Дарья Спиридоновна.
Вижу, красавица, сама вижу, какие она с ним язвы-то делает. Уж она испокон веку такая мытарка была: через ее милость и мы в бедность произошли. Это братца Бог наказывает за то, что он родных не послушал, против нашей воли женился. Мы ему тогда говорили: погодите, братец, мы вам худа не желаем, свет-то ведь не клином сошелся, мы вам найдем невесту богатую, из хорошего рода. – Нет, говорит, не могу с своим сердцем управиться. Вот теперь и управляйся!
Кухарка.
Да она, должно, проворожила его.
Дарья Спиридоновна.
Нет, матушка, ему судьба такая, его опутали. Взял-то он ее в одном платьишке; обул, одел ее, салопов ей разных нашил. Как поступила она в богатство-то – и давай мудровать! И то не так, и другое не так. Иван-то Петрович терпел-терпел, да с горя-то, должно быть, и запил.
Кухарка.
Э!
Дарья Спиридоновна.
Так мы, матушка, и обмерли! Да четыре года после этой оказии и курил. Чего-чего тогда с ними не делали, чем-чем не лечили…
Кухарка.
Как же остановили-то?
Дарья Спиридоновна.
А вот, вишь ты. Сидим мы так-то раз да и плачем. Экое, я говорю, нашему роду пострамление! А молодая-то хозяюшка стоит перед зеркалом да ломается. Я и говорю: что это, говорю, Настасья Климовна, неужели на тебе креста-то нет! Мы, говорю, все в таком несчастии находимся, а тебе и горюшка мало! Она, этак, вывернулась фертом: мне-ста, говорит, что за дело? Я его не неволю пить-то… Такое-то меня зло взяло! Я, с сердцов-то, и наступила на нее. Да от кого ж он, говорю, пьет-то? Ты, говорю, в наш дом несчастье принесла! Только мы кричим, а Иван-то Петрович что-то и застучал. Я к двери-то, думаю, – не помер ли. А он, матушка ты моя, ходит по горнице, да все руками отмахивается… так-то все отмахивает… Махал, махал, да как грохнется!.. и сделался вот, надо быть, мертвый. Как очнулся то и говорит: мне, говорит, было видение? – Я и говорю: какое же вам братец, было видение? – Не велено, говорит, сказывать. Все, говорит, можно сказать, только одного слова нельзя говорить.
Кухарка.
Да, вот тоже, как я у господ жила, так барской камардин так-то помер, – запил тоже, да на другой день и очнулся. Стали его допрашивать, – все сказал, только одного слова не допросили.
ЯВЛЕНИЕ IV
Те же и АМОСОВИЧ
Амосович.
Что, матушка, не слыхать ли чего?
Дарья Спиридоновна.
Ах, Амосыч, пропала наша головушка! Ведь запил!
Амосович.
В такую, знать, компанию попал… в пьющую… Эхма! Слабостям-то мы, матушка, больно подвержены; тешим плоть свою на сем свете, а об часе-то смертном не подумаем. А ведь окаянному это на руку: он в те поры так за нами и ходит, так в греховные узы-то нас и опутывает…
Дарья Спиридоновна.
Давно я тебя не видала, Петр Амосыч. Что дочка-то твоя?
Амосович.
Ничего… живет. Видел намедни в соборе. Хотел было подойти, да боюсь – огорчишь: ведь барыня; против других совестно будет, вишь я какой! А то вот зимой-то ходил с ангелом поздравить, да на глаза-то не приняла: гостей, говорит, много. Посидел там у них в кухне, погрелся. Спасибо, кухарка у них такая добрая, рюмочку поднесла, да обедать с собою посадила… А экономка с лакеем двугривенничек выслала… все добрые люди, матушка. Вот теперь хоть бы Иван Петрович: фатерку мне дает, все у меня свое тепло есть, а то, зимнее-то дело, ложись да помирай. Что говорит, матушка, не легко есть чужой хлеб, коли сам народ кормил… Совестно матушка! Иной раз пораздумаешься – кусок в горло нейдет…
Дарья Спиридоновна.
Что ж вы у дочери-то не живете? Неужели на ней креста-то нет, что она вас на старости и согреть не хочет? Неужели она не боится божеского наказания?
Амосович.
Ну, Бог с ней! Ведь Бог все видит!.. Отец и денно, и нощно пекся об ней, а она против родителя… Захотелось вишь благородной, барыней быть захотелось!.. Ведь она, матушка, без моего благословения с барином под венец-то пошла (плачет). Да я ей, матушка, и то простил. Я ей все отдал: все, что еще старики накопили, я ей отдал. На, дочка, живи, да нашу старость покой, а она… ну, Бог с ней! Ты подумай, матушка, кабы я пьяница был… (За сценой голос Ивана Петровича: «в гостях хорошо, а дома лучше»).
ЯВЛЕНИЕ V
ВИХРОВ очень навеселе и ЩУРКОВ.
Вихров (сходя).
Ты, Настасья, ты, Настасья,
Отворяй-ка ворота.
Вот мы к тебе вся компания!
Амосович.
Эх, Иван Петрович, на старости ты лет…
Вихров.
Что ты мне можешь препятствовать? Вон сейчас! Ты моей милостью на свете живешь. Я тебя с лица земного сотру! Вон!
Дарья Спиридоновна.
Здравствуйте, братец.
Вихров.
А, сестрица любезная! А где жена?
Дарья Спиридоновна.
Ее нет, братец.
Вихров.
Зачем же ты на мои глаза показалась?
Дарья Спиридоновна.
Я навестить вас пришла, братец.
Вихров.
Ладно, ступай в свое место. (Обращаясь к Щуркову). Ну, ты, прощалыга! представляй киятры.
Щурков.
Это можно-с, только гитарки-то нет-с.
ЯВЛЕНИЕ VI
Настасья Климовна (вбегает).
Да что это ты, батюшка, вздумал на старости лет крамольничать-то?
Вихров.
Молчать! Ходи в страхе! Топну ногой – понимай что значит.
Настасья Климовна (к Щуркову).
Ты что за человек?
Вихров.
Гони его по шее: это грабитель.
Щурков.
В гости звали, да и гнать-с!
Вихров.
Сволочь! Вот мы как об тебе понимаем (опускает голову на стол).
Настасья Климовна.
Вон, вон!..
Щурков.
Конечно, сударыня, средства мои не позволяют мне быть хорошо одетым, но и в несчастном положении я сохранил благородные чувства. Конечно, благодетель мой в таком виде, и отрекомендовали меня…
Настасья Климовна.
Ступай, ступай!
Щурков.
Позвольте мне, как благородному человеку, просить рюмку водки.
Настасья Климовна.
Да с чего ты взял? Пришел в чужой дом незваный и непрошеный…
Щурков.
В таком случае, позвольте мне с вами проститься.
Настасья Климовна.
Прощай, батюшка, ничего…
Амосович.
Ступай, коли говорят, ступай…
(Щурков подходит к Настасье Климовне и протягивает ей руку).
