Знаю, что потом Джон уехал искать работу на север. Где-то в штате Иллинойс заболел и у мер…

Давно это было, мистер… Подросли мои старшие, ушли из дома. Улица — теперь их дом. Недоучились, не определились в жизни. Не на кого им было опереться, не было рядом отцовского плеча…

Честно вам скажу, порой не хочется жить, но ведь младшие со мной. Может быть, их выведу в люди. Если не потеряю работы…

Боли начались под утро. У Роберта Флинта сомнения не было: это аппендицит. Еще год назад врач после обследований и анализов посоветовал: «Не тяните, молодой человек, не обманывайте сами себя, все равно скоро придется лечь на операционный стол». Роберт тогда не решился. Подумал: авось пронесет! Да и денег лишних не было. Какие у студента деньги? Тогда к врачу его только боль и загнала. Сильная была боль в боку, и он испугался.

За привилегию узнать, что у него «созрел» аппендицит, Роберт тогда отдал врачу 75 долларов. Для студента это огромные деньги. Роберт привык ценить каждый цент, еще когда работал шофером грузовика.

Он и сейчас в каникулы подрабатывает то тут, то там. Летом легче сезонную работу найти: больше туристов, больше требуется рабочих рук в кафе, в кемпингах, в отелях, в такси-парках, на заправочных станциях. Летом Роберт восполняет свой счет в банке — сбережения, накопленные за время работы шофером грузовика. Иначе нельзя. За учебу надо платить, за койку в общежитии надо платить, надо питаться и одеваться. А папы богатенького у Роберта нет. У него вообще никакого отца нет, ни богатого, ни бедного.

И вот, пожалуйста, снова боль в боку. Да такая, что хоть кричи. Кое-как до рассвета Роберт дотерпел, а стало светать, разбудил Глена — дружка по общежитию. Глен его и отвез в больницу.

В приемной — полумрак. Роберт, скорчившись на диванчике, слышал, как Глен отвечал на вопросы дежурного в халате. Имя?.. Адрес?.. Религия?.. Название банка?..

Глен подскочил к Роберту:

— Давай чековую книжку…

А у Роберта уже сознание мутится. Глен пошарил у Роберта по карманам, отыскал книжку, и опять к дежурному. Снова Роберт слышит, как они там разговаривают: «Название банка… Номер счета… Залог четыреста долларов…»

— Подпиши чек, — толкает Глен Роберта — Четыреста долларов залога…

Только после того, как получили чек, приняли Роберта в больницу. Сперва — анализы, подготовка. А через три часа сделали операцию, удалили ему аппендикс. Дело-то нехитрое.

Держали его в больнице пять дней. Вливали в вену физиологический раствор. Брали кровь на исследование. Потом сняли швы и пожелали всего доброго.

Но нет, не выписали, а пригласили к кассиру. Тот протянул Роберту уже приготовленный счет. Роберт взглянул и закачался. Вот как этот счет выглядел:

Хирургу — 300 долларов.

Ассистенту хирурга — 150 долларов.

Рентген — 22 доллара.

Анализы — 11 долларов 75 центов.

Физиологический раствор — 20 долларов.

Обезболивание — 58 долларов.

За койку и питание — 545 долларов.

За телевизор в палате — 15 долларов.

Итого: 1121 доллар 75 центов.

Это почти столько, сколько было в банке на счету у Роберта. Аппендицит съел почти все. Чем теперь платить за учебу, за койку в общежитии? Тут действительно закачаешься…

Кассир молча смотрел на бледного, растерянного Роберта. Кассир все понимал, и ему было жалко парня.

— Может быть, у вас есть медицинская страховка? — спросил кассир. — Она бы покрыла часть расходов.

— Разве у таких, как я, бывает страховка? — махнул рукой Роберт.

Все это я знаю, потому что лежал с Робертом в одной палате: у меня тоже удалили аппендицит. Мне он стоил 1112 долларов. Но я — гражданин Советского Союза, и по Конституции имею право на бесплатную медицинскую помощь. Даже за рубежами моего государства. Оно и заплатило за меня хозяевам вашингтонской больницы.

