Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он вошел и выключил будильник. Последовавшая за этим тишина была еще хуже, потому что я знал – он стоит и смотрит на меня. Он всегда так делал. Словно едва мог поверить, что я пережил еще одну ночь. Я с трудом продрал глаза. Папа надел слишком тесную белую рубашку с грязноватым воротничком и пытался застегнуть левую манжету. Он проделывал это каждое утро, пока не спускался вниз, чтобы попросить меня о помощи.

Он выглядел старым. Он и был старым. Старше, чем большинство отцов, которых я встречал, из уголков его глаз расходились морщины, брови кустистые, в ушах волосы, при этом голова почти лысая. Такие сутулые плечи я тоже не видел у других отцов, хотя и сомневался, что это связано с возрастом. Думаю, его придавило нечто другое.

– Проснись и пой.

Сам он особенно радостным не выглядел. Как и всегда.

Я сел и смотрел, как он направляется к стальным ставням у окна. Он вытащил из кармана очки, вечно сломанные и замотанные пластырем, и скосил глаза на панель с кодом. Набрав семь цифр, поднял стальные жалюзи, собравшиеся гармошкой, и впустил в комнату солнечный день.

– Не стоило беспокоиться, – хмыкнул я. – Я все равно собирался их закрыть, когда мы уйдем.

– Солнечный свет важен для роста.

Прозвучало так, будто сам он не особенно в это верит.

– Я не расту. – Что касается роста, то я пошел в отца и все еще дожидался, когда же наконец-то рвану в росте, о чем толковали все вокруг. – Мне даже кажется, что я усыхаю.

Прежде чем направиться к двери, он повозился с пуговицей левой манжеты.

– Давай, вперед и с песней, – сказал он. – Завтрак тоже важен.

Прозвучало так, будто и в это он не особенно верит.

Приняв душ и одевшись, я обнаружил папу именно там, где и ожидал – в гостиной, у алтаря дяди Джека, устроенного над электрокамином. Я называл это место алтарем, потому что не мог придумать более подходящего слова. Каждый сантиметр полки наполняли реликвии в память о дяде Джеке. Школьные фотографии, конечно же: Джек в детском саду прямо светится от радости в рубашке одинокого рейнджера, Джек во втором классе с удовольствием показывает отсутствующие молочные зубы, Джек в пятом классе с фингалом под глазом и чертовски гордым видом, Джек в восьмом классе – последняя фотография – загорелый и крепкий, словно готовится покорить мир.

Другие предметы на алтаре выглядели более удивительно. Звонок от «Спорткреста» Джека с крапинками ржавчины. Радиоприемник, сыгравший последнюю песню в 1969 году, – странная штуковина с погнутой антенной. Были там и другие предметы, имеющие значение только для папы: сломанные наручные часы, деревянная фигурка индейца, кусочек железного колчедана. Но самый будоражащий предмет находился в центре алтаря: вставленный в рамку портрет Джека на молочном пакете, черно-белая копия его фото в восьмом классе.

Папа заметил мое отражение в стекле и выдавил из себя улыбку.

– Привет, сынок.

– Привет, пап.

– Просто… прибирался.

В его руках не было ни чистящего средства, ни тряпки.

– Конечно, пап.

– Есть хочешь?

– Ну да, конечно. Давай.

– Хорошо, – вымученная улыбка дрогнула. – Давай завтракать.

Завтракать – значит есть хлопья с молоком. Было время, когда мы по утрам готовили, до того как маме осточертел папин пунктик насчет безопасности и она ушла. Папа старается изо всех сил, говорил я себе. Мы хрустели и чавкали, сидя за столом друг против друга, уставившись в тарелки. Периодически мы бросали взгляды вокруг, чтобы убедиться, что стальные ставни крепко заперты. Я вздохнул и плеснул себе еще молока. Из бутылки. Папа никогда не покупал молоко в пакетах.

Он снова и снова поглядывал на часы, пока я с чувством вины выбрасывал остатки хлопьев в мусорное ведро. Когда он зашагал к входной двери, я побежал к себе, натянул куртку и рюкзак и набрал код на ставнях, чтобы их запереть. Лишь когда я оказался рядом с папой, он отпер входную дверь.

Этот ритуал я знал наизусть. Десять замков на двери, один сложнее другого. Отодвигая задвижки, поворачивая ключи и снимая цепочки, я шептал все то же соло на ударных, которое слышал пятнадцать лет: клик, бац, дзинь, бамс, тук-тук, брямс, вжик, бух, клац-клац, бум.

– Джимми, Джимми!

Я прищурился и посмотрел на папу. Он стоял в дверном проеме, такой беззащитный в плохо сидящей рубашке, прижав руки к животу, потому что язва дала о себе знать как по расписанию. Я хотел его пожалеть, но он махнул мне нетерпеливо:

– Сойди с порога, а не то сработают датчики давления. Давай же.

Вместо извинения я передернул плечами и прошел мимо него на лужайку. Услышал попискивание включенной сигнализации, а за ним компьютерный женский голос: «Зона дома в безопасности». Папа вздохнул, будто сомневался в этих словах, и запер дополнительные замки, перед тем как соскочить со снабженного датчиками крыльца. Он приземлился рядом со мной, клочки волос над ушами увлажнились от пота.

Бедняга тяжело дышал, он находился не в той форме, чтобы бороться с личными демонами, разросшимися в его воображении до размера дракона. Его грудь ходила ходуном, и это привлекло мое внимание к торчащему из нагрудного кармана калькулятору с логотипом «Сан-Бернардино электроникс». Легенда гласила, что папа изобрел карман-калькулятор «Эскалибур», который носили ученые-ботаны по всему миру, хотя папа это отрицал. Я же считал, что начальство надуло папу, присвоив изобретение себе. Такое всегда случается с людьми вроде Джима Старджеса старшего. Я почувствовал себя полным дерьмом.

Он проводил меня по лужайке. Камера безопасности у входной двери крутилась, следуя за нашим передвижением. Папа наступил мне на ногу, и я заметил, что его носки, как всегда, покрыты зелеными пятнами. Чтобы компенсировать отсутствие повышения и премий на работе, по выходным папа косил лужайки – в городских парках, на кладбищах, даже футбольное поле школы Сан-Бернардино – и всегда как чудик натягивал защитные очки и перчатки. Уж поверьте, это принесло мне в школе избыток популярности. Он подтолкнул меня пахнущей травой рукой.

– Опоздаешь на автобус, Джимми. А если ты опоздаешь на автобус, мне придется сделать крюк и отвезти тебя в школу, и я опоздаю на работу.

– Почему я не могу просто пройтись?

– Ты же знаешь, как сложно было сделать такое расписание, чтобы мы выходили в одно время. Босс устроит мне головомойку, Джимми, еще какую.

– Не стоило так напрягаться. На автобусе ездит только малышня.

Он бросил на меня суровый взгляд.

– Бдительность никогда не бывает излишней. Вспомни про моего брата Джека. Он был таким независимым. Таким храбрым. Все твердил: «Джимбо, мне всё нипочем». Но это оказалось не так, несмотря на то, что он был…

Я закончил фразу вместе с ним:

– Самым храбрым мальчиком, какого ты видел в жизни.

Папа повернулся в сторону фургона компании «Сан-Бернардино электроникс», в которой он работал (он же «самый безопасный вид транспорта в Сан-Бернардино»), в фургоне папа также возил газонокосилки. Он вздохнул. Я заметил, что из-под пиджака торчит незастегнутая манжета рубашки. Раз он не позволяет мне расти как обычному подростку и даже пройтись до школы самостоятельно не разрешает, то пусть отправляется на работу в таком виде, заслужил.

– Да, таким он и был, – сказал папа после небольшой паузы.

И побрел к фургону и стал его отпирать. Я ковырял землю ногой. Он прав, приближается автобус. Я слышал, как он едет по Кленовой улице, и если я хочу на него успеть, то придется пробежаться. Но пуговица на манжете заставила меня остановиться. Я представил, как молодые коллеги смеются над растрепанным и вечно встревоженным человеком в замотанных пластырем очках, который носит карман-калькулятор «Эскалибур» словно медаль за доблесть. Хватит и одной жертвы в семье.

Я подошел к фургону, выдернул рукав папиной рубашки и быстрыми движениями застегнул его. И слегка улыбнулся. Папа прищурился на меня сквозь грязные линзы.

– Автобус, Джимми…

Я вздохнул.

– Уже бегу, пап.

3
{"b":"552134","o":1}