Но мальчик снова вскрикнул и отпрянул, затем прижался к стене и закрылся руками. До палача неожиданно дошло, какое он, должно быть, произвел впечатление. Внушительного роста тип в мокром и черном плаще, с фонарем в одной руке и дубинкой – в другой. Жуткой наружности детина, которого мальчик еще ни разу не встречал в этих заброшенных штольнях.

– Не надо бояться меня, – успокоил его Куизль. Медленно положив дубинку на пол, он, подняв руки, шагнул ближе. – Я не сделаю тебе ничего…

– Что там стряслось? – раздался вдруг резкий голос из недр горы.

Голос явно принадлежал взрослому человеку. В следующую секунду в проходе показался высокий, крепкий на вид мужчина. В руке он держал плеть или розгу. Лицо его покрывали оспины так плотно, словно мухи на куске пирога.

– Йосси, черт бы тебя побрал! – напустился незнакомец на мальчика. – Я же говорил, если ты снова будешь выводить меня…

Он резко замолчал, заметив в проходе Куизля. В первую секунду казалось, что мужчина потерял дар речи.

– Ты кто такой и что здесь делаешь? – рявкнул рябой.

Палач выпрямился, насколько позволял низкий тоннель.

– То же самое я хотел спросить у тебя, – ответил он тихо.

Теперь Якоб пожалел, что отложил дубинку. Парень перед ним был молодым и крепким и, судя по уверенности в движениях, не чурался драки. Однако он, по всей видимости, не отличался умственными способностями и теперь усиленно соображал, как ему поступить. Тут его изборожденное оспинами лицо просияло, но в следующий миг стало еще более хмурым.

– Эй, я теперь понял! – воскликнул он. – Ты – тот палач, которого притащил с собой секретарь из Шонгау! Слышал, что ты всюду нос суешь… Как, черт тебя дери, ты попал сюда?

– Что здесь делают дети? – грозно спросил Куизль, оставив вопрос без внимания. – Они работают здесь на тебя, так? Ты загоняешь их в эти шахты и заставляешь искать сокровища… Сколько их тут? Говори, сколько!

– Это не твое собачье дело! – прошипел парень и занес розгу.

– Девочка у входа, – бесстрастно продолжал Куизль, – она пострадала здесь, в шахте, верно? Ты оставил ее умирать там, чтобы никто не узнал.

Палач помедлил, мысли вихрем проносились у него в голове. Он отправился на поиски Ксавера, а вместо него обнаружил эту заброшенную шахту, где трудились дети. Якоб чувствовал, что вплотную подобрался к жуткой тайне этой долины.

– И она не единственная, – продолжил он задумчиво. – Скажи, сколько детей уже погибло под завалами в этих туннелях? Сколько их здесь похоронено заживо за последние годы? Два трупа на холме…

– Заткнись! – завопил парень. – Закрой свой поганый рот!

– Ты похоронил их там, – проговорил Куизль и покивал. По реакции рябого он понял, что на верном пути. – Затолкал их в расселины, словно каких-нибудь коз или овец. Но звери недавно вытащили кости. А мой зять обнаружил их.

– Это… это Маркус и Мари, – неожиданно проговорил мальчик, прижимаясь к стене. – Это случилось три года назад. Я был тогда совсем маленьким, но хорошо помню Мари. Она всегда утешала меня, когда я пугался темных шахт…

– Йосси, заткнись! – прошипел рябой. – С тобой мы позже поговорим. Ступай в шахту в северной части и позови остальных. Встретимся в большой пещере, когда я разберусь с этим увальнем.

Он оглядел Куизля с головы до ног. Палач был на голову выше, но рябой не уступал ему в силе и был моложе.

– Зря ты полез в эти шахты, – произнес парень с ухмылкой и вынул из-за пояса пистолет, которого Якоб поначалу не заметил. – Я просто оставлю твой труп догнивать здесь. С теми двумя следовало поступить так же. Но я побоялся, что остальным будет не по себе. Они могли снова раскопать их. Поэтому я запрятал их в расселины на холме.

