Двух больших шагов хватило пастору, чтобы добраться до двери и распахнуть ее.

– Вы ждали нас в церкви? Почему?

– Из-за венчания, конечно. Только не говорите мне, что они еще не прибыли! – резко выразил дядя свое недовольство, окуривая комнату с раздражением человека, которого ради брачной церемонии заставили оставить свои важные дела, а он вдруг узнает, что жених и невеста еще не приехали.

– Венчание?! – с изумлением воскликнул мистер Сэквил.

– Конечно. Я понял из слов мосье де Сен-Лаупа, что он уже обо всем договорился с вами.

Его вызвали в Нью-Йорк по каким-то неотложным делам, и сейчас он не может сказать, когда ему представится возможность вернуться. Он пришел ко мне час назад и умолял меня о немедленной свадьбе. Я передал ему записку от Фелиции, прося ее уступить просьбе Сен-Лаупа и пойти с ним в церковь. Мы должны были встретиться там через полчаса. Самое досадное, что я оставил дела крайней важности. Полагаю, дитя до сих пор возится со своими безделушками и украшениями.

– Вы дали Сен-Лаупу записку, в которой просили мисс Фелицию последовать за ним? – медленно произнес пастор.

– Просил встретиться со мной здесь в церкви, – возразил дядя, немедленно взявший на вооружение против скрытой критики иные интонации. – И, конечно, с ее обрученным супругом, человеком чести…

– Человеком бесчестия и зла, сэр! – громогласно произнес священник. – Роберт, бегите к дому вашего дяди. Когда вы убедитесь в том, что должно было произойти, немедленно приказывайте закладывать карету. Усаживайте Барри на козла и в экипаже возвращайтесь сюда за нами.

Отдавая эти распоряжения, пастор вручил мне мои пистолеты и положил на стол две мерцающие тяжелые пули.

– Зарядите их, пока будете ожидать экипаж, – приказал он. – Если бы я мог, я бы положил в ваш нагрудный карман святое причастие. Но, во всяком случае, в 39-м параграфе ни слова не сказано против серебряных пуль.

Столь велика была его убежденность в правоте своих слов, что мой дядя оказался в состоянии лишь молча и изумленно взирать на него.

Но затем, облачившись в тогу благородного негодования, решительно произнес:

– Ты можешь идти, Роберт, – сказал он, – и поступать так, как будет угодно мистеру Сэквилу.

Но я думаю, что ты найдешь карету мосье де Сен-Лаупа у дверей моего дома, если, конечно, не встретишь ее по дороге сюда. Что-либо иное представляется мне немыслимым.

– Карета Сен-Лаупа в этот момент бешено разбрызгивает грязь на дороге в Нью-Йорк, – резко отпарировал мистер Сэквил. – Мой добрый старый дружище, сейчас вы должны слушаться меня. Этот француз… Вы игнорировали мои советы, вы заставляли замолкать меня, когда я хотел поделиться с вами теми выводами о его персоне, к каким я пришел в результате длительных размышлений. Но вам придется выслушать меня сейчас, хотя это может быть уже и слишком поздно.

Я не стал более медлить и со всех ног кинулся прочь. События в доме дяди развивались точно так, как и предсказывал священник. Карета с Сен-Лаупом и Фелицией, захватив багаж девушки и ее горничную, укатила в направлении церкви часом раньше. Ожидая Барри, я извлек из своих пистолетов старые пули и перезарядил их. Это действие послужило некоей отдушиной для моего нетерпения и беспокойства; но при этом я чувствовал, словно в ночном кошмаре, как я всаживаю в дом эти серебряные пули…

Когда через полчаса после моего ухода из дома приходского священника Барри остановил экипаж перед его воротами, торопливо вниз по дорожке сбегал только мистер Сэквил. Дядя с мертвенно-бледным лицом опирался на одну из колонн маленького белого портика. От обычной напыщенности его осанки не осталось и следа: он походил на сплющенный мешок, из которого выпустили весь воздух. Дядя помахал мне своей большой рукой, запястье которой обрамляла кружевная гофрированная манжета, и я увидел его шевелящиеся губы, из которых не вылетал ни один звук. Наконец он с трудом прошептал:

– Убей его, Роберт. Застрели злодея, как собаку, – шипел он. – Ты будешь оправдан. Я хочу увидеть его смерть.

– Пусть Бог простит меня, – прошептал пастор после того, как дал Барри указания и опустился на подушки сиденья рядом со мной.

Карета накренилась и быстро покатила вперед.

Боюсь, я дал волю своему гневу на этого бедного и несчастного старика. Но он вынудил: меня к этому. Он едва не запрещал мне отправляться в погоню за этим негодяем, надоедливою толкуя о чести этого подлеца и сочиняя все новые и новые объяснения и оправдания его действиям. Но я должен был высказать ему свое осуждение в более мягкой и великодушной фор-; ме, – добавил он с сожалением.

– Вы считаете, что могли заставить дядю поверить в то, в чем не сомневаетесь сами? – недоверчиво спросил я.

– Я помог его душе поверить в то, во что она способна верить. Если мы не догоним их, его племянница завтра утром станет заложницей того негодяя, а когда он пресытится ею, она будет продана какому-нибудь торговцу женщинами. Я сказал ему об этом, и тем самым уберег свою душу от неправды.

– Что может быть хуже этого? – воскликнул я.

– Множество явлений, каждое из которых ужасно и отвратительно, как и другие, – печально ответил он. – Такие монстры, как Сен-Лауп, расправляются со своими жертвами множеством разнообразных способов.

– А мы преследуем его, шагом тащась в этом громыхающем тяжелом ящике! – в негодовании крикнул я. – Мы должны были сесть верхом на самых быстрых коней, которые нашлись бы в городе. Он уносится от нас в легкой карете, запряженной прекрасными лошадьми, и мы не настигнем его даже до наступления ночи.

И моя рука потянулась к шнурку, чтобы передать Барри требование немедленно остановиться и повернуть назад, но пастор удержал меня.

– Прошу прощения, – мягко сказал он, – но крепкий и бодрый для своих семидесяти лет, я тем не менее не выдержу долгой скачки в седле.

– Но я, по крайней мере…

– Простите меня, но позвольте мне заметить, что долгие годы проникновения в древние тайны черной магии наделили знанием о них меня, а отнюдь не вас. Настигни вы Сен-Лаупа один, вы окажетесь перед ним совершенно беспомощным. Уловки и обманы этих творений Сатаны бесчисленны и безграничны.

– Но с каждым шагом мы будем отставать от них все дальше и дальше, – возразил я.

Действительно, сейчас, когда мы выехали из города и почувствовали необузданную силу ливня на голой дороге, наша задача стала казаться нам совсем уж безнадежным делом.

– Что может помешать ему нанять судно и опуститься сегодня ночью вниз по течению реки? Он может оказаться в Нью-Йорке уже утром, – горько воскликнул я.

– Нет ничего, что могло бы помешать ему сделать это. Но если он пересядет на судно, точно так же поступим и мы. Везде и всюду мы будем задавать очевидцам самые точные и требовательные вопросы, и для нас не составит труда выследить его карету. Ведь в такой день, как этот, их будет на дороге совсем немного.

Я с трудом различал его голос. Сквозь залитое дождем стекло в дверце экипажа я увидел те ступени перехода через дорожное ограждение, на которые тем прекрасным осенним днем несколько недель назад мы поднялись вместе с Сен-Лаупом и впервые увидели Фелицию, склонившуюся из окна своей кареты, чтобы спросить у нас, действительно ли показавшиеся впереди крыши домов это тот город, в который она держит свой путь. И я закрыл свое лицо руками, чтобы не впустить в свою память эти воспоминания. Мистер Сэквил молчал. Но я слышал, как он скрипит подушками рядом со мной, и вскоре ero теплый сердечный голос вновь поддержал меня:

– Ну, Роберт. Есть справедливый Бог, кото рый правит миром, обращая даже удачи нечестивых слуг Дьявола во славу себе. Верьте в это, И тогда ничто не сможет причинить вам боль. Он посылает на землю наводнение, – и пастор указал на бурлящий в водоворотах ручей, подмывающий настил моста, по которому мы только что прогромыхали. – Он посылает на землю наводнение, которое может размыть мост или вызвать оползень на пути Сен-Лаупа. «В спокойствии и доверии да пребудет наша сила». Между тем, если я не ошибаюсь, со вчерашнего вечера вы ничего не ели. Вот еда. Примитесь за нее, даже если первые куски и будут душить вас, потому что вскоре вы обнаружите, что ваше прежнее мужество вернулось к вам. Не хлебом единым жив человек, но и не только пищей духовной, хотя слабостью церкви всегда была неспособность опираться сразу на обе эти ипостаси человеческой сущности.