Ирина Васильевна захлопнула тетрадь и стала собираться домой. Безобразие, учебный год только начался, а она уже опять засиделась дотемна. Составить для себя расписание и неукоснительно ему следовать. Не-у-кос-нительно.
Она накинула плащ, поправила перед зеркалом шляпку и через гулкий, пустой коридор поспешила к выходу.
Каждый день в кабинет завуча непрерывно заходили люди: учителя, товарищи из районо, технички, и почти каждый день среди этой толкотни там подолгу сидела Марина. Она спорила с Ириной Васильевной, не соглашалась ни с одним ее рассуждением.
— Нельзя задавать ребятам больших вопросов без предварительной подготовки. Надо либо задавать их на дом, либо выяснять на уроках по частям, иначе занятия непосильны для учащихся восьмого класса, — советовала Ирина Васильевна.
— Нет, я не хочу механически разделять на части неделимое. Я не хочу специально посвящать урок связи украинских повестей Гоголя с фольклором или одному лишь объяснению социально-бытовых истоков характера Евгения Онегина. Я хочу сразу показать им весь удивительный, неповторимый мир повестей Гоголя, открыть всего Пушкина, всего Лермонтова, — парировала Марина.
— Но как же это возможно: всего Гоголя сразу?
— Как? Ирина Васильевна, я ведь не имею в виду все его повести. Я имею в виду мир его мыслей. Цель урока определяет тема. Мне не нужна другая, утилитарная цель. Сегодня фольклор, завтра реализм — это в, конце концов, скучно. Нет, у меня свой путь.
— Да, Марина Львовна, вы, конечно, правы. В нашей работе нет единственного, узаконенного пути. Путей много. Но все-таки. На доске опять черт те что начертили.
— Неправда!
— Вы говорите, урок — это спектакль. Хорошо. Но спектакль должен быть продуман.
— Нет! Я имею в виду нечто другое, возвышенное. Может быть, я в чем-то ошибаюсь. Конечно, безусловно, я ошибаюсь. Но я импровизирую, экспериментирую. Каждый — разное, каждому — разное. Я пытаюсь…
Как всегда, понять было уже ничего невозможно, и, наконец, отчаявшись (как она все-таки нетерпима), завуч решила дать Марине тетрадь, на которой было написано «Смусина Марина Львовна». Такие тетради Ирина Васильевна, оказывается, вела на каждого учителя. Ей так было удобней: посещая уроки, формулировать свои замечания, выводы, предложения, а потом, когда нужно, вынуть из шкафа свои записи и посмотреть, к чему движется тот или иной преподаватель.
— Вот, возьмите, — повертев в руках, протянула тетрадь Марине.
— Хорошо, спасибо. — Тоже сначала повертев эту тетрадь в руках, Марина открыла.
ЧИСЛО: 4 сентября. КЛАСС: 8-й «В». УРОК: литература.
ЗАМЕЧАНИЯ: Класс позволяет себе разговаривать. (Ну, положим не все. Пришла бы она ко мне первого.)
ВЫВОДЫ: Урок обнаружил склонность учителя к подбору материала внешне занимательного, но без строгого обдумывания его учебной ценности. Много интересного, но для чего? (Как это — для чего? Урок должен быть интересным.) Мало внимания различным видам памяти. Учитель беспрерывно говорит. (Хорошо, а что делать, если они молчат?)
ПРЕДЛОЖЕНИЯ: 1. Чтение стихов, трудных для понимания, предварять беседой, помогающей восприятию. (Пушкина? Предварять?) 2. Аккуратнее делать записи в тетрадях учащихся. 3. Все время держать ребят в поле своего зрения. 4. Добиваться текста на каждой парте, добиваться работы с текстом. 5. Не забивать учеников собственной эрудицией, вести их за собой, помогать их творчеству, не обижая, не давя своим превосходством. (Неужели она давит? Если это действительно так — плохо.)
ЧИСЛО: 8 сентября. КЛАСС: 5-й «Б». УРОК: русский язык.
ЗАМЕЧАНИЯ: Класс позволяет себе разговаривать. (Опять!) Не вести урок при шуме. Следить за голосом. Он не должен быть слишком громким. (Неужели она права?)
ВЫВОДЫ: Учитель увлекается тонким анализом текста, но обучающий эффект на ее занятиях незначителен. По-прежнему мало внимания различным видам памяти. Говорит и говорит, забывая, что учащимся данного возраста трудно мыслить отвлеченно в течение длительного времени.
