— А деревьев много свалил?
— Много, Андрейка!
— А ты их с собой привез?
— Зачем с собой — я их на катище свез, оттуда сплавлять будем.
— Какое такое катище?
— Ну, вот, сразу тебе все знать! Катище — это то место, откуда лес на воду спускают и в плоты сколачивают.
Настя на этот раз и в самом деле сердится.
— Да что вы, полуночники, беседу затеяли, обоим спать пора! Отец устал, чай!
Но Андрейке все надо знать.
— Что ж, тятька, так они с сучьями там и лежат?
— Нет, сучья обрубили. Да ты спи, сынок, спи.
Укладываясь и укрываясь одеялом, Андрейка еще раз спрашивает:
— Так ты совсем приехал?
— Говорю тебе: до весны!
Настя кричит сердито:
— Да спи ты, неугомонный!
— Я тебя весной не отпущу, — говорит Андрейка.
— Не отпустишь?
— Не отпущу!
От усталости или от волненья, только Андрейке вдруг становится грустно: ведь весна скоро придет, и тятька опять уедет. Он начинает хныкать.
— Не хочу, чтобы ты уезжал!
Тогда отец нагибается к Андрейке, укутывает его одеялом и шепчет на ухо:
— Спи, сынок, спи! Придет весна, я тебя с собой на плот возьму. Хочешь, а?
— Врешь, неужто возьмешь?
— Говорю, возьму! Только спи сейчас, не серди мать!
* * *
Приближается весна. Дни все длинней и длинней; берег реки обозначился большими полыньями, вокруг которых посинел лед. Зимник — дорога, по которой сообщаются между собой архангельские крестьяне, почернел, расползся — на санях не проедешь, а ям да колдобин никакое колесо не выдержит. Деревенька отрезана от всего мира: летние тропочки еще непроходимы, зимняя дорога испортилась. Крестьяне глядят на реку.
— Скоро ли наша летняя дорожка откроется?
Надо в город съездить: мало ли что к летнему времени нужно крестьянину: что починки требует, что и вовсе заново покупать надо. Зимние запасы к концу подходят: и чайку и сахарку надо закупить: бабам платки, ситцу. Да мало ли что. До ближайшего большого села, где есть кооператив и почта, ехать на лодках вниз по течению надо сутки, а берегом, на лошадях, и не проедешь — дороги болотистые, неукатанные. А любопытно и людей повидать и газету прочитать, узнать, каково-то люди живут, и что нового за зиму случилось. Поскорей бы солнышко растопило снег, поломался бы лед, открылась бы синяя широкая речная дорожка.
Но во всей деревеньке никто так не ждет весны, как Андрейка. Он беспрестанно спрашивает отца:
— Не обманешь, возьмешь на плот?
— Сказал, возьму.
— А мамка пустит?
Настя ворчит:
— Вот еще придумали! Мальчонке девяти лет нету, а туда же, по реке плыть. Мало ли какая беда случиться может.
Отец посмеивается:
— Ничего, Настя, пускай привыкает. Дома-то сидя ничему не научишься. Пускай поглядит, какова жизнь.
— Что ж ему дома плохо, что ли?
— Плохо, не плохо, а, сама знаешь, под лежачий камень и вода не течет. Теперь время такое: каждый человек жизнь знать должен.
Увидит, как другие живут — у себя дома жизнь лучше устроит.
— Да что он поймет: мал еще.
— Разум уж есть; не все слушать, как лес шумит, да с ребятами баловать.
* * *
Наконец, вскрылась река. Стряхнул лес зимнюю дремоту, зашумело все кругом ручьями, неумолчным гамом весны. Огромные льдины, налезая друг на друга, трескаясь и разбиваясь, поплыли вниз по реке. Тесно стало реке в берегах, поднимаясь все выше и выше, она выступила из берегов, залила их.
— Ну, вот, пройдет лед и — собираться в путь! — сказал Андрейкин отец.
Настя с волнением спросила:
— Так берешь мальчонку?
Отец ответил твердо:
— Беру.
И стал Андрейка собираться Отец велел шубенку с собой взять, на плотах ногам холодно — сапоги новые да лапти на смену, бельишко, рубашонки. Отец приготовил удочки, невод, котелок для варки обеда; запас хлеба, соли, сахара, чаю.
