— Молодой товарищ, я не представляю никого, кроме самого себя, но прошу вас сесть за руль.

Ничего особенного сказано не было, но Хань вздрогнул. Он увидел выражение глаз пожилого мужчины. О чем сказали ему эти глаза?

После он и сам не мог бы ответить. Не всегда можно объяснить ход собственных мыслей. Но вовсе не было случайным то, что взгляд пожилого человека так подействовал на Ханя.

Бригадир не раз уговаривал Хань Дуншэна выходить в воскресные дни на сверхурочную работу. За нее платили надбавку, но не более трех юаней, а это не устраивало Ханя. Единственным его развлечением в выходной была поездка на велосипеде в парк Сунь Ятсена вместе с Цзинцзином. Сын ехал рядом на своем маленьком велосипеде с добавочным колесиком. Молодец парень! Еще нет и четырех, а он уже катит — под присмотром отца — вдоль оживленной магистрали до самого парка. Этот велосипед стоил родителям пятьдесят шесть юаней, но они не скупились.

Покататься на электромобиле в парке стоит целый юань, но если Цзинцзину этого хочется, отец достает деньги — катайся, сколько душе угодно! В игровом зале возле Сиданя с желающих покататься на сталкивающихся автомобилях берут вдвое больше. Но Хань и тут раскошеливается. Эй, Цзинцзин, хочешь покататься?

Цзинцзин одет не хуже любого мальчика из обеспеченной семьи. Едва появляются первые мандарины, по три юаня кило, отец покупает пару самых крупных и отдает сыну, который съедает их в один присест. Мы говорили, что семья потребляет полкило баранины в месяц, но кроме того, специально для Цзинцзина несколько раз покупается маринованная говядина. У мальчика немало игрушек. Однажды по телевизору рекламировали печенье с витамином Е, способствующее умственному развитию. Хань тут же послал жену, которая обежала полгорода, но печенье нашла. Однако вскоре он услышал от кого-то в автопарке, что избыток витамина Е делает человека идиотом. Придя домой, он без всякого сожаления выбросил остатки печенья в мусорный ящик. Значит, может он быть другим — с сыном, женой, с тестем. Об этом и напомнил Ханю взгляд пожилого мужчины.

…Его позвал тесть, он подошел.

— Вот здесь, сзади…

Он понимал, что тестю совсем плохо; пока тот мог терпеть, он не звал зятя. Хань стал растирать ему спину; тесть шумно вздыхал — не то от боли, не то от удовольствия.

Ханя с женой все в автопарке хвалили. Было известно, что парализованный старик вовсе не родной отец Цинь Шухой. Ее взяли в дом на пятьдесят шестой день после рождения и вырастили. Об этом она тоже рассказала Хань Дуншэну до женитьбы. Ее родная мать еще в добром здравии, Хань вслед за женой называет ее «тетушкой»; дело в том, что родной отец Цинь приходился старшим братом приемному. Жена младшего брата не могла родить, и он отдал ему свою дочь на воспитание. Теперь его, как и приемной матери Цинь, нет в живых. И вот при всем этом Хань с женой ухаживают за больным стариком и никогда не обижают его.

Был, однако, случай, несколько омрачивший картину, но о том не ведают ни соседи, ни тем более старик. Супруги украдкой посетили юридическую консультацию и рассказали адвокату, что старик не родной отец и что у него есть источник существования. Нельзя ли сделать так, чтобы он жил отдельно, а из его пенсии оплачивать сиделку? Или, может быть, власти устроят его в «дом почтения старости»? Адвокат отвечал очень вежливо и больше намеками, но им стало ясно, что лучше оставить все как есть.

Выйдя из консультации, супруги почему-то почувствовали, что у них горят щеки. По дороге домой они купили пять штук импортных, дорогих бананов, два из них отдали Цзинцзину, а три самых крупных положили перед стариком.

Прямо перед своими окнами Хань Дуншэн как-то соорудил кухоньку и маленькую, в два квадратных метра, кабинку. Первоначально в ней хранились коробки, которые изготовляли они с женой. После того как «подложили свинью» и лишили их приработка, он принес с работы использованную канистру и укрепил ее на крыше кабинки. Потом он подвел к канистре шланг от водопровода, приспособил разбрызгиватель — получился настоящий душ. В жаркие дни вода в канистре нагревалась до самой приятной температуры. С конца июня до начала сентября весь двор не ходил в баню, наслаждаясь душем, сконструированным Ханем…

Теперь понятнее, почему Хань Дуншэн невольно смягчился от взгляда пожилого человека.

