Современники тех событий единодушно отмечали, что в период пребывания русских войск в Тарутинском лагере их положение значительно улучшилось. Так, состоявший при Милорадовиче поручик Ф.Н. Глинка вспоминал: «На месте, где было село Тарутино Анны Никитишны Нарышкиной и в окрестностях оного явился новый город, которого граждане — солдаты, а дома — шалаши и землянки. В этом городе есть улицы, площади и рынки. На сих последних изобилие русских краев выставляет все дары свои. Здесь сверх необходимых жизненных припасов можно покупать арбузы, виноград и даже ананасы!.. Тогда как французы едят одну пареную рожь и, как говорят, даже конское мясо! На площадях и рынках тарутинских солдаты продают отнятые у французов вещи: серебро, платье, часы, перстни и проч. Казаки водят лошадей. Маркитанты торгуют винами и водкою. Здесь между покупщиками, между продающими и меняющими, в шумной толпе отдохнувших от трудов воинов, среди их песен и музыки забываешь на минуту и военное время, и обстоятельства, и то, что Россия уже за Нарою!»[115]
Мирбах. «Фуражировка» конных егерей в 1812 г.
Подобную же картину в своих воспоминаниях рисует и А.Н. Муравьев: «В это время армия наша усиливалась новыми артиллерийскими припасами и казачьими полками; она снабжалась обильным продовольствием и в сравнении с перенесенными трудами пользовалась даже некоторой роскошью во всех отношениях. Всякий день и весь день была в армии ярмарка. Из Калуги и других южных губерний приезжали торговцы, и хотя все продавалось дорого, так что, например, за один белый хлеб платили по 2 руб. ассигнациями, но все-таки можно было пользоваться этим лакомством, конечно, редким для небогатых офицеров. Музыка играла у нас весь день, французы, напротив, страдали от голода, недостатка фуража и от всяких нужд: они видимо слабели, тревожились со всех сторон нашими партизанами, которые отбивали у них транспорты с порохом и оружием, разбивали и уничтожали приходящие к нему подкрепления и выведывали все как в его лагере, так и в самой Москве»[116].
О беззаботности лагерной жизни говорит в своем дневнике и поручик лейб-гвардии Семеновского полка А.В. Чичерин. «Уже третий день, — пишет он в записи от 8 октября, — в наш лагерь непрерывно прибывают парламентеры. Идут разговоры о мире; орудий более не слышно; в лагере раздаются песни, играет музыка, прогуливаются любопытные; прекрасная погода и желание лучше ознакомиться с позицией побуждают нас разъезжать верхом по окрестностям. Все исполнено оживления, все дышит весельем, я сам отдался хорошему настроению»[117].
Служивший в 7-й артиллерийской бригаде подпоручик Н.Е. Митаревский вспоминал, что в Тарутинском лагере они «варили суп с говядиной, а больше щи с капустой, свеклою и прочей зеленью; имели жаркое из говядины, а часто и из птиц; варили кашу с маслом и жарили картофель; после обеда курили трубки и читали книги, а к вечеру собирались компанией пить чай»[118].
К середине октября русская армия значительно окрепла. Армейские части были укомплектованы за счет расформированных егерских полков, распределения сводных гренадерских батальонов и прибывшего пополнения. Кавалерийские полки пополнились лошадьми, артиллерия — боеприпасами. К армии был присоединен 1-й конный полк Тульского ополчения. Кроме того, численность иррегулярной конницы увеличилась за счет следовавших с Дона 26 казачьих полков.
Тарутинский лагерь. Худ. А.Ю. Аверьянов. Х.м. 2002 г. Малоярославецкий военно-исторический музей 1812 г.
Тарутинский лагерь. Художники А. Соколов и А. Семенов.
Согласно рапорту от 18 октября 1812 г., «состоящих на лицо, могущих быть в строю и действии людей» в армии было 88386 человек[119]. В это число входило 255 штаб-офицеров, 2281 обер-офицер, 74671 нижний чин и 11179 распределенных по частям воинов Московского ополчения.
