в отсутствии новизны, поскольку в ней ученически воспроизводятся

понятия, концепции, терминология столиц. В лучшем случае на

работы «провинциалов» ссылаются представители столиц как на

случаи подтверждения их идей на «экзотическом» (например,

российском) материале.

В «туземной науке» вполне может появиться своя новизна, но эти

ученые остаются в стороне от переднего фронта проблем, не знают и

не хотят знать, что теперь актуально и значимо в центрах столичной

науки, поэтому любая их новизна не значима ни для кого, кроме них

самих. Достижения «туземцев» ни в стране, ни в мире не видят и не

слышат, поэтому они вынуждены довольствоваться сугубо местным

признанием.

Значимость и новизна являются не только факторами социального

признания, но они также дают ученым чувство прикосновения к

истине, чувство того, что они занимаются настоящим познанием, а это

уже ценности духовного комфорта.

Факторы духовного комфорта ученого

Духовный комфорт как раз и предполагает причастность к высшим

святыням, ценностям. Для ученых это означает уверенность в том, что

они участвуют в деле познания, постижения истины [Соколов, 2015],

причем значимость этого занятия и результатов выходит за рамки их

жизни.

Что же делает науку «настоящей»? Апелляция к «истине» и

«объективной реальности» стала бы соскальзыванием с метанаучного

уровня обсуждения, поэтому она не поможет решению поставленного

вопроса. Если же принять во внимание социальные и исторические

проявления «настоящего познания», то они обнаруживаются

достаточно просто: по прошествии поколений результаты таких

исследований (и их авторы) остаются в интеллектуальном дискурсе,

переиздаются, обсуждаются, попадают в справочники и учебники

270

[Коллинз, 2002].

Такой исторической чести удостаиваются

преимущественно работы и авторы из столичных центров, тогда как

немногие исключения (Спиноза и Кьеркегор в философии,

Лобачевский в математике, Бахтин в литературоведении, Кондратьев

в экономической истории и др.) только подтверждают правило: они

либо сами получали образование в столицах, сохраняли контакты с

ними, либо по тем или иным причинам оказывались в центре внимания

тех же столичных центров, поскольку выдавали новые перспективные

идеи относительно значимых, особо «горячих» тем.

Радость узнавания и разоблачение неадекватности

Что же происходит вместо этого в «провинциальной» и «туземной»

науках? Есть сходные ключевые элементы в работах обоих типов

исследователей: все те же «радость узнавания» и «разоблачение

неадекватности» (см. главу 8).

«Провинциалы» испытывают «радость узнавания», когда в местном

материале им удается обнаружить реалии, подходящие новым,

модным и активно обсуждаемым понятиям в западной — столичной —

науке. «Туземцы» также переживают «радость узнавания», когда на

новом материале находят подтверждения идеям своих местных

кумиров. Однако эти идеи почти всегда оказываются отзвуками

давнишних интеллектуальных влияний из столиц, что и делает

«туземную науку» перманентно и безнадежно устаревшей.

Второй типичный феномен — разоблачение неадекватности, т. е.

привычные сетования и «провинциалов», и «туземцев» на то, что

западные понятия, в том числе классические и широко используемые,

не имеют прямых или вообще каких-либо денотатов в российской

действительности.

«Провинциалы» упорно ищут и находят иные, более адекватные

понятия в той же столичной науке, например, разоблачая отсутствие

в России настоящих «граждан», «гражданского общества», «права»,

«парламентаризма», делая упор на «аномии», «тоталитаризме»,

«сословном обществе» и т. д. [Гудков, 2004; Кордонский, 2008].

«Туземцы» обычно фиксируют «неадекватность» западных

концепций, указывают на некую расплывчатую, но прекрасную

«особость» российских реалий (в почтенной традиции «умом Россию

не понять…»).

Ясно, что ни тот, ни другой подход не дает шансов на признание

в будущих поколениях. Чтобы преодолеть эту слабость, необходимо

разобраться с факторами такого признания.

Условия продвижения к интеллектуальной «столичности»

Итак, несколько метафизическое понятие «настоящей науки»

выводит нас на социальное признание, но уже в долговременном плане

271

диахронии: на признание в последующих поколениях исследователей.

Данная тема детально разработана Р. Коллинзом

[Коллинз, 2002, главы 2, 15], поэтому можно перечислить основные

социальные условия достижения такого успеха:



прямое общение с лидерами в данной области, попадание

в центры интеллектуальных сетей;

участие в интеллектуальных конфликтах, спорах,

привлекающих внимание коллег и околонаучной публики;

высокий уровень конкуренции и обмена идеями;

ритуалы признания, насыщенное интеллектуальное общение,

что дает высокие уровни эмоциональной энергии, связанные с

чувством своей правоты — моральной силы, по Дюркгейму.

К этим условиям следует добавить факторы, относящиеся уже к

содержательной части познания.

получение новых результатов в переднем, сдвигающемся

фронте проблем (здесь есть лучшие возможности у

«провинциалов»);

наличие особого культурного капитала, преимущественного

доступа к тем идеям, которые не известны другим участникам

конкуренции (в данном пункте лучшие шансы имеют

«туземцы»).

Как отмечалось выше, М. Соколов и К. Титаев считают столичную

науку лишь разновидностью «туземной», отличающейся наличием

почитающих ее «провинциалов». Однако наряду с множеством

удручающих примеров «туземной науки» есть только небольшое

число мест, ставших мировыми интеллектуальными столицами.

Опыт Чикагской школы — факторы блестящего успеха

Рассмотрим пример Чикагской социологической школы первой

половины XX в., тем более, что на него ссылались сами М. Соколов и

К. Титаев. «Туземство» чикагцев было подтверждено тем, что

созданный журнал и первые хрестоматии только в самом начале

содержали переводы европейской классики (причем почти

исключительно трудов Г. Зиммеля), а позже

заполнялись публикациями сугубо местного производства.

Рассмотрим главные характеристики и достижения Чикагской

школы и сформулируем структурные обобщения в надежде получить

подсказку: чему обязан ее успешный прорыв к столичности.

1. «Столичный» импульс для местных исследований. Основатели

школы учатся в столичных интеллектуальных центрах, в течение

нескольких лет переводят и комментируют труды «столичных»

классиков, но в скором времени начинают собственные масштабные

исследования, результаты которых, а не привнесенные извне идеи,

оказываются в центре внимания.

272

Основатель чикагской социологии Альбион Смолл способствовал

переводу важнейших статей Георга Зиммеля. Уильям Томас и Роберт

Парк учились социологии в Германии. Влияние европейской мысли

этим отнюдь не ограничивалось76. Однако в скором времени чикагская

школа становится вполне самодостаточной77 «…как мы представляем

себе столичную науку. Наш собственный ответ, когда мы писали эту

статью, заключался в том, что мы видим в ней просто разновидность

“туземной”, отличной от всех прочих лишь тем, что она окружена

шлейфом “провинциалов”, согласных считать ее столичной»

[Соколов, 2013, с. 226].

2. Богатая предметная область и широкий фронт эмпирических