ПРЕДЛОЖЕНИЯ: 1. При объяснении использовать таблицы, схемы, цветной мел. (Цветной мел, таблицы. Ее совершенно не интересует, ЧТО я говорила.) 2. Подбирая тексты, обращать внимание не только на их стилистическую ценность, но и на их грамматическую сущность. 3. Экономить время при объяснении: диктовать слова, не читая предложения, из которых они взяты. 4. Все виды деятельности на уроке подчинять одной главной цели — выработке навыков грамотности, (Да, насчет грамотности, может быть, это и верно.)
Сначала даже стыдно было себе в этом признаться, но что поделаешь, тетрадь оказалась интересной.
— Ирина Васильевна, как это здорово, что вы мне дали эту тетрадь.
— Очень рада. Видите, тут вся картина, — Ирина Васильевна подняла голову от стола, отложила в сторону месячный отчет по успеваемости. — Высокий научный уровень уроков и неумение…
— Ирина Васильевна, можно? — Решительно распахнув дверь, в кабинет вошла преподавательница математики Нина Васильевна Хотченок. Виновато рассматривая пол, за ней втянулся в дверь мальчик в растрепанной форме.
— Разбил соседу нос, а теперь говорит: простите, он, видите ли, больше не будет. — Нина Васильевна смотрела на завуча большими круглыми глазами, и непонятно было, то ли она сейчас засмеется, то ли потребует исключить этого маленького хулигана из школы. — Вторая смена у нас совсем разболталась!
Она обращалась то к завучу: требовала вызвать родителей, то к мальчику: надо отправить его в детскую комнату милиции — и наконец добилась-таки, что тот заревел.
— Ну вот, на первый раз мы с Ириной Васильевной тебя прощаем, — обрадовалась Нина Васильевна. — Но если еще кого-нибудь тронешь, пощады не жди.
— Я больше не буду.
— Ладно, верим. Не дети, а форменные разбойники, — легонько подталкивая в спину виноватого, она исчезла.
— Прекрасный Нина Васильевна педагог. Учитель потрясающий! — сказала после паузы завуч. — Вам, Марина Львовна, между прочим, стоит посетить ее уроки.
— Но это же математика!
— Ничего, посетите с целью научиться хорошей организации класса. Вам надо думать не столько над тем, что дать детям, сколько, как дать. Нина Васильевна вам должна понравиться. Человек весь на противоречиях. Страшно интересный человек!
— Можно?
Размахивая пачкой накладных, в дверях появилась завхоз. Она требовала списать какую-то краску. Жаловалась, что пропали двадцать пачек стирального порошка. Потом снова про краску — хорошая была краска, синяя, ультрамарин. Пропала. И почему у нее все пропадает? Марине так хотелось поговорить. Ожидая, она опять листала тетрадь Ирины Васильевны. Более чутко реагировать на восприятие класса… Отрабатывать технику чтения… Сколько здесь всего собрано! Следить за записью домашних заданий в дневники. Почему она раньше не обращала на рекомендации Ирины Васильевны внимания? Ведь та же говорила. Почему?
— Ирина Васильевна, знаете, что бы я сказала, если бы увидела вашу тетрадь раньше? Я, — Марина запнулась, — я бы сказала, что это методический догматизм.
За окном совсем потемнело. В сумерках видны были лишь белые блоки зданий да резкая, отчеркивающая красным горизонт полоса заката.
— Темно. Включите, пожалуйста, свет, — попросила Ирина Васильевна.
Марина повернула выключатель, и ей стало ясно видно такое молодое и уже такое усталое лицо завуча. Неудобно-то как! Ирина Васильевна сидит сейчас здесь из-за нее, Марины, а ведь у нее дом, семья, дети. Дом, семья, дети, свои какие-то желания, мечты, книги, наконец. Ведь Ирина Васильевна тоже литератор. Марина вот уже целый месяц мучит эту женщину и не может понять: завуч не обязана каждый день слушать ее излияния.
— Ирина Васильевна, пойдемте домой. Поздно уже, — позвала Марина.
Зря она пижонила в институте. Педагогика все-таки наука. Думать не только над тем, ЧТО дать на уроке, но и КАК, ДЛЯ ЧЕГО. Простая истина, а она не могла понять ее целый месяц. Как ей опять повезло! Что за прекрасный человек Ирина Васильевна!
