Наверное, подумала Лиза, грустно глядя на белый пластиковый буфет, который помнила с детства и на покосившейся дверце которого ещё остались следы переводной картинки, красивая современная вещица не будет здесь смотреться органично.

Родственники часто дарили им всякие милые штучки: скатерти, салфетки, аппетитные пузатые кастрюльки с узором, и сама Лиза покупала в дом такое, но всё это непостижимым образом исчезало, спрессовывалось в недрах буфета в единый конгломерат будущей радости…

Мама прятала всё хорошее до лучших времён, до того момента, как у них станет «чистенько и красиво», но жизнь текла своим чередом, и стены всё так же оставались выкрашены масляной краской цвета позднего ноябрьского утра, подтекали трубы, рисунок на линолеуме истирался и кое-где пропал совсем…

– Кроме того, – прервала мама Лизины раздумья, – у нас газовая плита, и готовить на электричестве крайне невыгодно. Подумай, какой счёт придёт!

– Это да…

– Вот видишь! – Мама назидательно подняла палец. – Нужно было посоветоваться со мной, прежде чем делать крупную покупку. Я уже не говорю о том, что ты живёшь в семье и обязана считаться с нами.

Отвечать на эту сентенцию большого смысла не было, но мама всё равно поджала губы.

– Я не могу расценить эту покупку иначе, как знак пренебрежения к нам, – заметила она веско, и Лиза быстро убрала мультиварку в коробку, пообещав, что завтра же сдаст её в магазин.

Она пыталась сказать, что, наоборот, хотела сделать приятное, но мама уже её не слушала.

Лиза ушла к себе в комнату, переоделась в домашние брюки и футболку, вынула шпильки из волос, превратив суровую причёску «гроза преступного мира» в уютный хвостик.

Волосы у неё были действительно хороши, густые и блестящие, они немного вились от природы, красиво обрамляя высокий лоб, но какой в этом толк, если у тебя массивное крепкое тело, которое даже после изнурительных диет не хочет превращаться в изящную фигурку?

Обидно, ведь лицо у неё вполне миловидное, даже красивое. Правильный овал, прямой аккуратный носик, глаза не слишком большие, но хорошей формы, миндалевидные. Поймав себя на том, что будто составляет ориентировку на саму себя, Лиза засмеялась, но продолжила. Брови у неё, пожалуй, будут дугообразные, ресницы длинные и густые, а рот небольшой, чётко прорисованный, классической формы «лук Амура».

Вдруг вспомнился давешний знакомый незнакомец. Интересно, смогла бы она составить его словесный портрет? Лиза прикрыла глаза, и мужчина представился ей необычайно ясно. Итак, поехали. Рост высокий, телосложение, пожалуй, худощавое, волосы тёмные, с проседью на висках, хотя по виду ему вряд ли сильно перевалило за тридцать, голова большая, куполообразная. Лицо треугольное, лоб высокий, широкий и выпуклый, брови тоже треугольные, широкие. Глаза… Пожалуй, и они треугольные, а вот цвет глаз не вспомнить. Нос очень примечательный, длинный, узкий, с внушительной горбинкой. Рот небольшой, с тонкими губами, и аккуратный твёрдый подбородок с небольшой ямочкой (оказывается, Лиза и это успела рассмотреть). Когда мужчина улыбнулся ей, стали видны зубы, белые, крепкие, немножко тесно и косо стоящие, как почти у всех людей с узкими лицами.

Особые приметы? Кажется, лёгкая хромота, хотя Лиза не была уверена, всё же на её глазах он сделал всего несколько шагов.

Но главное, конечно, не нос и не губы, а общее впечатление доброго и сильного человека… Лизе вдруг стало грустно, что она никогда и ничего больше о нём не узнает, и не приключение даже, а лёгкий намёк на него уже позади. Какова вероятность, что они снова столкнутся в книжном магазине? Почти нулевая, так что знакомый незнакомец – просто воспоминание, которое быстро растворится в серой рутине её жизни.

Лизе захотелось выпить чаю. Она прислушалась. Мама всё ещё чем-то занималась на кухне, расхаживала там, и это были не просто шаги, а поступь оскорблённой женщины.

