Так о чём это я? А, да, в поезде мы ехали. Я думал тогда: ещё несколько ночей – и впереди вся жизнь! Девушки, вечеринки, танцы! Я был молод и красив, офицер-орденоносец, и сам чёрт был мне не брат.

И тут начались у нас в вагоне непонятные вещи.

Дорогой подсели к нам какие-то подозрительные типы. Началась карточная игра. Откуда-то появился самогон, пошло угощение. Мне это совершенно не понравилось. К картам я был непривычен, не умел да и не любил это дело. Пить с этими обалдуями мне было неприятно. Городские, пижонистые, руки беленькие – работы не знали, сразу видать. А потом смотрю: того, другого, обыграли в карты и давай требовать выигрыш.

«Не,– думаю, – не дело так!»

Тихонько полез в свои вещи, незаметно положил в карман галифе тот, из замка австрийского барона, пистолетик и пошёл следом за одним из молодчиков в тамбур, вроде как перекурить на свежем воздухе. Там я подошёл к бандиту, вытащил пистолет и приставил ему к животу.

– Парень, ты про «Чёрную кошку» слыхал?

Бандит побелел.

– Д-д-да!

– Сейчас свалите отсюда все, на первой остановке. Понял?

– Ага, понял!

Бандитов тут же как ветром вымело из вагона, а на первом же полустанке – все из поезда соскочили и бежать! Никто не знал тогда наверняка, что такое «Чёрная кошка». Ходили какие-то смутные слухи про банду из бывших офицеров, которые «работают» в форме и не оставляют живых свидетелей. А потом фильм-то уже сняли – этот, как его, про Жеглова и Шарапова. Я же просто так тогда сказал про «Кошку», напугать хотел. Стрелять его, гада, – а что толку? У тех, в вагоне, точно были пистолеты, да не как у меня, а настоящие, большие, «ТТ» или наганы. Тогда много чего по рукам ходило, после войны. А так напугал я его, а он поверил. Вот так страшилка про «Чёрную кошку» помогла мне добраться до дома целым и невредимым и спасти своих друзей-фронтовиков.

Ну а ружьё это немецкое со мной на охоте много лет было. А потом внутри механизм износился – стало срываться с шептала. Могло выстрелить само собой – а сделать никто не может. Куда только я его ни возил! Никто не взялся делать. Эх!

Перед мысленным взором Валерии проносились кадры из известного фильма. Её воображение раскрашивало яркими красками картины прошлого, в котором дед Максима, молодой фронтовик, разбирается в тамбуре с бандитами.

– А пистолет? Что с пистолетом? – она смотрела, широко раскрыв глаза, на Макса, закончившего пересказывать семейную легенду.

Макс прищурился и улыбнулся.

– А пистолет был спрятан, когда мой отец стал подрастать, от греха подальше. Бесполезная в мирной жизни железячка, разве что бандита в тамбуре пугать.

– А куда спрятан? Ты его видел? – Валерия сжала запястье Макса.

Макс усмехнулся.

– Мы с тобой его поищем, обещаю. Есть у меня одна мыслишка, где он может быть.

Валерия улыбнулась и отпустила его руку. Они ехали молча. Спустя несколько минут Валерия спросила:

– А как дед умер? Что случилось?

– Знаешь, он был крепкий как кремень. На здоровье никогда не жаловался. К семидесяти годам овдовел. С тех пор сам вёл хозяйство – дом, огород. День рождения у него в декабре был, восемьдесят семь стукнуло. Съездили мы к деду, поздравили. А спустя месяц он к нам приехал. Вроде виделись недавно, и нáте вам! Сам приехал! «Соскучился»,– говорит. Пообедали мы, мама борща наварила, пирожков напекла. Он вышел к столу в парадном кителе, как на праздник собрался. «Вот, – говорит, – родные, вспоминайте меня таким!» Поел, пошёл прилечь… Да так и не встал. Тихо отошёл, словно уснул. Хорошая смерть.

Максим вздохнул.

– Дом находится в пятнадцати километрах от нашего города, в посёлке Красноармейский. Знаешь такой?

– Да, слышала. А какой он, этот дом?