И Ся Сяоли бывала совсем другой. Каждый раз, возвращаясь в свой дальний пригород, она навещала школьную подругу Чэнь Сюэмэй, жившую в километре от нее. Муж Чэнь покалечил кого-то в драке и получил два года. Теперь она жила вдвоем с маленькой, похожей на тощего котенка дочерью. Ся помогала ей убирать комнату, гуляла с ребенком, успокаивала плачущую подругу. Когда Чэнь заводила речь о разводе, она сначала бранила ее, топала ногами, а потом обнимала за плечи и говорила ласковые слова. Прошлый раз она привезла подруге два пакета чэньпимэй, а потом вынула из украшенного бусинками портмоне фото молодого парня, сказав, что показывает ей одной. То был водитель легковушки, с которым она познакомилась, обслуживая иностранцев. Чэнь стала убеждать ее поскорей решаться, а она вдруг попросила у подруги сигарету. Теперь настала очередь подруги брать ее за плечи, утирать выступившие слезы, долго шептать ей о чем-то…

Вот и Ся Сяоли, встретив взгляд пожилого человека, перестала шуметь и грубить.

В этом взгляде было что-то трудно передаваемое словами, что-то очень, очень важное, чего сейчас так часто не хватает людям.

Пожилому человеку пришлось много пережить. Он умел поставить себя на место другого и всегда старался думать обо всех хорошо. Взять тех двух парней, что затеяли ссору возле автобуса. Не один Хань Дуншэн возмущался ими — пассажиры, регулировщик и бригадмильцы почти единодушно сочли их злостными хулиганами. Иначе с чего бы им так поспешно ретироваться?

Но пожилой человек оказался более снисходительным. Вдруг они и вправду спешили к Дому профсоюзов по неотложному делу?

По-видимому, так оно и было. Эти молодые люди в джинсах и белоснежных рубашках, с дешевыми кольцами на пальцах и завитыми волосами назначили свидание у Дома профсоюзов и боялись опоздать. Они сидели в конце автобуса и не слышали объявления: «Следующая остановка Сидань!» Когда спохватились, оказалось, что автобус протащил их до самого Сиданя. Они были рассержены, расстроены, и для обретения равновесия им нельзя было обойтись без ссоры с водителем…

Никакие они не хулиганы. Может быть, они недостаточно воспитанны, их грубая речь и развязные манеры и в самом деле вызывают раздражение, но у них есть свой смысл существования, своя жизнь, которой они хотят наслаждаться. У них могут быть и свои трудности, жизнь не всегда поворачивается к ним приятной стороной. Но мало кто может думать о них доброжелательно.

А тот пожилой человек может.

Он еще глубже понимает водителя, а потому еще больше ему сочувствует.

— Водить машину очень нелегко, — говорит он стоящей рядом женщине средних лет. — Вот недавно в жаркий день я на Ванфуцзине накупил целую корзину вещей. В автобусе было, как всегда, тесно, я взял да поставил корзину на капот мотора. Как раз около Сиданя автобус затормозил, корзина покачнулась, вещи посыпались чуть ли не на водителя. Тот был тоже молодой парень, посмотрел он на меня сердито, но вещи собрать помог. Подъезжаем к Мусиди, гляжу — рядом с креслом водителя лежит мой настольный термометр. Думаю, разбился. Нет, цел остался. Но знаете, сколько он показывал? Сорок пять градусов!

Жаль, что ни Хань Дуншэн, ни Ся Сяоли не слышали этих прочувствованных слов. Но они ощутили притягательную силу глаз этого человека.

Тогда стоял июль, все никло от жары. Пожилой человек возвращался домой автобусом. Никто не уступил ему место, и он порядком утомился. Ухватившись за подпорку позади водительского кресла, он изо всех сил старался удержаться на ногах. Ему вспомнилось, как лет десять назад, во времена «культурной революции», на стекле возле кабины были изображены «Обязательства по обслуживанию пассажиров». Среди них было и такое: «Не стеснять и не толкать пассажиров». Хороши же «обязательства»! Представьте себе столовую, где работники «обязуются не класть яд в отпускаемые блюда»!..