебя, верь мне. Мы отделены друг от друга всего лишь тонкой стенкой из прозрачного стекла, которую мы должны разбить, ударив с двух сторон одновременно. Нужно только знать две вещи, две совсем небольшие вещи: когда это сделать и в какую точку бить.

- А для этого я должна узнать то, чего я пока еще не знаю... - задумчиво произнесла я.

Он снова сел в кресло, мы немного помолчали, а потом я спросила:

- Ты помнишь тот вопрос, что я задала тебе вчера? Ну тот, про который ты сказал, что наутро я изменю свое мнение.

- Да, конечно, - ответил он, - ты спросила: "Почему у нас все так странно: если мы просим богатства, нам дают познание мира и отбирают деньги, если мы просим понимания законов вселенной, то нас награждают болезнями и лишают ума, если мы молим о любви, то нам являют смерть и обрекают на одиночество".

- Вот-вот, но я так до сих пор и не нашла на него ответа. Может быть, ты все-таки сможешь прояснить мне эту странную ситуацию, и растолкуешь в чем тут дело?

- Да, - рассмеялся он, - тут уж не отделаешься одной притчей. Скорее всего мне придется созвать на совещание целый монастырь, а предварительно объяснить им по какому праву я вообще задаю столь бунтарские вопросы. Ну, делать нечего - раз уж ты спросила, придется отвечать.

- А ты действительно знаешь ответ на этот вопрос? - спросила я.

Он ухмыльнулся:

- Видишь ли, как это ни странно, но на этот вопрос существует далеко не один ответ, так что вначале мне следовало бы спросить тебя, в какой религиозной концепции ты в данный момент находишься, и я бы в соответствии с этим выбрал для себя линию поведения.

- Но неужели не существует единственно верного ответа? - удивилась я.

- Каждый из них по-своему верный и в тоже время ошибочный. Потому что это не вопрос, а тест на образ мышления. Какой ответ тебе ближе, по таким законам ты и живешь. Остается только выбрать, что тебе больше всего подходит.

- И все-таки? - нетерпеливо спросила я.

Он рассмеялся и ответил: