Не успел он пройти и ста шагов, как услыхал позади себя тихий лай. Мохнатый, длинноухий Тоби, повиливая хвостом, бежал за ним.

Он приласкал собаку.

— Еще несколько шагов, — решил он, — и я иду обратно.

Однако путь становился все более трудным, рыхлый снег доходил почти до колен. Эриксен то и дело проваливался, он постоял еще минут пять, вглядываясь в непроницаемый туман, и решил возвращаться. Вдруг Тоби у его ног зарычал и ощетинился. Эриксен обернулся: шагах в двадцати от него огромный белый медведь тяжело и уверенно шагал по снегу, направляясь прямо на матроса. Эриксен был вооружен только палкой; одно мгновение он продолжал стоять неподвижно, затем, круто повернувшись, пустился бежать к палатке. Тоби следовал за ним, рыча и лая. Медведь прибавил шагу и бросился в погоню. Эриксен, оглядываясь на бегу, видел, что расстояние между ним и зверем делалось все меньше и меньше. Пот лил с него градом, промокшие сапоги были тяжелы невыносимо. От волнения он чувствовал, что не может кричать, хотя он был на таком близком расстоянии от палатки, что Норос мог услышать его и выйти к нему на помощь с ружьем.

Вдруг медведь, как бы соскучившись гнаться за человеком, спокойно уселся на снегу и стал издалека смотреть на Эриксена.

«Спасен» — мелькнуло в голове у матроса, но в тот же миг он почувствовал, что с ним происходит что-то неладное: под его ногами раздался треск, ледяной холм, бывший перед ним, вдруг стал отделяться, и он очутился по самое горло в ледяной воде. Руками он ухватился за край расходящейся льдины, стараясь притянуться к берегу; платье его мгновенно отяжелело, а все тело втягивалось течением под лед. Эриксен сделал над собой нечеловеческое усилие и изо всех сил крикнул:

— Норос! Норос! на помощь!

Тоби вторил ему диким визгом и лаем.

Трещина, образовавшаяся на льду, была так близко от палатки, что не прошло и двух минут, как Норос был около погибающего товарища.

Две минуты промедления, и Эриксен был бы втянут под лед.

— Сумасшедший! Зачем ты ушел? Как ты смел идти один? Как ты смел не разбудить меня? — ворчал Норос, ведя в палатку насквозь продрогшего товарища.

С трудом удалось стащить с Эриксена платье, а сапоги так примерзли к ногам, что их пришлось силой отдирать. Норос поделился с товарищем своим сухим платьем, влил ему в рот полчашки алкоголя и помог залезть в меховой мешок. Эриксен трепетал всем телом, невыносимая боль в ногах вырывала у него стоны. Ему было так холодно, что казалось, что он все еще находится по горло в ледяной воде.

Только к вечеру другого дня экспедиция присоединилась к разведчикам. Норос встретил их и радостной и печальной вестью. Вода была несомненно и ясно видна на горизонте, но бедный Эриксен тяжело поплатился за свою неосторожность. Озноб все еще продолжал трясти его и болели ноги. Доктор Амблер осмотрел больного и недовольно покачал головой. По крайней мере на неделю отряд лишался сильного и хорошего работника. Однако вторая новость — о появившейся на горизонте земле — была так радостна, что вся экспедиция, и вместе с ней и больной, провела в своих палатках веселый и полный надежд вечер. Редко кому случалось слышать такие радостные крики, какие раздавались в этот вечер среди полярных льдов. Морские птицы, стаями усеявшие края льда, наполняли своим щебетанием воздух.

— Счастливые, — говорил капитан, глядя на них, — они летят туда же, куда и мы. Но то расстояние, которое потребует от нас несколько недель, они покроют в семь или восемь часов.

— Да, — сказал Мельвиль, — по правде сказать, раньше чем завоевывать полюс, человеку надо бы завоевать воздух.

— Если мы и не увидим этого, — прибавил доктор, — то увидят другие — в это я верю твердо.

Ax-Сам не отходил от Эриксена, заставляя его в сотый раз рассказывать о встрече с медведем.

