Со стороны Годли с непроницаемым видом стоял Беннет, будто бы не желая ослаблять влияния собственной энергичной натуры. Заметно дрожащей рукой он перенес «крест» на обнажившуюся крышу черепа.
Сестра передала Годли трепан, Годли поднес инструмент к кости. Его рука казалась уверенной и твердой, когда он установил его на одну из частей креста и зубчатая режущая кромка начала углубляться в кость. Некоторое время работа трепана сопровождалась скрежетом. С каждым оборотом новые осколки кости разлетались по сторонам.
Годли все ниже наклонял голову. Он буквально вслушивался в движение железа вглубь черепа. Наконец он остановился, высвободил трепан, приподнял его, вынул округлый участок кости и взглянул через образовавшееся отверстие на слабо пульсирующую, твердую мозговую оболочку.
Он взял в руку скальпель и осторожно опустил его в отверстие: не колеблясь, он сделал крестообразный разрез. Из разреза показалась выгнувшаяся наружу часть мозговой оболочки. Она выглядела вполне нормально, на ней отсутствовали какие-либо признаки болезни, разве что она имела желтоватый оттенок. Однако отверстие было недостаточно большим, чтобы делать окончательные выводы. Годли во второй раз взял трепан. Новое отверстие в крыше черепа отчасти накладывалось на уже существующее. Скальпелем он удлинил разрез на жесткой мозговой оболочке. Сквозь него стал виден участок мозговой коры. На ней также не было заметно каких-либо изменений, ни вызванного тумором выбухания, ни любого другого образования.
Вся краска сошла с уже и без того бледного лица Беннета.
Эмоции, которые в тот момент овладевали им, приглушенные, отобразились на его лице: беспокойство, сомнение, вопрос: неужели проницательность и здравый смысл подвели его?
Даже Годли, казалось, был вдруг охвачен нерешительностью. Его красное лицо блестело от пота, ручейки которого сбегали по его лбу. И тогда он в третий раз воспользовался трепаном. Вновь окрашенная кровью костная мука стала подниматься из отверстия. Годли вынул третий округлый фрагмент кости из крыши черепа. Он взял долото и молоток, пока ассистент при помощи медного шпателя прикрывал мозг и мозговую оболочку. Удар отозвался глухим и в то же время звонким, резким звуком, и костное долото вошло в череп. От черепа отходил осколок за осколком.
В результате три маленьких отверстия, оставленные трепаном, соединились в одно большое треугольное отверстие.
Все время казалось, что больной должен проснуться от тяжести наносимых долотом ударов. Но ничего похожего не произошло. Хендерсон не шевелился. Он издал единственный стон, который более не повторился. Годли отложил долото и молоток и снова взял скальпель. Он освободил всю видимую через треугольное отверстие поверхность мозга. В поле зрения оказались части фронтальной и боковой извилин. Сверху проходил крупный пульсирующий кровеносный сосуд. Но и теперь ничто не указывало на болезненные изменения в мозге, ни единого намека на тумор – ничего!
Тяжелый карболовый туман пропитал наши манишки, и они тяжело давили на грудь. Но мы не обращали на это внимания. Вместо этого наши взгляды были прикованы к отверстию в черепной коробке, в котором пульсировал мозг живого человека. Годли выглядит все таким же растерянным. Он бросил вопрошающий взгляд на Беннета. Если поставленный до операции диагноз был хотя бы отчасти верен, то могло быть только одно объяснение отсутствию каких-либо признаков опухоли. Она должна залегать очень глубоко! Возможно, она образовалась под видимой корой головного мозга, в белом веществе, и изнутри воздействовала на функциональные центры. Годли и Беннет еще раз обменялись взглядами! И скальпель Годли погрузился вглубь отверстия. Уверенным движением он рассек живую пульсирующую ткань – вероятно, это был первый разрез на головном мозге живого человека, который со всей сознательностью сделал хирург. Когда нож проходил сквозь мозговую кору, меня одолевали вопросы: Что произойдет дальше? Ждет ли этого человека внезапная смерть, которую, учитывая дерзость этой операции, с уверенностью предсказывали тысячи врачей? Но еще до того, как я задал себе их, ответ уже был получен. Этого не произошло – смерть не забрала его. В дыхании Хендерсона слышались хрипы, но оно по-прежнему было ровным.
Показалось серое вещество коры. Потом произошло то, чего все так ждали, – из глубины разреза возникло неестественно окрашенное нечто. Это была инородная твердая выпуклость размером с голубиное яйцо, покрытая оболочкой и вросшая в здоровую мозговую ткань. Она и была причиной болезни: опухоль, доказательство правоты всего того, что предполагал, планировал и делал Беннет.
Я посмотрел на лицо Беннета – на нем снова проступал румянец. Но Беннет не ответил на мой взгляд. Было еще не время для триумфа! Тумор плотно примыкал к мозгу. Пока было неясно, можно ли извлечь его из самой нежной и чувствительной ткани в человеческом организме.
Годли взял тонкий металлический шпатель и поднес его к струе пара, исходящей от распылителя. Он изогнул шпатель таким образом, что он стал похожим на ложку, соответствующую, насколько можно было судить, форме опухоли. С чрезвычайной осторожностью он поместил шпатель между опухолью и мозговой тканью. Мелкими колебательными движениями он пытался продвинуть его вперед. Это удалось лишь спустя много времени, но все-таки удалось. Затем Годли отложил шпатель и стал работать указательным пальцем. Он сбоку завел его под опухоль и попытался отделить ее от здоровой ткани. Я видел, как опухоль пошевелилась, как стала видна еще одна ее часть. Казалось, ощупью продвигающийся палец Годли уже полностью обхватил ее, уже мог ее вынуть.
Неожиданно он сделал рывок. В руке Годли оказалось образование в форме полусферы. Тумор разорвался ровно посередине – только его верхняя часть поддалась приложенному усилию. Глубоко залегающая часть осталась на своем месте. В следующую секунду ситуация изменилась. Благоприятное отсутствие каких-либо кровотечений сменилось тонкими, на первый взгляд едва различимыми струйками крови.
Годли забеспокоился. Он оглядел имеющиеся инструменты и, выбрав заостренную ложку Фолькманна, поднес ее к образовавшемуся углублению и попытался выскоблить основание тумора. Теперь полость быстро заполнялась кровью. Она не текла. Она сочилась – непрерывно сочилась из мозговой ткани. Несколько секунд Годли отчаянно боролся с кровотечением. Он требовал тампон за тампоном. Он попеременно промакивал кровь и одновременно делал попытки удалить оставшуюся часть опухоли, когда мог ее различить. Шли минуты. Больной разговаривал под наркозом. Его конечности вздрагивали. Но он был жив.
В бесконечном, давящем напряжении я ждал. Годли тяжело дышал. Лишь на доли секунды удавалось удалить кровь из операционной раны. Нижняя часть опухоли все еще не была удалена. В конце концов – спустя всего минуту – в глубине показалось здоровое, белое вещество мозга. Он еще раз промокнул тампоном собравшуюся кровь. На лице сестры, которая опускала тампон за тампоном в окрашенный кровью раствор карболовой кислоты и снова подавала их Годли, выступила испарина. Она работала обеими руками. Кровотечение не думало останавливаться, а только усиливалось. И повсюду лишь эти проклятые струйки, которые нельзя было унять ни зажимам, ни лигатурой. Из побелевших губ Годли вырывалось сдавленное дыхание. Я задумался, что творилось у него внутри. Опухоль была удалена. То, что так долго казалось неосуществимым, удалось. Закончится ли все неудачей, если врачам не удастся совладать с таким кровотечением? Я заметил, как взгляд Годли снова скользнул по инструментам и задержался на гальванокаутере. Но он колебался. Я был уверен: его останавливали сомнения в том, что мозг способен вынести такое грубое обращение. Тем временем рану заполняли новые и новые потоки крови. Еще тампон. Попытка предварительной тампонации. Безрезультатно! Воцарилась мертвая тишина. Годли попросил подготовить горелку и завел ее в полость, оставшуюся от опухоли. Он поднес ее к кровоточащей ткани, послышалось тихое шипение. То там, то тут кровь продолжала сочиться. Но потом это прекратилось, кровотечение было остановлено.