Было это в 1972 году. С тех пор, по официальным данным, стоимость медицинского обслуживания в США возросла чуть ли не в полтора раза.

В специальном послании президента конгрессу в марте 1974 года говорилось:

«Повсюду в стране средняя суточная плата за пребывание в больнице превышает сейчас 110 долларов.

Роды и послеродовой уход в среднем обходятся в тысячу долларов.

Стоимость лечения больного раком на последней стадии болезни превышает 20 тысяч долларов».

В августе 1975 года американские газеты сообщили, что стоимость одного дня пребывания в больнице уже достигла 131 доллара. В эту сумму не включена плата за лечение. Это только за койку и питание. С тех пор цены подскочили еще выше. По официальным данным, с начала 50-х годов стоимость медицинского обслуживания в США увеличилась более чем в десять раз.

В журнале «Нью тайме» Роджер Раппопорт, хорошо знающий медицинские круги, рассказывает, что в Калифорнии врачи продают своих пациентов владельцам частных больниц. Существует даже такса: от 50 до 100 долларов за голову в зависимости от диагноза. По другой системе врач, который уговорит своего больного лечь в больницу, получает 10 процентов от той суммы, которую уплатит пациент больнице.

Один из администраторов частной больницы рассказывал Раппопорту: «Уж если мы купили больного, мы его не выпустим, как бы он ни брыкался, пока не накрутим ему счет по крайней мере на тысячу долларов. Но и после этого мы будем находить у него все новые и новые болячки. Наша цель вытрясти из него не менее 3 тысяч долларов».

На обложке журнала «Нью тайме», где помещен рассказ Раппопорта, изображен человек на костылях в больничном халате. К халату пристегнута бирка со словом «продано».

Не так давно американская газета «Нэшнл стар» опубликовала статью своего обозревателя Стива Данливи о состоянии медицинского обслуживания в США.

«Мне довелось жить во всех крупнейших центрах преступности Америки, — пишет обозреватель, — но каким-то чудом меня ни разу не ограбили под угрозой кинжала. Зато меня неоднократно очищали под угрозой скальпеля… В момент, когда пишутся эти строки, я только-только начинаю приходить в себя от последнего разбойничьего нападения. Джентльмен в белом халате за тридцать минут, которые я провел в его кабинете, содрал с меня 175 долларов».

Трагедия в том, подчеркивает журналист, что далеко не каждый американец имеет возможность отдать 175 долларов за один лишь визит к врачу.

Лязгая гусеницами, бульдозер идет прямо на них. Из-под жарко дышащей машины летят искры и серые крошки асфальта. Водитель бульдозера, краснолицый, морщинистый старик в синем выцветшем комбинезоне и красной кепке со сломанным козырьком, дает такой газ, что клубы голубого едкого дыма на миг заволакивают машину.

Бульдозер идет прямо на них. Они сидят на асфальте, закрыв ему путь. Я успеваю сосчитать: 14 человек.

До ревущего бульдозера остается не больше трех метров. Мне хочется курить, и я чувствую, что руки мои дрожат от волнения. «Надо запомнить их лица», — думаю я.

Успею ли я запомнить их лица? Вот молодой плечистый негр в черных очках. Он закусил губы и закрыл глаза.

Белая женщина на коленях. Она что-то кричит, и в ее глазах страх.

Седая негритянка в разорванном на плече платье. Она раскачивается из стороны в сторону. Что-то поет, а может быть, молится.

Снова черное лицо с огромными глазами и ослепительно белыми зубами. Я не могу понять, плачет этот человек или смеется.

Тоненькая белая девушка, коротко остриженная. Она что-то говорит негритянской девочке, которая лежит рядом, спрятав лицо в колени девушки. Я вижу лишь две коротенькие черные, как уголь, косички с беленькими бантиками.

Бульдозер идет прямо на них. Вот уже гусеница раздавила плакат, лежащий у ног девочки с косичками. Я успеваю прочесть плакат: «Дайте работу моему папе!»

Девочка в ужасе вскакивает и дико кричит, прижав кулачки к подбородку. Она такая крошечная перед этой стальной громадиной бульдозером! Косички ее трясутся. Кулачки ее прижаты к подбородку.