— Я убедился, — сказал он, — что для возбуждения уверенности столицы одни и те же солдаты появлялись на парадах под названиями разных частей.

Едва ли Монж был прав. Но судя по всему, он был внутренне уже готов к Ватерлоо.

Знаменательно, что во время этой исторической битвы вновь прозвучала «Марсельеза», давно изгнанная из наполеоновской армии. И только на краю гибели Наполеон вспомнил о победоносной мелодии, способной чудодейственным образом поднимать дух солдат. Он приказал всем оркестрам играть «Марсельезу». Под ее звуки пошла в бой и гвардия императора… Но год-то шел не девяносто третий! Чудо не произошло.

Когда Наполеон проиграл свою последнюю битву, привязанность Монжа к нему еще более усилилась. Да и как не понять Монжа, когда все парижские предместья чуть ли не взбунтовались, услышав о том, что император будто бы собирается отречься от власти. «Не надо отречения! — кричали самые неимущие, — Император или смерть!»

Но все дело в том, что сам Наполеон уже смирился со своим положением и смотрел на все происходящее как бы со стороны, словно это не он затеял кутерьму на всю Европу и не он проиграл фантастическую авантюру, в которую втянул страну. Наполеон отлично видел, что от него отвернулась главная его опора — банкиры и предприниматели — вся крупная буржуазия, которой он фактически служил и в интересах которой вел агрессивные войны. И он отрекся от престола окончательно.

Через три дня после отречения Бонапарт, как рассказывает Араго, вновь развил активную деятельность, но уже совсем другого свойства. Он выписал из Америки множество книг для своей личной библиотеки. Сам по себе этот факт еще не говорит ничего нового: он всегда любил книги и жадно их читал. Даже при Ватерлоо с ним было восемьсот томов книг, в том числе полное собрание сочинений Вольтера. Однако сейчас это имело особый смысл. Речь шла об американском континенте.

— Бездействие для меня убийственно, — сказал он Монжу, — Судьба отняла у меня надежду когда-нибудь вновь возвратиться к моей армии. Одни лишь науки могут заполнить пустоту в моей душе… Итак, мне нужен товарищ, который сначала помог бы мне подняться до уровня современного состояния наук. Потом мы поедем с ним по всему Новому Свету от Канады до мыса Горн и изучим те явления земли нашей, которые еще не вошли в науку…

Монж пришел в неописуемый восторг,

— Государь мой! — воскликнул он, — Ваш сотрудник готов: я еду с вами!

Наполеону стоило немалого труда объяснить вдохновенному геометру, что возраст его не позволяет предпринять столь тяжелое и рискованное путешествие.

Вспомнив о своих годах, ученый смирился с невозможностью для него самого участвовать в новой научной экспедиции, которая сулила много интересного. И все-таки ему очень хотелось помочь делу. Монж заверил Наполеона, что непременно найдет достойную кандидатуру среди более молодых ученых, и немедленно приступил к переговорам с Араго.

События между тем разворачивались очень быстро и совсем не так, как хотелось бы Монжу, Английская и прусская армия вошли в столицу. Бывший император французов вынужден был отправиться на остров Святой Елены, столь же далекий от Америки, как и от Европы. Осуществилось по иронии судьбы давнее пожелание Бонапарта, которое он шутя высказал Монжу и Бертолле во время подписания Кампоформийского мирного договора: он стал мировым судьей своего округа, правда, небольшого, Наполеону на скалистом острове ничего не оставалось делать, как судить, рядить, разбирать мелкие ссоры…

Впрочем, как пишет советский исследователь новой истории Франции В. Г. Сироткин, Наполеон, уже неизлечимо больной, в последние годы жизни заметно изменил свой прежний образ жизни, утратив интерес к тому, что происходило во Франции, в Европе. Он завел сад, огород, стал сажать цветы и предался странному для обитателей острова занятию. «Кровь льется в Лонгвуде, — говорилось в одном из донесений, — Бонапарт только что купил стадо коз и забавляется тем, что стреляет их одну за другой. Теперь это его любимое удовольствие.

