— Тятька! А это что?

— А это, сынок, катище и есть. Отсюда и путь наш начинается.

На месте лесозаготовки народу много: на весенний промысел собираются мужики со всех окрестных деревень гнать лес вниз по реке. Бревна кладут одно возле другого и стягивают поперечными перекладинами. На таких плоскодонных суднах или плотах строится шалаш для сплавщиков; снабжается плот рулем и веслами, и сплавщики пускаются и путь.

Андрейкина партия подходит к месту лесозаготовки и еще издалека кричит:

— Здорово, товарищи!

— Здорово! — отвечают работающие.

Какой-то молодой человек в высоких сапогах, в фуражке и кожаной курточке распоряжается сколачиванием плотов: огромные столетние деревья скатываются в воду среди миллионов брызг; их подгоняют друг к другу, сколачивают — сплавщики работают почти по пояс в воде. Молодой человек принимает в работе горячее участие: с его кожаной куртки струится вода, молодое лицо загорелое, обветренное. Приятно смотреть, как ловко работают его сильные руки. Он отрывается только на миг, чтобы поздороваться с вновь пришедшими.

— Здравствуй, Матвей Иванович!

— Здравствуйте, товарищи!

Лицо его очень нравится Андрейке: серьезное, а вместе с тем веселое, ласковое. Андрейка тоже, протягивает ему руку и говорит:

— Здравствуй, Матвей Иванович!

— А ты кто ж такой будешь? — говорит Матвей Иванович и смеется.

— Я — Андрейка!

— Что ж, ты — сплавщик что ли новый?

— Отцу подсоблять буду!

Тятька объясняет Матвею Ивановичу:

— Это сынишка мой, Матвеи Иванович. Взял его с собой; парню скоро девять лет, а он, кроме леса да мамкиной юбки, ничего на своем веку не видал. Если ничего против не имеете — я его с собой и на плот возьму, а нельзя, так он меня здесь на катище дождется с товарищами.

Сердце Андрейки замирает: а ну, как Матвей Иванович не позволит взять его на плот — ведь он здесь главный!

Но Матвей Иванович отвечает весело:

— Что же я могу иметь против? Очень даже рад. Чем раньше ребят с жизнью знакомить, тем лучше. Нашей стране нужны крепкие, здоровые люди, не маменькины сынки, не трусы. Поступай к нам, Андрейка, в сплавщики.

На катище работа продолжается. Сколоченные плоты с возведенными на них шалашами отплывают медленно по реке. На каждом плоту проводник на руле и двое рабочих.

Издалека кажется, что нет ничего проще и легче работы сплавщика — сидит себе на плоту да и плывет по воле реки. Но на самом деле это не так. Нужно большое уменье и знание русла, чтобы не сесть на мель, во-время повернуть плот, не наткнуться на случайный островок, на выступ берега. При неумелом проводнике случаются иногда и большие несчастья. Плот, наткнувшийся на препятствие, становится ребром, а то и вовсе переворачивается, топя под собой сплавщиков. А откуда ждать спасения на полноводной реке, на пустынных берегах которой редко-редко попадается случайная лодочка.

Андрейка спрашивает отца:

— А мы, тятька, скоро плыть будем?

— А вот, погоди, придет наш черед — верно, не раньше ночи. Теперь ты бы шел, сынок, отдохнуть — еще намаешься.

Андрейка поднимается в гору; на опушке леса выстроен деревянный барак, где ночуют и отдыхают сплавщики.

С любопытством Андрейка отворяет дверь и входит. Барак разделен на две части. Одна — большая комната с нарами.

— Вроде как спальня — объясняет ему Сенька.

В другой части, поменьше, стоит длинный стол: на столе металлические глубокие тарелки и ложки. Здесь обедают сплавщики. Но особенно привлекает Андрейкино внимание угол комнаты. Этот угол затянут красной материей. На стене висит плакат; на столике лежат книги, газеты и доска с нарисованными на ней квадратиками. На доске — вырезанные из дерева затейливые фигурки.

Андрейка погружается в созерцание нарядного уголка и не замечает, как сзади него подошел кто-то. Чья-то рука ложится ему на плечо. Оглядывается — рядом с ним стоит Матвей Иванович.