— Ах, зачем не было с тобой Ах-Сама. — говорил он. — Белый медведь никогда бы не стал гнаться за черным человеком, скорее черный человек погнался бы за медведем и загнал бы его под лед.

На утро, к довершению радости, Нидерманну, отправившемуся на охоту, удалось уложить жирного тюленя, который и составил чудесный пир для всей команды.

Туман рассеялся, и уже совершенно явственно стала видна вода.

Однако только через неделю экспедиции удалось достигнуть края ледяного поля. Последняя часть пути оказалась самой трудной. Трескавшиеся и расходившиеся льдины представляли из себя большую опасность. Открывающиеся между ними полыньи были то слишком широки для искусственных мостов, то слишком узки для спуска лодок. На океане началась бурная погода, доставлявшая людям неимоверные страдания. Кроме того, запасы пищи быстро истощались, и поневоле приходилось отказывать разбитым от усталости людям в сытном столе. Среди недавно еще бодрой и сильной команды многие начали жаловаться на недомогание. Одежда и обувь были в самом плачевном состоянии, меховые спальные мешки так износились, что едва согревали промерзших матросов ночью. Только надежда, вечная спутница человеческих страданий, воскрешала угасающие силы. Но больше всего беспокоило команду здоровье бедного Эриксена. Он не только не мог работать, но даже с трудом передвигался. Грустно было смотреть на его лицо, на котором глаза как-будто с каждым днем делались все больше и больше; грустно было не слышать его веселого смеха, его безудержной болтовни. Он стал тих и спокоен и даже как-будто равнодушен ко всему.

12-го сентября, в день, когда решено было спустить лодки на воду, наступила, наконец, хорошая погода. Вся команда собралась на льду, где между сложенных палаток и увязанных саней капитан распределял посадку людей. Лодок было три: одна под командой лейтенанта Чиппа, другая под командой Мельвиля, третья под командой капитана.

— Я беру тебя с собой, Эриксен, — сказал Делонг, нагибаясь к лежащему Эриксену.

— Как хотите, капитан.

— Не пройдет и двух дней, как мы будем на твердой земле, Эриксен. подумай об этом.

В угоду Делонгу Эриксен постарался улыбнуться.

— И Ax-Сам с нами?

— Конечно, разве твой черномазый приятель согласится расстаться с тобой.

Наконец, все было готово к отплытию. Делонг, Чипп и Мельвиль сдержанно, но с чувством пожали друг другу руки.

— Главное, — сказал Делонг, — держаться вместе, идти все время борт о борт.

Чипп указал рукой на расстилающееся перед ними спокойное водное пространство. Казалось, все благоприятствовало им, и три лодки, осторожно лавируя между ледяными глыбами, тронулись в путь. С лодки Делонга раздалась неожиданно радостно — веселая песня Ax-Сама. Он пел о юге и родине, полный надежды и радости.

Порыв ветра, за ним другой, океан как-будто темнел, и поднялось легкое волнение. Делонг тревожно вглядывался вдаль.

Нор и Нид с непроницаемыми, спокойными лицами работали у руля. Эриксен неподвижно лежал в глубине лодки, а добрый негр рядом с ним старался развлечь его своей болтовней. Чипп и Мельвиль, относимые течением, сначала переговаривались с капитаном через рупор, а когда ветер окончательно стал заглушать их голоса, только сигнализировали флагами. Лодка Чиппа — самый лучший ходок — быстро неслась вперед.

Небо все больше и больше хмурилось, и на океане стали вздыматься большие волны.

— Как их, однако, относит от нас, — тревожно сказал капитан, — боюсь, чтобы темнота окончательно нас не разлучила.

— Во всяком случае пока мы держимся одного и того же направления, — сказал Нидерманн.

В это время Амблер, глядевший в подзорную трубу, приподнялся с своего места.

— У них авария, — сказал он взволнованно. — Вероятно, течь, я вижу, что на лодке Чиппа откачивают воду.

— Вероятно, захлестнуло волной, — сказал Нидерманн, хотевший казаться спокойным.

В это время лодка Мельвиля, взмытая волной, появилась в виду отряда Делонга. Мельвиль приветно и весело махал флагом, давая знать о том, что у него все благополучно, и затем стал быстро скрываться из вида.