– А если крыша упадет?

– Или сцена провалится?

– Не думаю, – сказал Монах. – В любом случае я бы рискнул. Иначе останется чувство недосказанности и чувство, что убийца запугал весь театр. Премьеру нужно повторить.

– А если он опять?

– Нет. Он выполнил свою миссию и больше не ударит.

– Откуда такая уверенность?

– Вы хотите сказать, что это был личный враг Пети? Он свел с ним счеты и успокоился? – спросил бородатый.

– Насчет личного врага не уверен. Я думаю, убийце нужно было зрелище, и он выбрал актера, который первым появился на сцене… после ведьм. Это мог быть Банко. Но Макбет колоритнее, к тому же центральная фигура. Но не в этом суть, главное то, что Макбет появляется в начале пьесы.

Гробовая тишина была ответом на его слова. Артисты недоуменно переглядывались.

– Какая разница? – спросил кто-то.

– Значит, по-вашему, Петя ни при чем?

– Ни при чем. Звягильский – случайная жертва. Но, как вы понимаете, это мое личное мнение.

– А если он убьет следующего Макбета?

– Нет, – сказал Монах. – Следующего он не убьет, иначе вы останетесь без режиссера.

Это было странное замечание. Актеры зашушукались. До Монаха явно донеслось: «А царь-то не настоящий!» и «Туфта, а не экстрасенс!»

– Чего-то твой волхв не того-с, – прошептал Вербицкий. – Идиотская логика…

Добродеев промолчал.

– Вы думаете, это его остановит? – спросила Ляля Бо.

– Я же сказал, что он выполнил свою миссию, – повторил Монах. – Больше он сюда не придет.

– Это вы нам как экстрасенс?

Монах кивнул Добродееву, тот поднялся и громко объявил:

– Сеанс закончен, господа! Все свободны.

Разочарованные артисты остались на своих местах. Никто ничего не понял, и никто не собирался уходить.

– Как это свободны? А допрос третьей степени?

Монах ухмыльнулся:

– Я узнал все, что мне было нужно. С вашего позволения, сейчас я хотел бы посмотреть гримерку Звягильского. Леша, ты со мной?

…Комната Звягильского была опечатана, но Монах хладнокровно снял с двери бумажную полоску с лиловыми печатями. Вербицкий кашлянул.

– Потом повесим обратно, – успокоил его Добродеев, у которого уже был опыт в подобных делах.

Они вошли в крошечную каморку; Вербицкий включил свет. Запах затхлости, старой одежды и косметики ударил в нос. Они осмотрелись. Их глазам представился беспорядок на столике; пара перегоревших лампочек по периметру большого зеркала, наводившая на мысль о щербатом рте с выбитыми зубами; засохший букет, серой кучкой лежавший на кресле. С десяток фотографий Звягильского в сценических костюмах кривовато висели на стенах, тут же, прямо на обоях, – размашистые автографы фломастерами, шаржи и карикатуры, стишки и пожелания. Ширма в углу, за ней – ворох одежды, которую Монах, нагнувшись, обнюхал…

– Виталий, мне бы поговорить с двумя вашими людьми, – сказал он вдруг. – С парнем в зеленом свитере и девушкой… Ляля Бо, кажется. Можно?

– Запросто. Это Петя Зосимов, Жабик, и Ляля Бо – Ирка Евстигнеева. Только имей в виду, она болтает много лишнего по причине отсутствия тормозов. Дели на два. Они оба без тормозов.

Монах кивнул. Он медленно передвигался по комнате, рассматривая несвежие обои, фотографии, коробочки с гримом на столе; открывал ящики стола.

– Оперативники тут все облизали, – заметил Вербицкий. Он стоял опираясь на дверь, сунув руки в карманы. Добродеев рядом переминался с ноги на ногу.

– Что это? – спросил вдруг Монах, указывая на странную закорючку, похожую на опрокинутую семерку, небрежно нарисованную жирным черным маркером слева от зеркала.

Вербицкий пожал плечами.

– Да тут всего много. Обои лет тридцать не менялись. Черт его знает!

– Звягильский пил? – спросил Монах.

– А кто не пьет? – ответил вопросом на вопрос Вербицкий. – Не до беспамятства, конечно. Меру знал.

– Сюда приходят фанаты или знакомые?

– Бывает. Приносят цветы и конфеты… или принять. Но это свои, чужих не видел, всего пара-тройка человек.

– Как Звягильский относился к эзотерике? Возможно, верил в вещие сны, суеверия? Боялся черных кошек?