Матвей Иванович спрашивает, указывая на плакат:

— А ну-ка, прочти, что здесь написано!

Андрейка приходит в смущение. Он шепчет чуть слышно:

— Я неграмотный.

Матвею Ивановичу делается жалко сконфузившегося малыша, он треплет его по плечу и говорит:

— Тут написано: «Красный уголок». Видишь, на столе книги хорошие лежат. Есть у рабочих свободное время — они почитают, газеты тоже, видишь, есть; а то можно и в шахматы поиграть. Шахматы хорошая игра; чтобы в шахматы играть, смекалка нужна, это не то, что картами без толку шлепать!

Андрейка, разинув рот, слушает Матвея Ивановича. А Матвей Иванович продолжает:

— А грамоте, Андрейка, научиться надо. В наше время стыдно неграмотным быть. А я вот что придумал. Я сегодня с отцом твоим на плоту поеду до села — мне туда в исполком по делу нужно. Там мы с тобой книжку в кооперативе купим: букварь. Отец-то твой грамотный? Сумеет тебе буквы показать?

— Сумеет!

— А весной придешь опять лес сплавлять и букварь с собой захвати. Я посмотрю тогда, чему ты научился.

Андрейка отвечает с жаром:

— Я научусь, Матвей Иванович, — уж это обязательно. Зима-то долгая — я всю зиму учиться буду!

После этого разговора Андрейка начинает чувствовать большую симпатию к Матвею Ивановичу.

Он засыпает его вопросами:

— А ты сам-то, Матвей Иванович, всю зиму в лесу живешь?

— Да, почти всю зиму, Андрейка; зимой сводить лес, потом возить его, потом сплавлять. А кончится гонка, поеду в город Архангельск, там будем лесом грузить большие пароходы — отправлять за границу.

— А как же должность твоя называется?

— Лесничий!

— Лесовик — вроде, значит, медведя?

Матвей Иванович смеется.

— Во, во! Это ты правильно сказал.

— А не скучно тебе?

— Нет, Андрейка, я лес люблю. Лесное дело важное, нужное. Подумай-ка, ведь Архангельская губерния самая богатая лесом в России — нигде больше ты не встретишь таких пространств, покрытых лесом, нигде не увидишь таких огромных сосен в три обхвата. А ведь лесное дело надо с толком делать — знать, где сводить лес, не рубить зря, чтобы на месте вырубки не заводить пустырей и болот, чтобы на месте старого леса уже рос на смену молодняк.

Матвей Иванович засмеялся.

— Ну, всего этого дела тебе сейчас и не объяснить — не поймешь. А еще скажу тебе, что не скучаю потому, что каждый год езжу в отпуск. Придет время — отпустят меня погулять на месяц, и я в Москву махну!

— Значит, ты в Москве бывал?

— А как же! Я там учился.

— Большая Москва-то?

— Большая. И представить себе не можешь. какая большая.

— Чему же ты там учился?

— Лесному делу.

— А меня возьмут туда учиться, когда я подрасту?

— Вполне возможно! Теперь всякий может учиться чему хочет. Только сначала грамоте научиться надо.

В беседах и осмотре всего, что Андрейка, увидал нового и необыкновенного вокруг себя, проходит целый день.

Прозрачные весенние сумерки спускаются на землю, и далеко по лесу и по реке разносятся стук топоров и голоса рабочих. Андрейка продолжает бродить, но непреодолимая усталость валит его с ног, — он таращит глаза, стараясь, чтобы сами собой не сомкнулись веки, ноги его точно налиты свинцом, точно на каждом шагу прирастают к земле. Наконец, он пробирается в барак, влезает на нары, говоря самому себе:

— Вот, посижу, отдохну. Но тотчас засыпает.

Когда Андрейка просыпается, вокруг него все переменилось и делается что-то странное. Во-первых, наступила уже ночь; во-вторых, где-то совсем близко, у самого уха, тихо булькает вода. Андрейке лежать не совсем удобно, потому что под боком у него, вместо сенника, всего-навсего сложенный вдвое отцовский кафтан. Андрейка поднимает глаза: над ним — тесно сплетенные сучья, но из-за сучьев он видит светлое весеннее небо и горящие на нем бледные звезды. Совсем рядом с собой Андрейка слышит голоса: