Когда нас представляли друг другу, мне удалось рассмотреть Эстер поближе. Мое впечатление только усилилось. Лицо Эстер, поднимающееся над горностаевой горжеткой, казалось еще белее и нежнее, чем издали. Выпуская из своей руки ее руку, я почувствовал, как Кэбот пристально смотрит на меня. Его загорелое лицо вдруг показалось мне печальным, а улыбка, которой он одаривал каждого гостя, неискренней. В течение всего вечера и начала ночи я нередко поглядывал на Эстер. У нее всегда были партнеры для танцев и собеседники, но последние все время менялись. Едва ли кто-то из молодых людей надолго задерживался рядом с ней – все разговоры, казалось, были проявлением формальной вежливости, будто бы вынужденными. У меня появилось ощущение, что все избегают долгой беседы с ней, которая со стороны могла бы показаться проявлением особого внимания. А поскольку Эстер обладала исключительной красотой, такое поведение виделось мне странным.
Время близилось к часу ночи. Как раз тогда мы с моим знакомым сидели в тихом уголке так называемого голубого салона, и он пересказал мне уже большую часть дорожных приключений, которые случились с ним за всю жизнь. За несколько минут до того, как пробил час, в нашем салоне танцевали две пары. Одну из них составляли Эстер и незнакомый мне приятный молодой человек. Лицо Эстер блестело от выступившей на нем испарины. И в этом не было ничего удивительного, ведь на ней была меховая горжетка. Ее встревоженный взгляд заставил меня забеспокоиться. Я все еще думал о том, что могло так напугать ее, как внезапно лицо Эстер исказилось и она вырвалась из объятий своего партнера. Послышался ее хрип, и она, пошатываясь, бросилась к двери, с силой распахнула ее и исчезла. Ее партнер остался беспомощно стоять. Я же вскочил со своего места. Мне вдруг стало ясно, что это приступ удушья. Я выбежал вслед за ней в приоткрытую дверь. В комнате, где я оказался, было темно. Но нездоровое свистящее дыхание и легкий, устремившийся мне навстречу поток воздуха навели меня на мысль, что Эстер пришлось открыть окно, чтобы прийти в себя. Я и вправду различил у окна фигуру Эстер. Она перегнулась через подоконник и судорожно покачивалась из стороны в сторону, будто это могло помочь остановить приступ. Я поспешил к окну, но, приблизившись, услышал, что хрипы в ее дыхании стихли. Казалось, самая опасная часть приступа миновала.
Смертельно бледная, изможденная и неспособная пошевелиться, девушка ухватилась за оконную раму. На лице ее читалось отчаяние. Но совсем не это поразило меня в тот момент. Эстер сняла горностаевую накидку и расстегнула ворот платья. В падавшем на нее луче света я увидел ее обнаженную шею и догадался, почему она прятала ее под неуместным меховым украшением. К низу от лица девушки – выражавшего сильный испуг, но от этого не менее красивого – по обеим сторонам шеи тянулись крупные, узловатые, неправильной формы опухоли, свидетельствующие о запущенной форме зоба. И происшествие, свидетелем которого я был, явилось результатом его увеличения и последовавшего сужения дыхательного прохода. Вероятнее всего, приступ удушья был вызван нагрузкой, полученной во время танца. К сожалению, такие приступы – частый симптом заболеваний щитовидной железы, зачастую приводящих к смерти.
Взволнованный голос Кэбота вырвал меня из оцепенения. По-видимому, ему тут же сообщили о случившемся. С нежностью, которой я не ожидал от подобного великана, он отвел девушку от окна и заслонил своей грудью, пока наконец слуга, державший свечу, не поднял с пола горностаевую накидку и Кэбот не укутал в нее Эстер, которую затем усадил на диван. Он приказал слуге выйти и закрыть за собой дверь, и я остался наедине с Кэботами.
Несколько минут все молчали. Из-за двери доносилась музыка. В конце концов Кэбот медленно повернулся ко мне. Его широкое лицо, несмотря на загар, казалось серым. Он взглянул на меня глубоко посаженными глазами и проговорил: «Теперь и Вы знаете…»
После небольшой паузы я спросил, не участились ли в последнее время такие приступы.
«Да, – ответил он устало. В последнее время промежутки между ними сократились, а сами приступы происходят внезапно и без видимых причин».