– К чему? К эзотерике? – Вербицкий ухмыльнулся. – Петя не верил ни в бога, ни в черта! В черных кошек Петя тоже не верил. Жил в свое удовольствие, грешил, любил… ничем не заморачивался. Был женат три или четыре раза. Горел, одним словом. И сгорел, как жил… красиво жил, красиво сгорел.

Они помолчали.

– Ну что? Нарыл что-нибудь, Христофорыч? – спросил Добродеев.

– Кое-что нарыл, Леша. Можно позвать ребят? – обратился он к Вербицкому.

…Женщина, сидевшая за столом и читавшая толстый фолиант, оторвалась от чтения и прислушалась – ей показалось, что звонят в дверь. Звонок в дверь повторился. Она взглянула на часы – было около десяти вечера – и поднялась. Бесшумно подошла к двери, прильнула к глазку.

– Это я! – сказал мужчина за дверью. – Извини, что без звонка и цветов, – сказал он, входя и целуя хозяйку в щеку. – Добрый вечер, моя волшебница! Проезжал мимо, дай, думаю, загляну. Вся в трудах?

– Кое-что нужно было сделать. Я рада, заходи.

– Проблемы?

– Пустяки. Кофе хочешь?

Мужчина улыбнулся, протянул ей черную с золотом бумажную торбочку с ручками из витого шнура.

– Подарок! Кофе буду. Давно хотел спросить… – Он рассмеялся. – Ты действительно видишь?

– Не всегда. Иногда вижу, иногда нет, – ответила она серьезно. – Это как волны, понимаешь? Прилив, отлив… Иногда сплошной туман, иногда картинки…

– Картинки? Настоящие картинки?

– Не в полном смысле. Неясные, какие-то отдельные предметы… нужно толковать. – Она вытащила из торбочки изящную коробочку сигарет. – Ой, спасибо! Мои любимые. Самое трудное правильно истолковать. Это искусство.

– Как же их можно толковать, если они неясные?

– Они привязаны к событиям, и если знаешь, что произошло, рано или поздно появляется картинка, которую можно толковать. Иногда через месяц, иногда через год. По-разному. Например, приходит ко мне клиентка, подозревает, что у мужа любовница, спрашивает, правда или нет. Я кладу руку на фотографию мужчины, закрываю глаза и вижу перед собой неясный силуэт человека с куклой в руке. Отвечаю, да, у вашего мужа есть любовница.

– Ты опасная женщина! – Мужчина рассмеялся. – А если ошибка?

– Я никогда не ошибаюсь, – сказала она значительно. – Я многое знаю, поверь, это нелегкая ноша. – Она закуривает, затягивается, выдыхает дым и разгоняет его рукой; пристально смотрит на мужчину. Отпивает кофе и спрашивает: – Не слабый?

– Нормально. Знаешь, не люблю курящих женщин, а тебе идет! – говорит мужчина. – Появляется что-то действительно ведьмовское, честное слово! И все эти штучки… – Он кивнул на безделушки на столе. – Это действительно помогает? И «черная» комната… в ней что-то зловещее.

– Это магия, мой дорогой. У нее свои законы и ритуалы. Каждая из этих штучек, как ты выразился, имеет назначение. Им тысячи лет. Эбонитовая кошка из Египта… кошка – священное мистическое животное, она всегда присутствовала при магических обрядах. Зеркало – вход в потусторонний мир, горящие свечи освещают его в глубину, там появляются тени, которые складываются в картину. Янтарные фигурки мужчины и женщины принимают на себя негативное излучение клиента…

– Излучение?

– У каждого человека есть аура, иногда она нейтральная, иногда негативная. Эти человечки – своеобразный экран, моя защита…

– Откуда в тебе это?

– Это дар, который передается по женской линии. – Ясновидящая, улыбаясь, смотрела на гостя. – Мои бабушка и мама обладали даром, теперь наследница я.

– Наверное, интересно видеть всех насквозь?

– Это дар и проклятие одновременно, поверь, но отказаться нельзя. Знаешь, какой нравственный выбор иногда стоит передо мной? Я как исповедник, но мне не исповедуются, я вижу все сама. Люди лгут и изворачиваются. – Она снова разогнала дым рукой; смотрела на гостя прищурясь. – Да, я опасна, но никогда никому не причиню зла. Наоборот, я помогаю, так что можешь меня не опасаться. Мы друзья, для друзей я не опасна.