Следовательно, нарушая формальные установки «Учреждения», Кутузов приближал к себе людей, которым доверял, и с их помощью осуществлял управление войсками, тем самым ограничивая влияние занимавших ответственные должности генералов, и в первую очередь Беннигсена.
П.П. Коновницын (1764–1822).
Окончательной концентрации власти в руках Кутузова и его ближайшего окружения в немалой степени способствовал отъезд главнокомандующего 1-й армией Барклая де Толли. 3 октября Кутузов отдал приказ о принятии на себя всех обязанностей главнокомандующего по 1-й армии, в состав которой еще раньше, 28 сентября, была включена 2-я армия[167]. Тем самым Главный штаб Кутузова практически полностью заменил штаб 1-й армии.
Ермолов в своих записках оценивал происходившие изменения следующим образом: «До сего доклады фельдмаршалу делал я, и приказания его мною отдаваемы были, но при новом вещей порядке одни только чрезвычайные случаи объяснял я ему лично и заметил, сколь много переменилось прежнее его особенное ко мне расположение». «Уменьшившиеся мои занятия, — продолжает он, — заставили меня повторить рапорт мой об удалении от должности, но без успеха; итак, остался я при главной квартире, свидетелем чванства разных лиц, возникающей зависти, интриг, пронырства и происков»[168]. О сложившемся в Главной квартире положении адъютант главнокомандующего барон В.И. Левенштерн писал следующее: «Кутузов, не желая разделять своей славы с кем бы то ни было, удалил Барклая, оттеснил Беннигсена и обрек Ермолова на полное бездействие. Генерал Коновницын, полковник Толь и зять Кутузова, князь Кудашев, были единственными поверенными его тайн»[169].
Несмотря на царившие в армии настроения, главнокомандующий продолжал придерживаться избранной им тактики «малой войны» и не торопился переходить в наступление. Этому, возможно, способствовало и то обстоятельство, что в Главном штабе не располагали точными сведениями о действиях противника, несмотря на значительное число окружавших Москву партизанских отрядов. Такое положение приводило к распространению в штабе и армии ложных сведений и различного рода слухов. Так, например, в дневниковой записи от 11 и 12 октября находившийся при Беннигсене прапорщик Дурново отмечает: «Говорят, что французы собираются отступать. Этот слух требует подтверждения», а 13 и 14 октября он записал: «Полагают, что французы решили покинуть Москву. Эта новость требует подтверждения»[170].
Ни в деловых бумагах, ни в частной переписке Кутузов не высказывал намерений напасть на противника основными силами армии. Однако чем дольше русские войска оставались в бездействии, тем сложнее было Кутузову противостоять общему желанию перейти к решительным действиям.
В десятых числах октября Беннигсен предложил главнокомандующему направить один из корпусов в деревню, расположенную впереди левого фланга русских войск, с целью принудить неприятеля активизировать свои действия. Однако Кутузов, одобривший первоначально этот план, отменил 12 октября свое решение «без ведома генерала Беннигсена»[171]. Только 13 октября по распоряжению главнокомандующего было предписано выдвинуть к селу Успенскому, где стоял наблюдавший неприятеля казачий полк В.А. Кутейникова 6-го, четыре полка 1-го кавалерийского корпуса с 1/2 ротой конной артиллерии и два казачьих полка[172]. События 12 октября стали причиной очередного конфликта между генералами. Дурново в своем дневнике отмечал, что «генерал Беннигсен огорчил нас грустной новостью: имея неприятности с главнокомандующим Кутузовым, он отправляется в Петербург»[173]. В следующие дни эти разговоры прекратились, из чего Дурново заключил, что Беннигсен помирился с фельдмаршалом, заметив при этом: «я не верю, что это искренне, так как он (Беннигсен — В.Б.) продолжает сказываться больным»[174]. О произошедшей между Беннигсеном и Кутузовым ссоре оставил запись в своем дневнике и Вильсон, который, по его словам, 12 октября «исполнял роль умиротворителя». Однако Вильсон так же, как и Дурново, заметил, что «воспоследовало всего лишь перемирие»[175]. Одновременно в письме к Александру I от 12 октября Вильсон писал: «я надеюсь, что смог уговорить генерала Беннигсена остаться, доколе Ваше Величество по возвращении князя Волконского не изволит учинить окончательное решение. Необходимо нужно для пользы службы Вашего Величества, чтобы сие решение воспоследовало безотлагательно, ибо пример раздора умножает непослушание и беспорядок»[176].
Примерно в то же время в штабе русской армии стало известно об уязвимости левого фланга неприятельского отряда. Первым, по словам Беннигсена, слабое место в позиции Мюрата обнаружил Орлов-Денисов, проникший в лес, нависавший над флангом противника[177]. В ходе рекогносцировки, происходившей примерно 10 октября, он, будучи незамеченным, зашел в тыл левого фланга и не встретил по пути ни пикетов, ни патрулей. Вернувшись в Главную квартиру, Орлов-Денисов представил Беннигсену донесение[178]. Вероятно, о возможности обойти авангард, Орлов-Денисов был уведомлен сотником Урюпинским, казачья партия которого сумела зайти в тыл французам[179]. Тогда же, надо полагать, незащищенность отряда противника подтвердил начальник партизанского отряда А.С. Фигнер, «несколько раз смело и удачно прошедший между армией французской и ее авангардом»[180].
Несмотря на то, что после ссоры с Кутузовым Беннигсен сказался больным, чтобы, вероятно, избежать появления в Главной квартире и встречи с главнокомандующим, он 13 октября уже отправился к авангарду[181]. Возможно, именно в этот день была проведена рекогносцировка местности, расположенной за левым флангом неприятеля. В ней, по свидетельству Беннигсена, кроме него принимали участие Толь, Орлов-Денисов и несколько офицеров штаба. Убедившись в реальной возможности обойти позицию противника, присутствующие на рекогносцировке лица обсудили диспозицию к предстоящей атаке[182].
На следующий день, 14 октября, Толь, возглавлявший квартирмейстерскую часть, в обязанности которой входило составление диспозиций, мог снова отправиться на левый фланг противника для подробного ознакомления с местностью, откуда планировалось нанести удар. Можно предположить, что в ходе повторной рекогносцировки Толь, в сопровождении квартирмейстерских офицеров Е.И. Траскина, И.Я. Глазова и нескольких казаков[183], повторил движение Фигнера[184] и уточнил последние детали, необходимые для составления диспозиции.
Примерно в то же время изучался левый фланг русской позиции. Об этом свидетельствует в своем дневнике Дурново, которого 15 октября вместе с подпоручиком Г.Г. Армфельдом Беннигсен направил сделать съемку этой местности. Встретив в районе дома Кусовникова[185] офицеров Главного штаба из авангарда, они узнали, что эта задача ими уже давно выполнена и посланцам Беннигсена осталось только скопировать уже составленный план[186].