Я уже было хотел спросить, знает ли он, что каждый приступ удушья может оказаться последним и что сложно предвидеть, чем может обернуться танцевальный вечер. Но я сдержал этот, возможно, несправедливый упрек и вместо того поинтересовался, как давно возникли признаки заболевания и какие меры принимаются для его лечения.
Мы оба прекрасно знали, что эту болезнь нельзя вылечить. Но, подавив отчаяние, Кэбот ответил: «Первые заметные симптомы появились пять лет назад. Мы пробовали различные курсы бальнеотерапии, доктор Винтерс много раз прописывал йод и вводил его в щитовидную железу. Все было бесполезно. Впрочем, доктор Винтерс и сам скоро приедет. Он уже много лет является нашим семейным врачом».
Я был знаком с Винтерсом. Он принадлежал к старшему поколению нью-йоркских практикующих терапевтов, которые, казалось, из поколения в поколение заботятся о здоровье членов богатых семей Пятой авеню. Винтерсу тогда было уже далеко за шестьдесят, и он, как многие врачи его возраста, был ярым противником хирургии. Он ненавидел ее за то, что она способствует прогрессу в тех областях, которые до этого безраздельно «принадлежали» терапевтике. Я помнил его по злостным нападкам на все новые открытия, способные подтолкнуть развитие хирургии. Я спросил Кэбота, не будет ли лучше, если я уйду и не буду больше обременять их своим присутствием.
Кэбот не ответил. Может, моя интонация подсказала ему, что я не очень высокого мнения о Винтерсе. Может, моя манера посеяла в нем некоторые сомнения. Этого я не знаю. Во всяком случае он неожиданно предложил: «Я бы с удовольствием побеседовал с Вами об этом». Он хотел, чтобы я подождал прихода доктора Винтерса в его рабочем кабинете. Эта тема была для него слишком насущной.
Я кивнул. Нечаянно подсмотренная сцена из жизни Эстер заставила меня относиться к ней с участием и пробудила естественное желание помочь ей. Я уже получил достаточно доказательств того, что традиционная медицина бессильна в борьбе с ее болезнью. Но я вспомнил, что незадолго до этого прочел в одном немецком профессиональном журнале, что опыты по удалению щитовидной железы дали первые положительные результаты в Вене и Берне.
Несложно было представить, как развивалась и в каком состоянии находилась болезнь Эстер. Несомненно, многие годы она страдала от постоянно прогрессировавшего двустороннего перерождения щитовидной железы, которое в Соединенных Штатах встречается несопоставимо реже, чем в альпийских областях Швейцарии, Австрии или Германии. На возвышенностях штатов Мэн, Вермонт, Нью-Хэмпшир, Мичиган заболевания щитовидной железы также встречаются сравнительно часто. Мне доводилось наблюдать их и в горных районах, но чаще всего все же они возникают у жителей Швейцарии или Тироля.
Поэтому речь шла о болезни, которая мне как американцу была не совсем знакома и которая никогда до этого вечера не вызывала у меня особого интереса.
В сущности, современные терапевты не обладали каким-либо действенным средством против этой болезни, как и врачи глубокой древности. Последние посредством внимательных наблюдений выяснили, что употребление в пищу жареных морских губок способствует уменьшению со временем опухоли щитовидной железы. С тех пор как швейцарец Жан Франсуа Коанде в 1820 году установил, что йод является важной составляющей морких губок, этот элемент стал применятся в терапевтике для лечения данного заболевания. Йод. Его втирали, принимали внутрь и инъекцировали в щитовидную железу. Из разных мест доходили слухи о его эффективности. Но число несчастливых случаев было больше, особенно если речь шла об инъекциях йода в щитовидную железу: они вызывали разрывы кровеносных сосудов и их последующее отмирание, что часто приводило к смерти. Лечение было не более чем экспериментом, исход которого был неизвестен. Главное препятствие, вне всякого сомнения, состояло в том, что врачам не удавалось определить функцию щитовидной железы в организме человека. Этот орган, в здоровом состоянии небольшого размера, располагающийся впереди трахеи и состоящий из двух долей и связки, называемой перешейком, был для физиологов загадкой. Так какое же лекарство могло помочь в лечении щитовидной железы, если никто не знал, зачем она нужна и нужна ли вообще? Насколько я помню, результаты всех предпринятых в Европе операций свидетельствовали о бесполезности щитовидной железы. У пациентов, перенесших такую операцию, не наблюдалось каких-либо видимых нарушений.