– Двухэтажный, каменный. С подвалом и чердаком. Гараж, теплица, все дела. Деда похоронили там же, в Красноармейском, на местном кладбище, рядом с бабушкой. Я тебе покажу это место. Прошлой весной, как только снег сошёл, мы всем семейством поехали в дом. Всё лето жили за городом, на свежем воздухе. Мы с отцом ворота новые поставили. Чуть крышу подлатали. В доме где подкрасили, где побелили. Мама и Ленка цветами пол-огорода засадили, да по дому копошились – стирали, мыли, чистили. До чердака так и не добрались. Ничего, полазаем там вместе, а? – он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Леру.

– Да, конечно. Смотри на дорогу, пожалуйста! – девушка сжала ручку двери.

– Не боись! Так вот, где я остановился? А, да. Лето закончилось. Дом подлатали. Все вернулись в город.

– А почему ты не остался там жить?

– Что мне там одному-то делать? Работа, друзья – всё в городе. А летом снова все соберёмся, семьёй, уже будем не работать, а отдыхать! Так я думал, пока не наступила зима.

– А при чём тут зима? – Лера посмотрела на Макса.

– А зимой я встретил тебя, – он улыбнулся, не отрывая взгляда от дороги, – и вся моя жизнь изменилась. Теперь я хочу жить там. С тобой. А давай-ка, я покажу его тебе! Сделаем небольшой крюк. Приедем к моим на полчасика позже – не велика беда! Я ключи не взял, но хотя бы снаружи посмотришь на него. Согласна?

Валерия была заинтригована. Глаза горели, улыбка легла на лицо. Она быстро-быстро закивала головой.

26

Они свернули с трассы на просёлочную дорогу. Проехали несколько километров и на указателе «Красноармейский» повернули налево. Узкая дорога, вся в рытвинах, вилась серпантином через весь посёлок, то резко спускаясь вниз, то круто поднимаясь вверх.

Во времена уральской «золотой лихорадки», в середине девятнадцатого века, в речке Иремельке, что течёт мимо Архангельского, нашли золото. Ближе к концу века «золотые» участки выкупил местный купец Симонов – и поставил дело как надо: выписал из Европы машину с паровым приводом и немца-механика, будущего управляющего прииском. Немец Фогельсдорф нашёл здесь свою любовь, женился, обрусел и пустил корни на новой родине. Он и построил для своей семьи этот дом – каменный, крепкий. Такие дома не были редкостью в городах и заводских посёлках. Но в уральском селе, по сути казачьей станице, не знавшей ни барского ярма, ни барских хором, он смотрелся как дворец.

Стоял дом высоко на холме, вгрызаясь в него с южного склона, вбирая окнами как можно больше скудного тепла этих краёв. Двухэтажный, с железной крышей. Стены выложены неровным коричневато-серым камнем, не обтёсанным, но тщательно подогнанным один к другому, – этим добром местная природа щедро снабжала всякого умелого хозяина.

После революции, в девятнадцатом году, немец со всем семейством сбежал обратно в Германию, оставив всё: дом, хозяйство, утварь. Получилось ли у него доехать или сгинул он в пожарах гражданской войны, этого никто в Архангельском не знал. Само село переименовали в посёлок Красноармейский. В доме поселился председатель колхоза с женой и двумя сыновьями. Через девять лет у них родилась девочка Оленька. Во время войны погибли все: председатель колхоза – геройски под Сталинградом, его два сына сгинули где-то в окружении, а жена – когда заразилась в госпитале тифом.

Единственной хозяйкой в доме осталась Ольга. Случись такое до войны, дом бы отдали многодетной бедняцкой семье, но после войны много домов вообще пустовало. А в 1947 году после демобилизации в Красноармейский приехал дед Максима, Иван Васильевич. Заприметил миловидную девушку с грустными глазами и немедля женился. Так дом стал владением семьи Бахаревых.

День клонился к вечеру. Облака, подсвеченные низким солнцем, приобрели розоватый оттенок. Машина остановилась у подножья холма. Вот он – дом! На самом высоком месте, где посёлок граничил с лесом и ручьём.

Валерия выбежала из автомобиля. Её глаза широко раскрылись. Одним движением она достала блокнот и карандаш из сумки. Дом уменьшенным двойником ложился на бумагу.

Макс тоже вышел. Он поднял голову вверх и вдохнул вечерний запах трав. Залюбовался небом, домом, а больше всего – девушкой. Ветер тихонько трепал её волосы, развевал платье, а она стояла, покачиваясь, быстро-быстро водя карандашом в блокноте, и лицо её наполнялось красками заходящего солнца.