Калитка оказалась запертой на большой висячий замок, и тяжелая цепь громко зазвенела под нетерпеливыми руками пастора. Острые гвозди на гребне четырехфутовой стены, окруженной рвом, и запертая калитка задержали нас.

Но спустя три или четыре минуты, когда мы, крадучись, обошли вокруг дома и вернулись на прежнее место перед калиткой, бледный румянец света впереди заставил нас от неожиданности замереть на месте. Свет медленно приближался к нам, снежинки в его лучах кружились и опускались, словно привязанные к ним, тени от углов дома, за которым перемещался источник, плясали на снегу, все ближе и ближе приближаясь по белой земле к тому месту, где мы вместе с пастором застыли у основания стены.

И я, оказавшийся не готовым к правильному восприятию таких иллюзионных эффектов, принял движущийся свет за привидение старого Пита, направляющееся ко мне. Старый зеленый редингот старика явственно виднелся в свете фонаря, чьи острые лучи, бьющие из круглых прорезей металлического корпуса, высвечивали на привидении яркие пятна, превращающие в крапчатые его седые волосы и половину мертвенно-бледного лица со впалыми глазами. Это было так, и моя рука, держащая оружие, дрогнула. Но мистер Сэквил остался недвижим.

– Сдавайтесь, Сен-Лауп! Остановитесь, или вы умрете! – закричал он. Привидение застыло на месте. Мы не заметили ни единого его движения. Просто фонарь потух и сделал нас слепыми в столь неожиданно наступившей темноте. Я скорее почувствовал, чем увидел, как пастор прыгнул вперед, а затем услышал его приглушенное довольное восклицание, когда он пнул фонарь ногой и тот, взлетев в воздух, ухнул в снег. Впрочем, фонарь вновь замерцал, когда пастор поднял его, и даже вдруг загорелся прежним ровным светом. Затем священник взял меня за руку и подтолкнул вперед к дверям кухни.

– Достаньте ваш пистолет и взведите курок, – приказал мистер Сэквил. – Вы должны прикрывать меня, пока я буду взламывать дверь. Де Рец, негодяй по своей сущности и тот же волк, может оказать нам сопротивление. И помните, что мы сражаемся против Протеуса. Ха! Огонь! Ох, стреляйте!

Мы собирались преодолеть не менее дюжины футов по тем каменным ступеням, которые старый Пит и клерк из адвокатской конторы окрасили своей кровью, когда раздался предостерегающий возглас пастора и впереди, как и в ту ночь, когда я и Киллиан закрывали двери опустевшего дома, я увидел стремительно несущуюся тень.

Моя левая рука взметнулась вверх, и я выстрелил в нечто огромное и бесформенное, что со свистом неслось на меня по воздуху. Оно рухнуло вниз и с воем и диким зубовным скрежетом завертелось в ярде от наших ног, а затем исчезло за высоким наружным срубом колодца, бесследно растворившись в непроницаемой мгле.

Выставив впереди себя свою длинную трость, пастор устремился в темноту. Его громкий голос переместился по саду до самой опушки соснового леса, и оттуда донеслось:

– За ним! Другой пистолет – быстро!

Я бросился следом и послал над его плечом вторую серебряную пулю, просвистевшую в сторону неясных очертаний существа, возникшего перед нами. После моего выстрела существо взвилось вверх и рухнуло на сруб колодца, в то время как мы с пастором с отвращением отпрянули перед этим чудищем, ибо на каменный гребень упал не лохматый зверь, а жирный голый человек, называвший себя еще вчера графом де Сен-Лаупом. Он покачивался над нами на фоне виселицы, покрытый илом и тиной, простреленный моими пулями; его тело источало дикую вонь, вызвавшую у меня страшную тошноту и безумное ощущение колющей боли и дрожи во всех членах и нарастающего звона в ушах; свирепый взгляд его глаз впивался в наши глаза; он с ненавистью скрежетал зубами, словно все еще продолжал сражаться с нами не на жизнь, а на смерть. Затем его колени подогнулись под ним, маленький круглый живот задергался между ними, голова запрокинулась назад, подбородок уперся в небо, и, широко раскинув руки, с перекошенным лицом он опрокинулся вниз.

Я не могу сказать, как долго мы, скованные ужасом, продолжали неподвижно стоять после того, как затих звук падения его тела в воду с высоты пятидесяти футов. Мистер Сэквил первым подошел к краю колодца и прислушался: все говорило о смерти оборотня. Кирпичная кладка, старая и давно запущенная, сдвинулась под весом тела оборотня, и он просто чудом не вызвал камнепад, раскачиваясь на срубе колодца из стороны в сторону, а затем стремительно ввергнувшись в невидимую глубину.

– Здесь! Упритесь своим плечом сюда! – позвал меня пастор, когда я, выйдя из оцепенения, отскочил от колодца в сторону дома. – Сейчас стена невредима, но кладка за долгие годы целиком прогнила. Надавите вместе со мной вот в этом месте. Сделав это, мы получим двойную уверенность в его гибели.

От нашего дружного толчка с грохотом рухнул каменный сегмент и, высекая искры из близлежащей кладки, с шумом упал в воду. Это было сделано, возможно, минуты за три, но у края отверстия все еще оставалась висеть на двух подпорках и поперечной балке широкая бадья с противовесом, прикрепленная к цепи водяного колеса. Уже не было слышно всплесков воды – только сухой треск ударяющихся друг о друга камней: последних кусков кирпичной кладки, падающих на дно колодца. Это означало, что обломки заполнили его впадину до точки, превышающей уровень воды.

О том, как мы напрямую направились к дому, как вошли в маленький салон, как миновали стол, на котором был накрыт изысканный ужин – блюда с остатками кушаний и пустыми бутылками вина находились на одной стороне стола, нетронутые тарелки и полные кубки на другой, – как взломали замок на двери в столовую, я полагаю, рассказывать нет нужды. И о том, как в дальнем углу мы нашли Фелицию, беспорядочно опутанную полосами, нарезанными из шелковых занавесок, и ими же крепко привязанную за запястья и лодыжки к изорванной в клочья постели, я тоже не буду говорить.

Девушка встретила нас прекрасной улыбкой; я бросился к ней и разорвал связывающие ее путы; мистер Сэквил закутал ее в свой плащ и она, прихрамывая, сделала несколько шагов, а потом, потеряв сознание, упала на руки пастора.

– Принесите немного вина, Роберт, – приказал он, перенося Фелицию на кровать. – В буфете в графине есть напиток, по вкусу напоминающий мадеру. Затем отправляйтесь за Барри и экипажем.

Подчиняясь пастору, я направился обратно к двери и успел спуститься на три, я полагаю, скрипучие ступеньки, как вдруг ужасное зрелище предстало перед моими глазами. В дверном проеме стоял Сен-Лауп – тот самый Сен-Лауп, чье обнаженное тело, простреленное двумя серебряными пулями и утонувшее, лежало сейчас на дне колодца, погребенное под огромной каменной массой. Вдобавок к тому, что он стоял в нескольких шагах от меня, он был еще и одет в свои короткие бархатные штаны, чулки, башмаки с пряжками и зеленый редингот старого Пита, застегнутый на все пуговицы до самого подбородка. Его лицо было мертвенно-бледным, его верхняя губа судорожно поднималась, обнажая длинные прямые клыки; но его свинцовые глаза застыли на мушках двухствольных пистолетов, из которых он целился в нас, и перед тем, как он начал говорить, то прежнее сдавленное тихое рычание вырвалось из глубин его груди.

Только его голос, хриплый и задыхающийся, выдавал в нем безнадежную слабость того крайне тяжелого положения, в котором он сейчас находился.

– Уединение… небольшое совместное уединение… пожалуйста… – И он подкрепил свои слова движением ствола пистолета в мою сторону. – Я знаю, что вы не подумали о необходимости перезарядить ваши пистолеты, но я не могу пренебречь возможностью вашей стремительной атаки на меня. Иначе я бы подверг опасности тот маленький шедевр, который я придумал, то произведение искусств, если вы позволите мне так называть его, исполненное с той экономией средств, которая является квинтэссенцией артистического творения; неплохая работа проделана с парой пистолетов и несколькими сотнями фунтов камней в попытке прервать одну единственную жизнь, но четыре жизни будут взяты взамен и на каждую потребуется только одна пуля. Я не имею намерений медленно умирать на виселице.