– Дядя Сережа усыновил меня после смерти матери, – спокойным голосом рассказывал Константин Коростылев. Высокий, широкоплечий, в черном военно-морском мундире, капитан второго ранга в кабинете Терентьева смотрелся очень солидно. – Это было в 1956 году, мне было четырнадцать лет. После смерти матери я остался один, и, по идее, меня должны были в детский дом забрать, потому что родственников не было. Спасибо дяде Сереже, пожалел сироту.

– А почему он решил вас усыновить? – подался вперед Терентьев. – Его мучила совесть, что он так и не нашел убийцу вашей матери?

– Нет. Хотя совесть его, безусловно, мучила, а еще больше жажда мести. Но усыновил он меня не поэтому. Незадолго до маминой смерти они решили пожениться. Отца я никогда не знал, он ушел на фронт в первые дни войны, мне тогда было несколько месяцев от роду. Так что дядя Сережа заменил мне отца. Он долго за матерью ухаживал, несколько лет, стеснялся очень. Мы с ним успели подружиться. Поэтому, когда маму убили, он меня сразу к себе забрал. Сначала просто так, чтобы я один не оставался. Потом уже усыновил.

– Постойте, вы сказали, что Коростылев и ваша мать находились в близких отношениях?

– Совершенно верно, – кивнул Коростылев, не понимая, что не устраивает майора.

– Как же ему поручили вести дело об убийстве, если у него был личный интерес?

– Об их близких отношениях с мамой на службе у дяди Сережи никто не знал, а он всячески скрывал этот факт, чтобы у него не отобрали дело. Знал только лейтенант Николаев, но он Сергея Игнатьевича боготворил, все был готов для него сделать. Он нас не выдал, хотя это и грозило большими неприятностями.

– Та-ак. Ясно. – Терентьев что-то пометил в блокноте. – Мы изучили материалы дела. Насколько я понимаю, у Сергея Игнатьевича все же имелись несколько подозреваемых, но доказательства вины ни на одного из них он найти так и не сумел?

– Да. Он вынужден был закрыть дело. Но сам не успокоился. Дядя Сережа был уверен, что маму убил некто Кирилин, аспирант исторического факультета. Он много работал в мамином секторе, кандидатскую, кажется, писал. Сергею Игнатьевичу удалось установить, что из архива пропал документ – письмо XIX века, автор не известен. На место пропавшего кто-то подложил другую бумагу. Когда именно письмо исчезло, точно установить не удалось, но с папкой, в которой оно хранилось, незадолго до маминой смерти работал тот самый Кирилин.

Дядя Сережа был уверен, что все дело в письме. Но Кирилин утверждал, что он работал именно с этим, подложным, и другого не видел. Напирал, что документ подменили до него. Дядя Сережа в это не верил. Говорил, чувствует, что тот врет, но доказательств нет. Обыск в квартире Кирилина ничего не дал. Дело пришлось закрыть, но дядя Сережа сказал, что не успокоится, пока не выведет убийцу на чистую воду. А вскоре этот самый Кирилин исчез. Уехал летом на море проводить какие-то исследования, потом устроился там в рыболовецкий совхоз, а дальше исчез. Дядя Сережа даже сам туда ездил, выяснял, в чем дело. Но Кирилин как сквозь землю провалился.

– А может, Коростылев нашел его, убил, а всем объявил, что тот пропал без вести? – Алексей даже привстал от волнения.

– Да вы что? Сергей Игнатьевич был капитаном уголовного розыска, а не убийцей, – возмутился Константин Коростылев.

– Простите, – вмешался майор, делая Алексею взглядом строгий выговор.

Алексей смутился и постарался сделаться незаметнее.

– Константин Сергеевич, а что вы знаете о круге общения вашего отца в последние годы? – решил сменить тему Терентьев.

– Честно говоря, немного. Переписывались мы не часто, он писать не любил, да и я тоже не мастер. Иногда созванивались, примерно раз в месяц, если, конечно, я не был в походе. И отпуск всегда в Ленинграде. Он никогда не настаивал, чтобы я к нему приезжал, а жена ругалась, ей хотелось на Черное море всей семьей съездить. Но я так не мог – всегда помню, что он для меня сделал. Другой семьи у дяди Сережи никогда не было, а к старости так и вовсе, кроме меня, никого не осталось.

– Значит, ничего о нынешних его знакомых вам не известно?

– Нет, – развел руками Коростылев. – Месяца два назад он мне написал, чтобы я срочно оформлял отпуск, у него намечается какое-то дело. Судьба дала нам шанс, и лучше, если я буду в Ленинграде. Писал, что случайно встретил какого-то человека. И еще всякую ерунду. Путаница, словом, а не письмо. Я ничего не понял и позвонил, мы тогда, к счастью, на берегу были. У меня телефона нет, я с телеграфа. А у дяди Сережи в квартире есть. Но он и по телефону не захотел ничего объяснять, только требовал, чтобы я немедленно взял отпуск. Дело, дескать, чрезвычайной важности. Я должен быть в Ленинграде, он приготовил для меня сюрприз. Я не поверю, когда узнаю. Тогда я подумал, что старику, видно, совсем одиноко. Пообещал ему, что пришлю на весенние каникулы Марину с ребятами. Старший, Мишка, у меня уже во второй класс ходит, а Таня еще в садике. А он сердился, говорил, что я ничего не понимаю и чтобы немедленно отпуск брал. Какой там отпуск, мы через неделю в плавание уходили. Так я и не понял, что он тогда сказать хотел, почему так переполошился.

Ох как Алексею хотелось закричать: «Так что ж ты раньше-то молчал?»

– Письмо у вас, конечно, не сохранилось? – без всякой надежды уточнил Терентьев.

– Не знаю, надо у жены спросить. Может, и не выкинули, – пожал плечами Константин. – Я дома редко бываю, толком и не знаю, что у нас выбрасывается, что нет. А сейчас и вовсе с корабля на самолет и сюда. Хотя что уж было торопиться – на похороны все равно опоздал.

– Что скажете, товарищи сыщики? – спросил Юрий Васильевич, едва за Коростылевым закрылась дверь.

– Разгадка в письме, – тут же начал Алексей. – В жизни Коростылева-старшего что-то назревало, и это его и убило.

– Согласен. Только не ждите чудес. Пока письмо найдут, если найдут, пока его вышлют. Да еще не известно, что в нем.

– Я вот что подумал. Если убийца пришел в НИИ, чтобы достать что-то из камина, допустим, клад, – последнее слово Сапрыкин произнес так, будто в кавычки взял, – а Коростылев был с ним знаком и сам его пустил на территорию института, то не мог ли этот клад быть тем самым сюрпризом, о котором намекал покойный в письме приемному сыну? И отпуск требовал взять, чтобы подстраховать его, потому что не доверял своему компаньону.

– Что ж, логично. А компаньон пожадничал и Коростылева убил, – закончил мысль Терентьев. – Знаешь что, выясни, как давно Коростылев работает в этом НИИ. Если давно, значит, убийца вышел на него сам, чтобы получить доступ в институт. А если недавно, то Коростылев мог устроиться туда намеренно, из-за клада.

– Есть! – с довольной улыбкой отрапортовал Сергей.

– В деле об убийстве Галины Колосовой фигурирует некто Дмитрий Борисович Кирилин. Тот, о котором упоминал Коростылев-младший, – вмешался Алексей. – А в доме номер 23 по 6-й Красноармейской проживают Кирилин Борис Аркадьевич и Кирилина Алевтина Леонидовна.

– Ох и везет же тебе, Выходцев, – улыбнулся Юрий Васильевич. – Все важные открытия в этом деле – твои. Так и до следующего звания недалеко.

Сапрыкин ревниво взглянул на Алешу. Он был старше, считался опытнее и надеялся в ближайшее время надеть капитанские погоны.

– Алексей, разрабатываешь Кирилиных. Сергей, выясни, как давно работал в институте Коростылев. Заодно проверь на всякий случай остальных фигурантов дела об убийстве Галины Колосовой. Чует мое сердце: эти два дела как-то связаны. Разыщи их, выясни алиби на время убийства Коростылева. Хотя какое среди ночи может быть алиби, когда все нормальные люди в это время спят. Алексей, с Кирилиным поосторожнее, не спугни. И вообще помните, что мы ищем убийцу и есть вероятность, что на его совести две жертвы. Теперь свободны.

Алексей с Сапрыкиным вышли из кабинета.