Пятница, 12.00 - Их было около тридцати человек. В основном мужчины. Но было несколько женщин, а также подросток и годовалый ребенок. Эта группа объединялась вокруг семи или восьми 'отцов-основателей' во главе с Ольховским.
Последние несколько месяцев они обитали тут. Первоначальная эйфория от 'выживания' закончилась у них через пару месяцев после начала Беды, и сейчас их 'геморрой' сводился к двум проблемам - низменной и высокой: к вопросу жратвы и перспектив. Оказалось, что консервированные продукты в новом мире достать еще вполне и вполне можно, но вот выращиванием свежей зелени и парной телятины вчерашние горожане, оккупировавшие села вокруг городов, не сильно озабочены. А если и выращивают - то сугубо для себя. Выходом выживальщикам виделось занятие какого ни будь хорошего, желательно бесхозного или слабо защищенного, потенциально перспективного ПГТ, рядом с городом, с хорошей местностью, и с возможность подселения туда на правах опекаемых и защищаемых сельских жителей, которые будут возиться в земле...и еще много всяких условий. И как ни странно, они нашли с десяток таких пунктов, но наш им показался пусть и не самым подходящим, но самым беззащитным.
Были и другие пункты. Но все сводилось к проблеме мести. Мало занять пункт, надо еще его и удержать. А если обиженные будут мстить?
В нашем же случае, если весь Сиротариум уходил к Кравчему - то он был бы сам заинтересован в том, чтобы никто не мстил. Зачем ему себя и свой Центр подставлять? Тем более, если под его непосредственное начало попадет около сотни несемейных новобранцев.
И сейчас, в двухстах метрах от домов у дороги стояли три трейлера, куда выживальщики сложили все самое ценное, что они намарадерили за несколько месяцев.
И если их человек в очередные полчаса не выйдет на связь, то они просто сядут и уедут, уходя из-под нашего возможного удара. А потом, с расстояния в пару километров, через день, недельку или месяц, по Дому заработает КПВТ, мстя за своего заложника и обманутые надежды.
А в целом, это были обычные люди, - семейные и холостые, женщины, мужчины, подростки. И все они просто хотели своего места под солнцем.
Впрочем, нервозная обстановка бывшая поначалу, разряжается, когда их человек - Геннадий Равильевич, сообщает о том, что первая группа эвакуируемых (самые маленькие) уже покинула территорию Дома. Эта весть облетает всех почти мгновенно. Шампанское они, конечно, не открывают, но ощущение 'у нас получилось' в воздухе явно стало витать.
Несколько меняется отношение и к нам. По крайне нам уже не дают понять, что мы заложники, а делают упор на слове гости. И как гостья, я намекаю, что неплохо бы перекусить, ведь свинки молочные и до вечера без мамки не доживут. А мариновать их недолго - максимум полчаса... Тем более, что я уже готовила и могу показать.
Игорек же - все время рядом, - изображает влюбленного козлика, только и мечтающего о случке. А Женя, как положено тихому и дисциплинированному психу сидит с краю полянки, стараясь не светить и не пахнуть.
Разводка была тупая и примитивная - шашлык из молочных поросят, свежие овощи, зелень и картошка. Но для людей, чей рацион последний месяц составляли в основном крупы, консервация и тушенка, и чье настроение было на подъеме - этого было более чем достаточно.
Наверное, машина с самыми маленьким была на полпути к Кравчему, когда на полянке, между четырьмя домами, раздался предсмертный визг первого зарезанного поросенка.
А еще через сорок минут порционы куски свинины легли над углями. А уж как готовить - Тома меня научила.
Пятница, 15.00 - Необратимость - это очень страшное слово. Мы сидим за столом, слева Игорь, справа Ольховский. Пора начинать действовать, а я, дура, смотрю на этот стол, мангал, радостных людей, совсем не извергов, и не сволочей, а просто людей, и как молитву вспоминаю про себя старое-престарое стихотворение мертвого поэта:
'Есть в неудачном наступлении
Тот страшный час, когда оно
Уже остановилось, но
Войска приведены в движение,
Еще не отменен приказ,
И он с угрюмым постоянством
В непроходимое пространство,
Как маятник, толкает нас.'
