А ведь в первую очередь начнут паниковать не простые смертные, а те, кому есть что терять. Очередной клиент, богатенький, еще не окончательно старый и не безнадежно больной, перевел на счет центра миграции крупную сумму и готовился отбыть в лучший мир.

Цивилизация на Земле-41 была отсталой. Эпоха чтения при свечах, сочинения длинных рукописных писем, время больших надежд, географических открытий. Эпоха, когда мир за твоим окном кажется огромным, необъятным и непознанным.

Впрочем, Смолин не видел особой разницы между запряженными лошадьми повозками и машинами с дизельным или электрическим двигателем. Люди-то везде одинаковы.

Эдуард предпочитал продавать людям наивные грезы о лучшей жизни оптом и в розницу а не впутываться в опасности самому.

Свет в зале померк. ВИП-ложи, опоясывающие зал над колышущимся людским морем, погрузились во мрак. На арене пустились в пляс тощие девицы в блестках. Смолин без особого интереса разглядывал присутствующих, но на периферии сознания дзинькнуло. Молодой человек без сожаления ушел в макросеть.

Традиционным местом начала деловых встреч был парадный вход в виртуальный офис «Приюта пилигрима». Смолин гордился, что сумел застолбить себе очень выгодное место – почти напротив левой башни Тучепада. Вид отсюда открывался фантастический.

Две скалы-небоскреба высотой с полсотни этажей искривлялись, извивались, нарушая законы привычной человеку гравитации. Серо-голубая скальная порода вдруг перетекала в окна, балконы, арки, вновь принимала вид монолитной скалы. С нее свисали густые лианы, выворачивали руки-ветви деревья, шевелящиеся, иногда по своей воле перебирающиеся с одного этажа на другой. А по стыку скал пенным потоком стекали облака. Они собирались над вершинами и одно за другим бросались вниз, обретая последний приют в компактном озере.

Наблюдать за Тучепадом можно было часами, каждый миг он был иным, завораживающим, ирреальным. Но в семье Смолиных сентиментальных не было. Эдуард спокойно утвердил на этот месяц модернистский проект для фасада «Приюта пилигрима»: нечто напоминающее космический корабль – стальное, ребристое, с множеством непонятных деталей, труб, имитацией пушек, механических сочленений. На следующий месяц концепция изменится, и здание примет воздушно-хрустальный вид. В макросети ничто не должно оставаться постоянным, иначе к нему привыкнут и потеряют интерес. Разве что Тучепад, быть может, простоит еще пару лет.

Люди текли мимо, не задевая вниманием главу центра миграции. Им хватало иных раздражителей – выскакивающих из-под земли рекламных сообщений, воздушными змеями уплывающих в небо, мало походящих на людей зазывал в разные игры и аттракционы, просто мающихся со скуки личностей. Те воображали себя то великими актерами, то музыкантами, разыгрывали сценки, орали песни прямо на площади. Разве найдется какой дурак и обратит на них внимание?

– Ты Смолин?

То, что подошло к нему, назвать живым было сложно. Бесформенное, бесцветное, оно то раздувалось до размеров воздушного шара, задевало пухлыми боками прохожих, то сжималось в струну. Звук голоса шел изнутри чудного создания – низкий, тягучий. Голос не имел пола и возраста и мог принадлежать как простуженному подростку, так и пожилому человеку.

– Предположим. – Эдуард не удивился. В макросети, если ты не официальный представитель компании, имеешь право выглядеть как заблагорассудится.

– Ты скучаешь на гладиаторских боях. Я тоже. Надо встретиться вживую и обсудить вопрос чрезвычайно важный для твоей компании. Макросети доверия нет. Ты же помнишь, что случилось с Бетой.

Мутно-бесцветное нечто на миг стабилизировалось, приняв человеческие очертания, и снова расплылось. Во все стороны брызнули золотые искры.

– Мне нужен союзник, а не мишень для хакеров, – закончило оно.

– Заинтриговал, – сдался Смолин. – Давай попробуем встретиться. Где?

– Второй этаж, балкон.

Глава «Приюта пилигрима» чуть заметно кивнул и отключился. Все лучше, чем просиживать битый час, глазея, как перекачанные смертники разделывают друг друга под свист и улюлюканье публики.

Эдуард открыл глаза и огляделся. Справа уже сидели отец и брат.

– Куда? – Смолин-старший знал отношение сына к подобным мероприятиям и злился, что младший растет неженкой.

– По поводу сделки. Срочно. Через две минуты вернусь. – Эдуард постарался как можно скорее пройти мимо семьи.

– Придержать начало? – На бледном лице с аккуратно подстриженной бородкой читалось недовольство.

Только не это.

– Не стоит.

Стараясь не оттоптать никому ноги, молодой человек лавировал меж креслами, а вдогонку летел радостный марш, под который ведущая звонким голосом выкрики вала:

– Сегодня в битве сойдутся титаны! Те, за кого вы болели! Те, кто когтями и зубами вгрызался в победу, не щадя соперников!

Охранники у двери с учтивым поклоном пропустили сына хозяина.

Вход в ВИП-ложу напоминал ледяной дворец. Прозрачные колонны украшала изящная резьба. Свет с хрустальных люстр рассыпался и дробился в бледно-голубых и зеленых статуях, в молочно-белом с серо-зелеными прожилками мраморе стен, мозаике пола. Находясь внутри, трудно поверить, что эта красота спрятана в заброшенном цехе вагонного завода на самой границе с Вавилоном.

Молодой человек обошел почти весь ярус, пока нашел неработающее сейчас кафе. Оттуда был выход на единственный в здании балкон. Ветер трепал белые шторы, за которыми расцветал желтый цветок света. Из-за приоткрытой наружу двери в помещение вползал ощутимый холод.

На всякий случай расстегнув кобуру на поясе, Эдуард положил руку на оружие и вышел на балкон.

С реки несло сыростью и прелой листвой, кричали ночные птицы, вдали кто-то нетрезво пел. А за единственным столом, собрав рой мошкары вокруг старинного фонаря, сидела женщина, закутанная в темно-зеленое. Зеленая бархатная полумаска закрывала лоб, глаза и верх щек, вокруг крупных колец-серег кружили черные завитки длинных волос. Возраст не определить, но незнакомка вряд ли намного старше самого Эдуарда. Надвинутый капюшон не позволял разглядеть глаза. Руки тонули в широких рукавах. Кисти были скрыты зелеными перчатками с обрезанными пальцами. На правой руке сверкало серебряное с чернением кольцо. Несколько кривобоких многоугольников накладывались один на другой, в центре сиял искусной огранкой треугольный золотистый камень, который тонким поясом пересекала дорожка алых гранатов. Незнакомка специально поднесла руку почти вплотную к фонарю, дав налюбоваться украшением.

– По нему ты опознаешь меня при следующей встрече, – поймав взгляд Эдуарда, произнесла женщина.

Она проигнорировала удивление на его лице и жестом предложила присесть напротив. Уголки губ растянулись в фальшивой улыбке, но лицо осталось бесстрастным.

В фонаре горел живой огонь, и женщина склонилась к нему поближе, точно желая впитать тепло. Эдуард сам успел продрогнуть от осенней сырости, но вида не подал.

– Я знаю, что ты ищешь за границей Вавилона. Знаю, за что к мальчику Мишелю из далекой Европы приставлен частный детектив. И отчего еще один детектив пасет юношу из нашего города. Какое-то время этих детей звали Роберт Ноэль и Ланс Шамин, так? Дороги назад нет, мой друг, ты впутался.

Снова ненатуральная улыбка. Глядя на нее, Эдуард вдруг подумал, что все страхи его жизни материализовались и встали за левым плечом. Смолин зябко поежился.

– Ты хорошо поупражнялась в слежке. Нанять тебя, что ли? – Он следил за ее реакцией. Незнакомка картонной куклой сидела напротив и грелась у фонаря. Не она ли следила за ним последнюю неделю? Очень может быть.

Что он тут делает? Лучше наблюдать за кровавыми отцовскими игрищами. Виктор Смолин лично проверял остроту кинжалов, шпаг и мечей. Цивилизованная публика, засидевшаяся в офисах, жаждала крови. И даже начальник полиции, который, по идее, должен был сто раз закрыть арену и закинуть семейку Смолиных пожизненно в дальний-предальний тюремный каземат, с энтузиазмом делал ставки.