Ответа нет.

– Ты поддерживаешь контакты с братьями? – спрашивает Малин. – Ты знаешь, где они?

– Это невозможно, – бормочет Юсефина слабым голосом. – Невозможно.

Ей удается подняться, и Малин хочется задержать ее, попросить продолжить рассказ, но Марлоу поворачивается к ним спиной и идет прочь, что-то бормоча себе под нос, потом останавливается, снова оборачивается к ним.

– Я не хотела, чтобы девочки жили вблизи них, – говорит она. – Детям нужна любовь. А иначе жизнь на земле превращается в ад, разве нет?

Малин и Зак смотрят на Юсефину Марлоу, понимая, что она в любую минуту может упасть замертво; в ее глазах уже нет прежней ясности, и что бы она ни носила в себе, сейчас она не в состоянии ни о чем рассказать.

Распахиваются вращающиеся двери «Макдоналдса», и тень исчезает, растаяв в толпе возле Шлюза.

Администратор отеля «Тегнерлунден» выдала им ключи.

Малин смотрит на квитанцию, прежде чем спрятать ее в бумажник.

Три тысячи восемьсот крон.

За два одноместных номера на одну ночь.

Проклятье, до чего дорого! Но Свен одобрил ночевку, а более дешевых номеров в Стокгольме в самый разгар сезона конференций и конгрессов не найти.

– Встретимся внизу через полчаса, – говорит Зак.

Малин кивает и направляется к лестнице, в то время как ее напарник нажимает на кнопку лифта.

На часах девять. Стало быть, в половине десятого.

Могут ли они навестить Юсефа Куртзона так поздно? Если он вообще есть по адресу на Страндвеген. Конечно, могут. В такой ситуации нет никаких оснований проявлять уважение к деньгам или возрасту.

Номер крошечный. Кровать. Красное ковровое покрытие на полу, стены в красно-белую полоску, а над кроватью – литография с лесным пейзажем.

Малин ложится, вытягивается во весь рост. Ощущает телефон в кармане джинсов, хочет позвонить Туве, но чувствует, что сил нет. Потом все же берет себя в руки, вынимает мобильный и звонит дочери.

Пять звонков. Затем она слышит голос Туве:

– Привет, мамочка!

– Привет.

– Ты осталась в Стокгольме?

– Да, в каком-то задрипанном отеле возле Тегнерлунден.

– Где это?

– В центре.

– Понятия не имею.

– Мы когда-нибудь съездим сюда вместе. В Стокгольм. Походим по музеям.

– Ага, – отвечает Туве. – Ну что, что-нибудь проясняется с бомбой?

– Даже не знаю, – отвечает Малин. – Сама знаешь, какие странные эти взрослые… С ними могут случаться самые невероятные вещи.

Туве на другом конце бормочет: «Угу». Кажется, набирает воздуху, чтобы что-то сказать.

И тут в мозгу у Малин происходит взрыв.

Монстр, держащий Туве за шею – в тот раз, когда ее похитил убийца… И Малин смотрит в окно на парк, на дерево, стараясь сосредоточиться на дереве; она не знает, как оно называется, может быть, каштан? Все дерево усыпано мелкими белыми цветочками изысканной формы, их тысячи; это как взрыв всего самого прекрасного, что есть в мире.

А может быть, это вишня? Деревья, привезенные сюда из Киото…

– Ты что-то хотела сказать, мама?

– Просто хотела услышать твой голос.

«И показать, что я забочусь о тебе. Хочу успокоить мучающую меня совесть. Но это не так просто сделать, не правда ли?»

– Окей, теперь ты его услышала. Мне надо зубрить дальше.

– Лундсберг… Проклятье! Я забыла написать директору. Обязательно это сделаю, когда вернусь домой.

– Всё в порядке, мама, – отвечает Туве. – Я уже написала ему. От твоего имени.

– Туве, ты же понимаешь, что так делать нельзя!

– Я знала, что ты забудешь.

«Что я должна на это ответить?»

– А когда мы поедем к дяде Стефану? – спрашивает Туве.

– Как только все это закончится.

– Хорошо.

Обе кладут трубку.

