– …то вы ищете?
– …леды копыт.
Свободной рукой Мошка нащупала бюст Ветрогона, покровителя холодных ветров, и вдавила его рогатую голову в кулак Клента, сжимавший бумаги.
– Чего?
– По приказу герцога. Ловим разбойника с большой дороги, Клэма Блита. Его светлость уверен, что его верноподданные никогда не дадут приют этому негодяю, – прозвучало с изрядным пафосом. – Так что Блит пойдет к реке, чтобы попасть в Манделион, а нам приказано осматривать суда на предмет всякого подозрительного – людей, лошадей, навоза, следов копыт…
Под палубой тем временем разгоралась борьба, яростная, хоть и беззвучная. Легкий стук подсказал Мошке, что Клент впопыхах выпустил Добряка Прыг-скока и теперь ищет нового небожителя. Она лягнула его, но он успел схватить Святого Уиллмопа, покровителя добрых снов. Когда кроткие черты святого больно ткнули Мошку в бровь, она не смогла сдержать возглас возмущения.
Разговор на палубе прекратился, и послышались осторожные шаги. Двое под палубой застыли, точно статуи.
– Это гусыня яйца несет, – сказал Куропат невозмутимо.
Тут очень вовремя загоготал Сарацин.
Затем прозвучало еще несколько слов, раздался хлопок в ладоши, и Куропат скомандовал матросам натягивать канаты. «Пылкая дева» продолжила плавание.
Минут через десять ветки заскребли о борт, заскрипели канаты. Доски над Мошкой и Клентом поднялись, и они увидели яркое голубое небо и две красные, суровые физиономии.
– Вон отсюда, – приказал Куропат.
Они молча поднялись на палубу, Клент с победным видом прижимал бумаги к груди, а Мошка хмуро щупала шишку на лбу.
– Оба на берег, – добавил Куропат.
Берег являл собой на редкость неприглядное зрелище: болотистая глухомань, поросшая редким невысоким кустарником. Пассажиры запротестовали было.
– Река кишит Речниками, – казал Куропат. – Пора нам рассчитаться.
Клент с надменным видом отсчитал несколько монет и вложил в раскрытую ладонь Куропата.
– С вас надбавка за плохое поведение, – сказал Ку-ропат.
Клент оглядел матросов, смотревших на него с тупой злобой, и высокомерно поджал губы.
Неожиданно он схватил Мошку в охапку и сказал:
– Забирайте гуся.
И зашагал по трапу на берег, невзирая на яростные попытки Мошки освободиться.
Она успела увидеть, как Сарацин вопросительно поднял голову, глядя ей вслед, а затем чепчик сполз ей на глаза.
Как ни пиналась Мошка, как ни вырывалась, Клент нес ее в охапке добрых пять минут, а потом наконец бросил на траву. Мошка встала на ноги, и тогда небесная высь, солнце и облака, кусты и кружащие в воздухе мушки услышали Великий обмен недопустимыми словами.
Мошка начала с того, что подслушала у ругающихся уличных торговцев, препиравшихся между собой. Смысл сводился к собачьей требухе и протухшей еде.
Эпонимий Клент куртуазно адресовал Мошке слова, которыми в разбойничьих балладах называют неблагодарных и коварных женщин.
Мошка описала собеседника серией недопустимых слов, которыми воры называют осведомителей, а солдаты – детей, подглядывающих в замочную скважину.
Клент же ответил ей сокрушительным набором прилагательных, почерпнутых из научных статей о моральном разложении современной молодежи.
Тогда Мошка напряглась и выдала затейливую тираду, вычитанную в одной из книг отца, еще до того, как дядя их предусмотрительно сжег.
Клент воззрился на нее, хлопая глазами.
– Ну, это уже полная бессмыслица, – сказал он. – Я отказываюсь верить, что ты имеешь хоть малейшее представление о том, что значит «этически релятивистская субстанция», уже не говоря, что…
Он не докончил фразу, устремившись взглядом поверх Мошкиной головы.
Тут они услышали стук колес по булыжной мостовой. Вдалеке из-за кустов показалась доверху нагруженная повозка.
В тот же миг наши путники забыли о препирательствах и что есть мочи припустили в сторону повозки. Мошка неслась через траву и колючий кустарник, подняв юбку до пояса, а Клент свистел на бегу, чтобы привлечь внимание погонщика.
