– Я собираюсь провести спокойный день, – сообщил ему Вексфорд. – Собираюсь проверить, сколько чашек кофе я способен выпить между двумя и пятью часами пополудни. – Проинформировав об этом Майкла, он прибавил: – Мне кажется, мы слишком мало беседовали с соседями Робсонов.

Но он продолжал сидеть там и после того, как Бёрден ушел. Если б старший инспектор не положил руку на радиатор отопления и не почувствовал, что до него едва можно дотронуться, он мог бы поклясться, что центральное отопление не работает. Если б не старое пальто, он продрог бы до костей. Шейла вернулась в Лондон – отец не хотел, чтобы она уезжала, но девушка, разумеется, не сказала им с матерью ни слова. Ему бы хотелось запереть ее где-нибудь навсегда и встать на стражу у двери. Но она вернулась назад, в Лондон, во взятой напрокат машине, назад, в ту квартиру рядом с Корэм-Филдз, а те люди, кем бы они ни были – диверсанты, террористы, фанатики, – очень хорошо знали ее адрес. Сильвия почти весь день не выключала радио, так что Вексфорд вынужден был слушать все новости, и каждый раз готовился услышать фразу, которая начнется со слова «взрыв…» Вот почему ему пришлось так рано вернуться на работу.

Специалисты-взрывотехники из Скотленд-Ярда приезжали поговорить с ним, и человек из Майрингхэма вернулся к нему еще раз. Вексфорд хотел знать, что они делают для охраны Шейлы, и они постарались заверить его, что все возможное сделано, но их заверения его не убедили. Он знал, что не так боялся бы, если б Шейла жила с мужем, хотя это было совершенно нелогично. Если б ему сказали, что в действительности он будет рад узнать, что его дочь живет с каким-то мужчиной, будучи замужем за другим, он бы не поверил. Но именно это он сейчас чувствовал. Старшего инспектора утешило бы, если б он узнал, что тот мужчина, Нэд, кем бы он ни был, не расстается с его дочерью ни ночью, ни днем. А больше всего, конечно, его успокоило бы то, чего требовал его зять, Нил.

– Заставьте ее прекратить совершать преступления и наносить материальный ущерб. Отберите у нее кусачки или, еще лучше, заставьте ее выступить с публичным заявлением о раскаянии и дать обещание больше так не поступать.

Как ни удивительно, но возразила ему Дора:

– Ты бы уважал ее, если б она это сделала?

– Остаться в живых важнее, чем сохранить уважение, по-моему.

– Разумеется, она этого не сделает, – сказал тогда Вексфорд. Он почти разозлился. – Она не может отказаться от своих принципов, не так ли? Она не считает себя виноватой и думает, что виноват закон – сам закон виноват, если хотите.

Сильвия искоса бросила на отца быстрый взгляд.

– Довольно странное высказывание для полицейского, так ведь, папа?

Он больше ничего не сказал. Не считая желания найти способ избавиться от тревоги, обеспечив безопасность Шейлы, больше всего ему хотелось избежать жаркого спора с Сильвией и Нилом. Главный констебль сказал ему вчера по телефону что-то насчет возможности арендовать у полиции дом до тех пор, пока его собственный не отремонтируют – ну, скорее, отстроят заново, а при той скорости, с которой в наше время работают строители, это будет не раньше, чем через год.

Во всяком случае, здесь, в полиции, было спокойно, тихо, и пронизывающий его холод был не настоящим. Нужно «бороться с тенденцией впадать в уныние», как Вексфорд называл это про себя, и он поднялся по лестнице в столовую на ланч. Расправляясь с горячим супом, гамбургером и жареным картофелем, с этой несущей утешение, пусть и неполезной едой, старший инспектор подумал о необходимости после этого снова сесть за руль машины. Нил отвез его на работу и высадил у ворот, а Дональдсон, его водитель, мог отвезти его в Хайлендз. Но рано или поздно ему придется преодолеть тот мощный барьер предубеждения, который возник между ним, креслом водителя и рулем автомобиля. Ему придется побороть паралич, который, как он предчувствовал, охватит его левую руку, когда он возьмется за рычаг передачи, пусть даже у него стоит коробка-автомат. Вчера ночью старший инспектор снова пережил во сне взрыв, который, как ему казалось, его память не сохранила, но он никому об этом не сказал – даже Доре.