Из нижних чинов в строю находилось 5090 унтер-офицеров, 51046 старослужащих солдат, 16215 рекрут и 2320 музыкантов. При этом, кавалерия насчитывала 10207 человек, пехота — 68202 и артиллерия — 9977. При армии состояло 620 орудий (216 батарейных, 292 легких и 112 конных). Вместе с тем, в рапорт не были включены казачьи полки (примерно 24 тысячи человек), некоторые армейские части, находившиеся в составе партизанских партий и отдельных отрядов (около 7,6 тысяч), а также воины Смоленского ополчения (не менее 8 тысяч)[120]. Следовательно, общая численность русской армии составляла приблизительно 128 тысяч человек. При этом, в Тарутинском лагере и авангарде находилось не более 120 тысяч человек. По крайней мере, при расчете продовольствия в начале октября общую численность армии полагали равной 120 тысячам[121].
Противостоящий главным силам русской армии отряд Мюрата состоял из четырех корпусов кавалерийского резерва, 5-го (польского) армейского корпуса, 2-й пехотной дивизии 1-го армейского корпуса и пехотной дивизии, приданной Молодой гвардии — Вислинского легиона. Свои войска Мюрат расположил перпендикулярно Старой калужской дороге, по обоим берегам реки Чернишни от впадения ее в реку Нару до древни Боковинка (Ильино), и далее по берегам впадавшего в Чернишню ручья Десенки до деревни Тетеринка. Река и ручей, протекавшие в глубоких оврагах, разделяли войска Мюрата на две части. Кроме того, река Чернишня, поворачивавшая у Боковинки почти на девяносто градусов, отделяла от основных сил левый фланг. Впереди этого фланга на расстоянии 1,5–2 км находился Дедневский лес, простиравшийся до деревни Дмитровской. От этой деревни до Спас-Купли тянулся другой лесной массив, нависавший над левым флангом авангарда.
На правом фланге отряда Мюрата располагался 4-й корпус кавалерийского резерва под командованием барона М.В. Латур-Мобура, поставленный на правом берегу Чернишни между рекой Нарой и ручьем Каменкой. Рядом находился 3-й корпус кавалерийского резерва Лагуссе, 3-я легкая дивизия которого стояла на левом берегу Чернишни, а 6-я тяжелая — на правом, у деревни Кузовлево. На левом берегу, вблизи калужской дороги, у сельца Виньково были расположены три полка Вислинского легиона под командованием графа М.М. Клапареда. На правой стороне реки, за деревней Кощева находилась 2-я пехотная дивизия Дюфура. Левее нее стояли 1-я и 5-я тяжелые дивизии 1-го корпуса кавалерийского резерва барона А.Л. Сен-Жермена. Старший вахмистр 2-го кирасирского полка 1-й тяжелой кавалерийской дивизии А. Тирион в своих воспоминаниях отмечал: «Не знаю, куда была направлена наша легко-кавалерийская дивизия, но только в течение трех недель, что мы там (в лагере при Виньково — В.Б.) провели, мы ее ни разу не видели»[122]. По данным Мишеля, одна дивизия 1-го корпуса прикрывала деревню Петрово. «Спустя несколько дней, — пишет Мишель, — она соединилась с легкой польской кавалерией»[123]. По всей видимости, это и была потерянная Тирионом из поля зрения 1-я дивизия легкой кавалерии, которая квартировала на левом берегу реки Чернишни, вблизи деревни Петрово.
На левом берегу Чернишни, на возвышенности между деревнями Петрово (Ходырево) и Тетеринкой, находились 16-я и 18-я пехотные и легкая кавалерийская дивизии из 5-го польского корпуса Понятовского. На левом фланге отряда был расположен 2-й корпус кавалерийского резерва Себастьяни. Его 2-я легкая и 2-я тяжелая дивизии стояли впереди Тетеринки на левой стороне ручья Десенки, а 4-я тяжелая — на правой. По свидетельству Мишеля, Мюрат поместился в селе Рождественном (Рожествено). Этот населенный пункт находится на реке Чернишне вблизи Старой калужской дороги, идущей от Спас-Купли до Виньково. На карте Мишеля Рождественным (Rozestwe) ошибочно назван пункт на правом берегу Чернишни, почти напротив Винькова, который может быть идентифицирован как деревня Кощева. Именно здесь, в центре позиции, надо полагать, и находился штаб Мюрата.