Повозка оказалась обычной телегой. Горы всякой всячины удерживала на месте натянутая вдоль и поперек веревка. Погонщик, щуплый, загоревший до черноты человечек, грыз корку хлеба. Он явно не перетрудился: лошадь сама прекрасно знала, что делать.
– Небось, в Манделион спешите? Забирайтесь на телегу, коли место сыщете. У меня поклажа хоть и с зубами, но не кусается.
Мошка откинула полог с одного ящика, и на нее оскалилась пара дюжин железных ухмылок, эдаких дьявольских челюстей.
– Капканы. Всякие разные, какие душе угодно. Капканы на зверей и на людей – чтобы поймать за нос барсука и за ногу преступника.
Мошка прикрыла ящик и осторожно забралась сверху. Она сидела, подавшись вперед и сложив руки на коленях. Каждый ухаб отзывался лязгом груза.
«Капканы для Клента, – думала Мошка, поеживаясь. – Один в кровать, другой под стол, и еще в тарелку».
У агента Книжников хватает врагов. Она решила, что до Манделиона будет вести себя прилично, а там непременно найдется покупатель на сведения о Кленте. И когда у нее будут деньги, она выкупит Сарацина, заплатит взнос за школу и накупит капканов для Клента…
– Я их сам мастерю. От и до – вот этими руками. Есть даже капканчики на пояс, от воров, чтобы в кошелек не лазили…
– Неужели? – воскликнул Клент. – Это поистине гениально! А вы не думали расклеить объявления с рисунками, чтобы больше народу узнало о ваших капканах? Можно написать, что товар штучный, вот-вот закончится, поскольку бандитская хунта, пострадав от ваших изделий, объявила вас смертным врагом…
Хриплый смех погонщика сменился кашлем.
– Как у вас ладно выходит, – сказал он. – Люблю такие обороты… Прямо как по-писаному… Ну-ка, глядите, кто-то в яму угодил.
Белая карета никак не ожидала, что здесь окажется кювет, и застряла там колесом. Мошка ни разу в жизни не видала такой большой и роскошной кареты. Та стояла поперек дороги, накренившись. Наверняка колесо соскочило с оси. Две белые лошади щипали траву, а два одетых в белое лакея осматривали поломку. Сама карета медленно покачивалась на рессорах, плавно, словно лодка на волнах. Все это – и карета, и лошади, и лакеи – производило совершенно неземное впечатление, будто явилось из сказки.
– Пора заняться делом, – сказал погонщик и соскочил на землю.
Этот человечек даже не усомнился, что ему по силам починить карету. Лакеи прониклись его уверенностью и пообещали щедрое вознаграждение, если он выручит их из беды. Тут вышла небольшая заминка. Разговор о размере вознаграждения потихоньку перерос в бурную дискуссию.
На лоб Эпонимию Кленту упала первая капля дождя, в чем тот увидел веский повод вмешаться в спор.
– За пять минут работы? – возмущался кучер на козлах кареты. – Да это грабеж средь бела дня!
– Что вы говорите? – воскликнул Клент пафосно. – Уж лучше грабеж средь бела дня, чем смерть в сумерках. Не забывайте, по округе рыскает знаменитый капитан Блит.
– Кто?
– Ах, должно быть, вам он известен под другим именем, – сказал Клент. – Опасный человек, головорез.
– Чертов Побратим! – выкрикнула Мошка.
На нее уставились все, включая Клента.
– Да, – продолжала Мошка, – он такой ловкач на всякое убийство, что люди говорят, будто сам дьявол нашептывает ему из-за плеча. Вот, скажем, он всегда знает, у кого мушкеты, и убивает тех первыми.
Она с удовольствием отметила, как побледнели кучер и один из лакеев.
– Одним выстрелом, – добавила она, – прямо в глотку!
Клент приподнял брови и кивнул, подтверждая ее слова.
Легкий ветер теребил кружевную занавеску кареты, Мошке виделось в этом что-то тревожное. С верхней рамы упала капля грязи и растеклась по двери. Из окна показалась рука в белой перчатке и стерла грязь белым платком. Мошка смотрела на эту руку, на это воплощение белизны и понимала, что ни черта не знает о белом цвете.
Раньше она считала, что белый – цвет старости и увядания. Цвет вещей, слишком долго пролежавших в воде. Но теперь перед ней предстал совершенно иной белый цвет.