— Мы тебе, Настя, запас из села привезем. Получу в исполкоме денег и всего накуплю.
Андрейка с утра носился по селу, резвый, как жеребенок; всем уши прокричал:
— Тятька меня с собой берет!
— Смотри, — говорили мужики, — соскучишься на плоту, будешь о мамке плакать!
Андрейка улыбался презрительно:
— Вот еще! Нешто я маленький?
Отца спрашивал:
— А до катища как же мы, тятька, доберемся?
— Как доберемся? На своих на двоих — тут недалеко, верст шесть.
* * *
Вышли сплавщики из села ранним утром: у всех мешки на плечах; раньше, как через неделю, обратно не будут: догонят плоты до села, там другая смена погонит дальше, а они пойдут обратно за новым лесом. И так и будут работать, пока река не обмелеет, пока не зазеленеют луга и пашни, и не придет время крестьянам приниматься за свою домашнюю земледельческую работу. Пока же мужики работают на сплаве, приходится женщинам заменять их дома. Нечего делать: таков уж север, что трудно живется там людям: природа суровая, неласковая, и много сил надо, чтобы прокормить и себя и семью, чтобы в течение короткого лета обеспечить себя на длинную суровую, холодную зиму.
Сплавщиков человек десять: у пятерых из них ружья за плечами — на случай встречи с опасным зверем. В запас берут только хлеб да чай и сахар, у кого к весне сохранился запас. Только не много таких — все подобралось. Обратно придут — другое дело: из кооператива всякого добра навезут.
Андрейка весело бежал впереди всех: ведь он впервые выходит из деревни. Разве не любопытно!
Отец кричал:
— Не забегай вперед, не балуйся! Устанешь — путь не ближний.
Но Андрейка не чувствует усталости. Береговая тропинка — мягкая под босыми ногами: не просохла еще весенняя влага. Темный сосновый бор полон птичьего гама. Хорошо! Весело!
Не только Андрейке весело, но и сплавщики довольны своим маленьким спутником. Он никого не оставляет в покое. Обо всем спрашивает, все ему любопытно. Затрещит ли в лесу сучок, он сейчас, с вопросом:
— Это что, дяденька, белка?
Сплавщики смеются:
— Медведь.
— Правда?
— Нет, паренек, медведь на нас побоится выйти. Понимает зверь, что нас много, а он один. Вот шел бы ты один — другое дело. Весной медведь сердитый бывает: после зимней спячки его голод мучает, от голода он смелеет и бродит по самым людным местам — не боится.
Выслушав рассказ, Андрейка беспечно говорит:
— Не боюсь медведя — я с ним справлюсь!
Все смеются.
Лесу, кажется, конца нет: шагаешь, шагаешь, а все равно, что стоишь на месте: все один вид. С одной стороны река бежит полноводная: с другой — шумит лес мрачный, непроходимый. У Андрейки пятки уж гореть начинают, да только он молчит, хочет показать, что он не устал ничуть. Но как он ни старается, а поневоле делается молчаливей, реже задает вопросы, вперед не забегает. Двое сплавщиков — молодые ребята лет двадцати, Петя и Сеня, глядят, посмеиваясь, на Андрейку и о чем-то шепчутся между собой.
Сеня спрашивает:
— Ну как, брат, Андрей, гудут ноги?
Андрейка отвечает неуверенно:
— Ничаво!
Тогда Сеня подзывает его к себе, отстает от сплавщиков и говорит ему на ухо:
— Полезай, Андрейка, ко мне на спину — мне без поклажи скучно.
Андрейка колеблется несколько секунд — не стыдно ли большому мальчику на чужом загривке сидеть? Что люди скажут? Но Сенька так весело приглашает, так ласково глядит на Андрейку, да и в ногах такая усталость, что Андрейка не может отказаться от удовольствия. Он забирается к Сеньке на спину, обнимает его за шею руками, и Сенька пускается вскачь догонять ушедших вперед сплавщиков.
К полудню лес начинает редеть: река как раз делает поворот, и из-за поворота на берегу видны копошащиеся люди, которые над чем-то работают. Тут же, как черные ровные холмы, сложенный на берегу лес. Это огромные, почерневшие от дождя деревья с обрубленными ветками, с содранной корой. Андрейка кричит, внезапно оживившись:
