Может быть, следовало бы соблюдать осторожность?

А что, если тут заложена бомба?

Однако она не в силах сдерживаться, тянет на себя пакет и видит нечто – это похоже на три больших упаковки со взрывчатым веществом, белые кристаллы за полупрозрачным полиэтиленом, которых достаточно, чтобы взорвать целый квартал Линчёпинга.

Осторожно, Карин!

– Мне нужна помощь! – кричит она полицейским, которые, как она надеется, все еще стоят снаружи. – Срочно!

И тут Юханнисон слышит резкий агрессивный звук – писк, проникающий в плоть и кровь, и дальше, куда-то за пределы спинного мозга.

– Мы ничего не знаем.

Допрос трех других активистов ничего не дал.

– Да, у него действительно был открыт тот сайт, когда мы вошли, но ведь на этот сайт сейчас пялится большая часть Швеции, не так ли?

Вальдемар Экенберг был неудержим. Разбил губу Конраду Экдалю, однако добиться чего бы то ни было ни от кого из них не удалось.

Свен Шёман сидит в своем кабинете, устало опустившись в черное кожаное кресло.

Часы показывают половину третьего утра, но светать еще не начало. Он думает о том, как идут дела у Карин в вагончике-прицепе.

Удалось ли ей что-нибудь найти?

Полицейские из оперативной группы уже дома, в своих постелях, сам же он решил урвать несколько часов сна в комнате для отдыха – этого дивана ему вполне хватит.

Все это время он ходил от одного помещения для допросов к другому.

Трое растерянных, сбитых с толку молодчиков, похоже, говорили правду. Они сказали, что собрались в вагончике, чтобы выпить, – они понятия не имели, что Юнатан Людвигссон может иметь какое-то отношение к Фронту экономической свободы. София Карлссон, сознание которой теперь полностью прояснилось, кажется, тоже говорит правду.

Это ставит в тупик.

Но, возможно, у Юнатана Людвигссона было множество других сообщников.

Или он просто работал с одним напарником.

Свен думает о своей жене, спящей в постели дома, на вилле.

Дорого бы он отдал, чтобы прижаться сейчас к ее жаркому телу.

Свен закрывает глаза.

Может быть, ему удастся заснуть прямо здесь, в кресле?

Но нет, тогда откажет спина.

Он встает.

В эту минуту звонит телефон. Свен успевает подумать: «Это наверняка Карин. Она закончила работу в вагончике».

Что происходит ночью, когда опускается тьма?

Мы видим, как ты спишь, Малин.

Ты вернулась домой, некоторое время смотрела на спящую Туве, а потом легла и заснула, не раздеваясь.

Но мы понимаем, что ты устала. То, что случилось с нами, бередит твой мозг, сердце, душу.

Кто совершил над нами зло?

Юнатан? Прихожане аль-Кабари? Или те, которые обожают мотоциклы? Кто-то еще? И что произошло там, в вагончике?

Кто взорвал бомбу в Линчёпинге в прекрасный весенний день?

Чего добивается зло? Пытается ли оно добраться до сидящих взаперти мальчика и девочки? Тех, которых ты должна поскорее спасти, Малин.

И все остальное, Малин.

Как твое тело громко требует чего-нибудь выпить.

Твоя мама. Твой папа и Туве. Со своими тайнами. Мы любим тайны, но не такие.

Зубы варана, Малин.

Кровожадные звери проснутся в своих берлогах сегодня ночью.

Кто движется в сторону больницы? Где мама борется, сама не зная с чем, в своей больничной койке в одинокой палате.

Что-то черное приближается к ней.

Проснись, мама, проснись!

Нет, не просыпайся.

Приходи к нам. Не просыпайся, не просыпайся больше никогда.

Малин спит, подложив руки под голову, но это не спокойный сон ребенка.

В ее снах ей являются лица.

Ее мама стоит в черном углу и возмущенно ругается, но никаких отчетливых слов не доносится из ее рта, лишь нечленораздельные звуки, которые, кажется, режут тело Малин на куски. В другом углу комнаты девочки Вигерё играют с двумя другими детьми. Они возят машинки из «Лего» туда-сюда, по какой-то заданной траектории, напоминающей о том, как самый первый человек в истории чего-то пожелал.