Мое то 'наступление' наоборот - идет вполне успешно, но, Боже мой, как же хочется, что бы его вообще не было.
Тетки, - это сестры или жены этих мужиков, подают поросей. Но компашка вокруг нас в целом таки мужская. Как я понимаю, за эти четыре месяца тут установился жесткий патриархат, а женщин за общий стол, когда сидя мужчины, не приглашают. А я сейчас не женщина, а представитель капитулирующей стороны. Причем капитулянт на почетных условиях.
И вот сидят два капитулянта, два ссучившихся и сдавших своих, руководителя, и жрут шашлык. И глушат на двоих бутылочку коньяка. Не простого коньяка, а - внимательно читаю названии - Remy Martin Cognac Black Pearl Louis XIII.
Если верить Игорю, то его стоимость в ценах старого мира была полста тысяч долларов США за одну бутылку, и что во вкусе этого чуда порядка 1200 вкусов от 40 до 100-летних коньяков которые смешанных вместе. Может быть - может быть. Вкус действительно неплох.
Поначалу на нас с коньяком смотрят искоса. Впрочем Игорь уже скоро толкает короткий тост на тему - что это за хрень, сколько она стоила и чем знаменита и предлагает дегустировать...Первым решается худой мужик, - кажется его зовут тут Деном, а за ним еще несколько человек. Пузырь темного стекла быстро пустеет.
А потом наступает мой выход. Очередной тост и мой капризный и чуть плаксивый тон с требованием еще этого нектара. Знаю чего требовать - бутылка ведь уже пустая.
- Катя, давай я тебе из своего стакана налью.
- Сам пей из своего стакана. Я тост хочу сказать. Не жлобись открывай - новую.
- Эта же последняя...вообще, наверное последняя.
- Так и ты у меня тоже любовь - последняя. Я про тебя говорить буду - открывай!
Бортник нагибается под стол за последней бутылкой, а легкая семейная разборка начинает привлекать внимание. Всегда интересно понаблюдать за сорящимися парами.
Наконец Бортник открывает бутылку и наливает мне полрюмки. Пальцем провожу по срезу рюмки - намек, что бы лил полную. А затем, поднимая стопку, обращаюсь к Бортнику: 'Игорек, это точно последняя бутылка такого...' - взглядом киваю на пузатый черный пузырь стекла.
Дождавшись его положительного ответа, продолжаю - 'Тогда обнови бокалы. Счастья всем и пусть никто не уйдет обиженным. Тост!'.
Он льет всем, кто протянул свои рюмки. Льет и себе, когда кто заметил, что он сачкует. Дурак! - Мог бы отшутиться.
А теперь мой выход и начинаю говорить трогательные банальности: о том, что произошло, о том, как встретила Игоря, о том, как мы решили быть вместе, и, заканчивая тост, предлагаю выпить за самого лучшего человека на свете которого очень люблю и ни никого не променяю, и за любовь.
Когда дама поет за любовь - принято пить стоя и до дна. Так все и поступают. Даром что дама после тоста слезу от умиления пустила. А потом, начинает реветь как белуга - зрелище не очень приятное, но вполне объяснимое: у влюбленной бабенки от алкоголя, чувств и стресса начало сносит крышу. Ей бы, болезной, успокоиться да в порядок себя привести.
Извиняюсь за столь бурное проявление чувств. Встаю из-за стола, левой рукой беру сумочку, а правой за руку Игоря, и прошу проводить меня в..в..в - 'Может, кто ни будь показать, где тут ванная комната?'.
По реакции Ольховского понимаю, что упредила его распоряжение о навязчивом сервисе.
Встают двое. Один толстый мужик лет сорока, а второй - совсем еще мальчик. Они нам покажут. А потом мы им.
Пятница, 15.30- Ванная. Я и Игорь. И еще пара минут на то что бы попытаться успеть промыть желудок, выпив как можно больше воды, а потом склониться над унитазом, засунув два пальца в горло. Еще раз, и еще ... Процедура повторяется раза три, пока Бортник решает, что пока все, хватит - надо вводить антидот.