Лиза вздохнула. Какую часть своей жизни она провела, затаившись в своей комнате, боясь выйти, чтобы не попасть под испепеляющий взгляд мамы? Не меньше половины, наверное… Сколько помнила себя, столько было это ощущение загнанного зверя, открывшего Лизе бездны зла не только в мире, но и в собственной душе.

Почему-то всем её поступкам придавалась поистине космическая значимость, мама умела в частном видеть общее и соединить логической цепочкой такие, казалось бы, далёкие понятия, как покупка мультиварки и неуважение к родителям.

Разорвать эту цепь с помощью контраргументов Лизе никогда не удавалось, родители не допускали даже тени сомнения, что их картина мира может оказаться в чём-то неправильной, так что только смирение, признание и раскаяние могли вернуть Лизе милость мамы с папой.

Лиза старалась простить маме своё отравленное детство и то, как поступала с ней мама потом. Иногда у неё получалось, и девушка чувствовала, как сердце освобождается, светлеет и радуется, но потом мама снова, как вот сегодня, находила повод устроить ей бойкот на ровном месте, и со дна души всплывал мутный едкий осадок старых обид…

В надежде, что работа поможет отвлечься, Лиза открыла ноутбук. Давно пора писать новый роман, последний текст она сдала Юлии Викторовне больше месяца назад. И пусть редактор ещё «вычищает» авгиевы конюшни Лизиной бездарности, все сроки на отдых между книгами вышли, тем более сюжет у неё почти сложился и изменится, только если персонажи получатся такими яркими, что сами станут определять свои поступки.

Открыв новый файл, Лиза нахмурилась. Говорят, самое трудное – сочинить первую фразу. Она соглашалась с этим утверждением только отчасти. Просто знаешь, что после первой фразы нужно будет придумать ещё очень много таких же трудных фраз… вот потому-то и боязно начинать.

Лизу всё время мучило, что картины, возникающие у неё в голове, переносятся на бумагу в виде бледной тени, и довольно часто она думала, что, чем писать так плохо, лучше вовсе не писать, но всё же не могла бросить свой полуприработок-полухобби.

Причина, по которой она начала сочинять книги, была очень грустной, и кто знает, справилась бы она со своим горем, если бы не забывалась в творчестве? Наверное, это сродни пьянству…

Лиза никогда не надеялась, что книги принесут ей славу и большие деньги, ожидания не простирались дальше того, что когда-нибудь она сможет получать такие гонорары, чтобы оставить постылую службу и зарабатывать себе на хлеб исключительно литературным трудом.

Но она мечтала, как будет приходить в издательство, общаться с редакторами и корректорами, а может быть, и с другими авторами – словом, у неё появится новый круг общения, состоящий из интересных творческих людей.

Особенно ей хотелось познакомиться с детской писательницей Александрой Горобец, книгами которой Лиза зачитывалась, немного смущаясь, что она, взрослая тётка, увлекается литературой для девочек.

Много раз Лиза смотрела на портрет писательницы и по-белому завидовала ей. Красота Александры была того рода, что во все времена заставляет человеческие сердца благоговейно замирать, несмотря на главенствующую в данный исторический момент моду, и только прочтя в интервью, что у неё есть замужняя дочь, Лиза сообразила, что Горобец уже немолода. То, что писательница значительно старше её, Лизе бы и в голову не пришло – настолько хорошо она выглядела.

Лизе очень хотелось рассказать Горобец, в каком восторге она от её книг, мечталось, чтобы Александра прочла хоть кусочек из её произведений и сказала, что думает на этот счёт.

Необузданное воображение рисовало Лизе картины их встреч в издательстве, беседы за чашкой кофе, обсуждение каких-то рабочих моментов…

Увы… Все её контакты с литературным миром замыкались на Юлии Викторовне. Смешно сказать, Лиза даже ни разу не была в издательстве, и узнавать, что за люди принимают участие в создании её книги, могла только по выходным данным.

«Я вас освободила от всей этой рутины, – говорила Юлия, когда Лиза пыталась заикнуться о своей жажде общения. – Вы пишите, а об остальном я позабочусь. Эта форма наиболее удобна и автору, и агенту».