«А еще я хотела сказать, как я люблю тебя, Туве, – думает Малин. – И еще я хотела сказать – прости, что я не всегда умею это показать, если тебе когда-либо не хватало моей любви».

Старые белые, пахнущие смолой катера, стоящие на якоре вдоль Страндвеген, кажется, слились с морем – мягко покачиваются на волнах.

Дом, в котором якобы расположена квартира Куртзона, находится в самом центре набережной, и Малин чувствует себя ничтожной букашкой на фоне гигантской арки, за которой расположены двери, ведущие во дворец богача.

Ей вспоминается квартира в Транеберге, где жили когда-то они с Туве. Оттуда открывался немного другой вид.

По набережной движется людской поток, весенний вечер пронизан теплом, и липы на аллее отряхиваются, гордясь своей молодой зеленой порослью.

Куртзон. Фамилия на маленькой латунной табличке рядом с домофоном. Место его проживания не настолько окутано тайной, чтобы не было таблички.

Над домофоном – линза видеокамеры. На другой табличке – фамилия Валленберг. Логотип «EF», здесь же живут Бруссер, Квистен.

Эти люди стоят миллиарды, но чего они стоят на самом деле?

Малин ощущает голод и жажду. Этот вечер буквально создан для того, чтобы выпить пивка, сидя на открытой веранде ресторана. Она нажимает на кнопку домофона, и вскоре в динамике раздается треск, а затем – тишина.

– Думаешь, он там? – спрашивает она Зака, который в течение дня выглядел все более усталым, но сейчас явно взбодрился и готов на все, что может преподнести им этот вечер и эта ночь.

– Увидим, – отвечает он.

Затем в динамике снова слышится треск, и женский голос произносит:

– Да. Куртзон.

Сколько ей лет? Тридцать, не больше.

Зак излагает суть дела, и женщина просит их подождать.

Проходит пять минут.

Десять.

Какая-то интонация в голосе женщины заставляет их терпеливо ждать. Они знают, что она вернется.

– Вы можете подняться. Четвертый этаж.

У женщины деловой тон, и когда чуть позже открываются высокие парные двери, ведущие на четвертый этаж, Малин и Зак изумляются роскоши парадной, где на полу настоящий ковер, а стены облицованы дорогим переливающимся камнем и украшены оригинальными полотнами Леандера Энгстрёма.

В дверях их встречает мужчина в сюртуке дворецкого. На вид ему лет семьдесят, за его спиной – темный холл, в котором пылает камин. В лицо Малин и Заку ударяет волна влажного тепла, и они входят в квартиру, переступая порог, хотя ощущение такое, словно они бросаются прямо в пасть хищника.

Дворецкий просит их раздеться, берет у них куртки и произносит:

– Господин Куртзон сейчас примет вас.

После этого он исчезает, словно поглощенный бесконечным лабиринтом комнат, ответвляющихся от холла. Малин обращает внимание, с каким размахом обставлен дом – старое и новое скомбинировано с большим вкусом.

Они одни в холле. Малин хочется войти в комнаты, но она не решается.

От влажности ей тяжело дышать, по спине течет пот, словно здесь тропический климат, словно здесь обитает кто-то с еще более горячей кровью, чем у человека.

Женщина в белом халате медсестры появляется из темноты какой-то комнаты.

– Сюда, пожалуйста.

Малин узнает голос, отвечавший по домофону, и они идут за женщиной по темному проходу.

В старинных лампах горят свечи, и двое полицейских проходят вслед за своей провожатой мимо запертых дверей все дальше и дальше в темноту.

Полоска света под дверью. Там кто-то заперт?

Какого же размера эта квартира?

Может быть, она принадлежит иному миру?

И вот, когда Малин начинает думать, что путешествию не будет конца, холл заканчивается огромной темной квадратной комнатой, где оконные проемы завешены тяжелыми портьерами, за которыми, видимо, скрываются окна, выходящие на залив.

Посреди комнаты – больничная кровать. Подголовник поднят.

Здесь воздух еще удушливее.

Рядом с деревянной стеновой панелью – двухметровое чучело варана. Желтые зубы мерцают в темноте, шкура переливается черными и желтыми полосами.

Малин хочется спросить, откуда взялось это животное, однако она сдерживает свое любопытство.