Папа стоит с протянутой рукой, хочет дать ей куклу – маленького пупса, который тянет к ней свои пластмассовые ручки, словно желая сказать: «Помоги мне, Малин! Спаси меня!» – и Туве смотрит на нее, стоя посреди комнаты, а в ее глазах отражается совершенно незнакомый пейзаж, где розовые облака тают вдали над пылающим горизонтом.

Лица появляются и исчезают. Лицо Свена Шёмана, Карин Юханнисон, Мухаммеда аль-Кабари, Юнатана Людвигссона, Дика Стенссона. Они смеются над ней, кричат: «До чего же ты глупая, черт подери!» Затем поле зрения во сне сужается до черной точки уплотненной материи, где все злые дела людей и все их противоречащие интересы сливаются воедино, и тут ее барабанные перепонки взрываются, кожа тает, стекает с тела, окровавленные руки, ноги, пальцы, глаза и сердца сыплются с неба, как огненный дождь. Медведь ест медвежонка в пещере на одиноком забытом острове, съедает свое собственное дитя.

Аллах акбар, Аллах акбар, Аллах акбар.

Хор звучит все отчетливее среди сугробов из черной пыли – последней картинки из ее сна.

Аллах акбар.

Слова превращаются в свистящий звук, и девочки повисают перед глазами Малин. Они и испуганы, и спокойны одновременно, и во сне она знает, что все уже произошло и будет происходить еще.

Потом становится тихо.

Как после внезапного взрыва.

Ей тяжело дышать, она делает мощные дыхательные движения, но воздух не поступает в легкие, недостаток кислорода давит, но в конце концов ей удается повернуться на бок – она спала, уткнувшись лицом в подушку.

Малин делает глубокий вдох и исчезает в пустом черном сне, похожем на смерть.

Юнатан Людвигссон лежит на кушетке в камере.

Спать он не может. Охранник просовывает голову в окошко на двери.

«Проверяет, не покончил ли я с собой, – думает Людвигссон. – Ищейки наверняка разнюхали, что хранится у меня в тайнике.

И что теперь будет?

А мне наплевать.

Лучше молчать. Как я делал до сих пор. Остальные ничего не расскажут, потому что ни о чем не знают.

Есть вещи, которые больше меня, – что может быть более невероятным, чем взрыв! Такое случается, но такого не бывает. И одно я точно знаю – тот, кто не подаст голос, как бы и не существует.

Сейчас на планете идет борьба. Между нами и природой. Между нами и нашей собственной сущностью, и в этой борьбе все средства хороши.

Хотя, вероятно, на этот раз я… мы зашли слишком далеко».

В камере холодно, оранжевое казенное одеяло не греет, все тело ноет, и тут вновь распахивается окошко на двери, и он видит черный глаз.

Бум.

Глаз исчезает, однако он все еще есть там, в двери, но теперь это другой глаз, похожий на детский, – и он хочет удушить его своим гневом. Юнатан Людвигссон садится на край кушетки, желая отогнать ненавистный глаз.

«Почему я не могу вдохнуть?

Я должен выбраться отсюда, убрать этот глаз!»

Юнатан Людвигссон подскакивает с кушетки, кидается к двери, крича:

– Выпустите меня! Выпустите меня!

Он бьет по окошку, по детскому глазу, излучающему лучи, от которых его сердце готово остановиться.

– Спокойно, спокойно! – раздается за дверью голос охранника, и дверь открывается.

Свет из коридора.

– Что такое?

Глаза охранника.

– Я хочу рассказать, – говорит Юнатан Людвигссон.

– Рассказать о чем?

– О том, что я сделал.

Карин Юханнисон роется среди оружия и гранат в вагончике-прицепе – предельно осторожно, чтобы ничего не случилось.

Она всерьез испугалась, когда начал пищать будильник, лежавший под подушкой на одном из стульев. На мгновение у нее мелькнула мысль, что вагончик и тайник заминированы, что ее сейчас разорвет на атомы, как тех бедных девочек.