За годы, прошедшие с тех пор, как Вексфорд стал полицейским, допрашивающим свидетелей, образ жизни во всей стране незаметно, но радикально изменился. В те, первые, дни все мужчины ходили на работу, а все женщины сидели дома. Неполный рабочий день, распространение образования и свободы для женщин, самостоятельная предпринимательская деятельность и, конечно, безработица все это изменили. Старший инспектор не слишком удивился, когда в первом доме, куда он позвонил, покинув машину и Дональдсона, его встретил молодой человек с младенцем на руках и трехлетним ребенком, цепляющимся за его джинсы.

Это был Джон Уиттон, студент и отец двоих детей, жена которого работала системным аналитиком полный рабочий день. Именно она сидела с Ральфом Робсоном, пока он ждал приезда племянницы. В доме стоял тот странный, слабый запах, который узнают все, кто сам был родителем, – сложный аромат молока, детских пищеварительных процессов, аммиака и присыпки из талька. Этот молодой папаша жил через один дом от Гвен Робсон в течение трех лет после женитьбы, когда местные власти выделили им с женой дом в Хайлендз, но он заверил Вексфорда, что плохо знал соседей. Зная, что Гвен работала в местном совете в качестве помощницы по дому и имеет репутацию дамы, склонной к филантропии (его собственное слово), они с супругой однажды рискнули спросить у нее, не посидит ли она с их ребенком.

– Наша постоянная няня подвела нас, а это был особый случай, – рассказал Джон. – Собственно говоря, это была третья годовщина нашей свадьбы, и Розмари была уже на сносях. Мы знали, что пройдет еще много месяцев, пока нам удастся опять куда-нибудь пойти вечером. Я спросил миссис Робсон, и дело было не в том, что она не захотела, а в том, какую плату она запросила. Мы не могли на это согласиться, живя на одну зарплату, не могли платить ей три фунта в час. Скотт никогда не просыпается вечером, так что она получила бы тысячу двести просто за то, чтобы посидеть у нас дома и посмотреть телевизор.

Вероятность что-то узнать здесь была очень мала, но Вексфорд все же решил попытаться – на всякий случай. Он спросил Джона Уиттона о прошлом четверге. Видел ли тот Ральфа Робсона во второй половине дня, примерно в четыре тридцать? Но Уиттон покачал головой. Он был дома, так как его жена в тот день забрала машину, и он был очень занят: готовил детям чай, и обоих надо было выкупать. Он даже не мог вспомнить, видел ли, как Гвен Робсон уехала из дома.

По соседству, между Уиттонами и Ральфом Робсоном, жила супружеская пара, которую так не одобряла Гвен – Тревор Моррисон и Никола Резник. Они оба находились в доме, откуда вели свой бизнес по продаже и рассылке по почте подержанных книг. Вексфорд догадывался, что это весьма сомнительный бизнес. Здесь ему в первый раз предложили чаю, как он и предвидел, хоть и травяного – в красной жидкости плавал пакетик с цветочным ярлычком. Полицейский принял и предложенное печенье – жесткое, темно-коричневого цвета и хрустящее. Никола Резник, хоть и была еще молодой и выглядела очень современной в джинсах, сапогах и в синей шерстяной матросской фуфайке, оказалась не меньшей сплетницей, чем могла быть ее бабушка.

– Она пыталась заставить живущего напротив старичка составить завещание в ее пользу, – сообщила она гостю. – Он всем рассказывал о деньгах, которые лежат у него в банке. Ему было лет сто, правда, Трев?

– Ему было восемьдесят восемь, когда он умер, – сказал Моррисон.

– Да, ну очень старый… – продолжила Никола. – Понимаете, он вечно жаловался, что ему не хватает денег, особенно при таких счетах на бензин зимой. И он любил звонить по телефону. У него была дочь в Ирландии или где-то там, и он любил ей звонить. Без толку было ждать, чтобы она позвонила ему сама, обычно говорил он. Ну, я ему сказала, мол вы должны подать заявление на дополнительное пособие. Почему бы и нет? Вы имеете на него право, и я считаю, что надо получать то, что тебе положено. Эти старые люди гордые, но такая гордость просто не имеет смысла. Если ты работаешь всю жизнь, то имеешь право на все, что предлагает тебе государство. Но он так не считал. С моей стороны нехорошо просить это пособие, сказал он мне, у меня лежат деньги в банке, и мне придется им рассказать о них; у меня больше трех тысяч в Доверительном сберегательном банке, и когда я о них заявлю, мне ни за что не дадут дополнительное пособие. И это правда.