В Париже после падения империи хозяйничали пруссаки, расположившиеся лагерем в Люксембургском саду, и англичане, которые устроились как дома в Булонском лесу. Монжу было от чего прийти в отчаяние. Его собственный дом занят пруссаками. Победители уже собираются вывозить сокровища Лувра… Те самые сокровища, которые Монж некогда собирал в своих поездках по Италии, мечтая о таком времени, когда все шедевры искусства, все блага культуры и просвещения станут доступными народу… Картины и статуи эпохи высокого возрождения… Сокровища, составляющие экспозицию недавно созданного нового отдела музея — египетского.

Иноземное нашествие было трагедией для Монжа. Нашествие бывших эмигрантов, заклятых врагов ученого было для него трагичным вдвойне. Монж знал: это не просто перемена власти, это — террор. Жестокий белый террор.

Колосс, встряхнувший всю Европу от Мадрида до Москвы и от Венеции до Амстердама, рухнул. Империя, насчитывавшая более восьмидесяти миллионов человек, развалилась. Палата, созданная Наполеоном перед последней схваткой с феодализмом, выбрала временное правительство Франции. Временное, потому что окончательное решение ее судьбы было в руках стран-победительниц.

Самое большое число голосов на этих выборах получил Карно, Ему бы и быть председателем вновь избранного правительства, от которого мог зависеть дальнейший путь Франции. Но так не случилось. Вездесущий Фуше еще раз предал нацию: он предложил правительству самораспуститься в знак протеста против вступления иностранных войск на территорию страны. Этим он расчистил дорогу Бурбонам, рассчитывая на теплое и привычное для него место министра полиции.

— Куда же мне идти теперь, предатель?! — спросил его благородный Карно, раскусивший еще одну подлость.

— Куда тебе угодно, осел! — невозмутимо ответил интриган, который некогда тоже был якобинцем подобно Робеспьеру и Карно, вышедшим, как и он сам, из Арраса.

Однако на этот раз вероломство и предательство Фуше, больше других, пожалуй, способствовавшего возвращению Бурбонов, а с ними и белого террора, не принесли ему успеха: он сам должен был удалиться в изгнание.

Российский император, любивший поговорить о своих республиканских устремлениях, дал Карно русский паспорт, и ученый тайно уехал Та Варшаву, а оттуда — в Магдебург, поближе к своей многострадальной родине. Там он и покоится под мраморной плитой с лаконичной надписью: «Карно». Последние годы своей жизни он отдал литературному труду и сочинениям по фортификации. Мемуар «О крепостях» и был последней его работой.

Учитель Лазара Карно и многих других замечательных людей Франции Гаспар Монж, создатель начертательной геометрии, давший мощный толчок развитию геометрии дифференциальной, человек открывший новые пути развития всей геометрической науки и наметивший ее новые ветви, организатор первой в мире высшей технической школы, воспитатель замечательной плеяды всемирно известных ученых, патриот, организовавший производство оружия и боеприпасов для защиты отечества в самые трудные для Франции времена, первый из ученых мира, предпринявший попытку описать и систематизировать мир машин и механизмов, изобретатель, предложивший новый способ изготовления артиллерийских орудий, талантливый администратор, давший дорогу многим техническим новшествам, член французской Академии наук, создатель и президент Каирского института, один из тех ученых, что дали миру метрическую систему мер, неутомимый труженик, замечательный патриот и отличный семьянин был не менее жестоко, чем Карно, репрессирован Бурбонами.

Ко всему тому, что мы уже перечислили, он был еще и графом Пелузским, сенатором империи, близким другом и советником Наполеона. Главное же в том, что Монж возглавлял в качестве морского министра французский кабинет министров в 1793 году, в тот день, когда была исполнена воля народа о предании смерти короля Франции Людовика XVI. Поэтому с возвращением Бурбонов ученый немедленно лишился титулов и прав — моральных и материальных, был изгнан из академии и со всех постов…