– А что с Домиником Файстенмантелем? – спросил Куизль. Он лихорадочно соображал, не спуская при этом глаз с пистолета. – Ты убил его, потому что он узнал обо всем? А другие? Кому еще известно об этом? Я нашел щепку в кармане у Себастьяна Зайлера. Она была надломлена. Вы бросали жребий, верно? – Палач шагнул к противнику. – Он вытянул короткую щепку, и ему пришлось убить Габлера, потому что тот хотел все разболтать. Так все и было?

Рябой с сомнением взглянул на Куизля, потом рассмеялся.

– Так ты ничего не знаешь! – рявкнул он. – Я уж думал, ты обо всем прознал, палач. А ты и понятия не имеешь!

Тут в проходе, прямо за спиной у Куизля, послышались чьи-то торопливые шаги. По выражению лица рябого палач понял, что в его планы это не входило.

– Черт, убирайтесь вон, все! – закричал он. – Это только наше с ним дело! Встретимся позже в пещере. А сейчас проваливайте, мелкие крысеныши!

– Йосси, что тут стряслось? – послышался за спиной у Куизля робкий голосок, принадлежавший скорее всего маленькой девочке. – С кем это Ханнес говорит?

– Вон, вон, вон! – завизжал рябой. – Или забью вас, как стаю дворняг!

Якоб сознавал, что совершает ошибку, но все же повернул голову, чтобы посмотреть, кто к ним подошел. Голос был такой тонкий…

Это были дети. Их с десяток собралось в тесном проходе, и они опасливо жались друг к другу. Самому маленькому было не больше шести, как младшему внуку Куизля. Все были бледные и худые. Под тонкими рубашками проступали кости. В их больших глазах палач видел лишь усталость, голод и страх. Ребята походили на изголодавшихся птенцов, выпавших из гнезда. Якоб почувствовал прилив ярости.

– Ах ты, сукин сын…

Куизль стал поворачиваться к противнику и тут получил страшный удар в затылок. В глазах вспыхнула молния, и палач провалился в пустоту. Но прежде он услышал язвительный смех злобного карлика.

Потом все вокруг потемнело.

Мельхиор Рансмайер в расстегнутых штанах остановился в углу лаборатории и налил себе вино из кувшина. Он часто дышал и с упоением смотрел на Барбару, лежавшую на кушетке. Ноги у нее были развязаны, но руки стянуты у подлокотника над головой. Платье было высоко задрано.

Рансмайер поднял стакан.

– Еще глоточек? – спросил он и подмигнул: – Поднимает настроение.

Барбара молча смотрела на своего мучителя. Рансмайер снова заткнул ей рот, поэтому ответить она все равно не могла. Слезы на щеках давно высохли, остались злость и презрение. В те минуты она ушла глубоко в себя, туда, где Рансмайер не сумел бы до нее добраться. Только это придавало ей сил: доктор мог овладеть ее телом, но не душой. Пока он возился над нею, она была далеко отсюда, где-то в лесу, на зеленом лугу с красными маками. Сквозь плотную завесу Барбара слышала, как кто-то пыхтит над ухом. А теперь была совершенно спокойна, и лишь одно чувство переполняло ее.

Ненависть.

– Признайся, что тебе понравилось, – произнес Рансмайер и отпил вина.

На мясистых губах его заблестели красные капельки. Барбаре они представлялись брызгами крови.

– Все вы, женщины, одинаковые, – продолжал болтать доктор. – Вам нужна крепкая рука. Чем нахальнее вы себя выставляете, тем больше жаждете послушания. Разве не так? – Он с наигранным удивлением хлопнул себя по лбу. – Прости, я и забыл, что у тебя кляп во рту. Давай договоримся так. Я выну кляп, а ты пообещаешь не кричать. Согласна? Так нам обоим будет приятнее.

Барбара не ответила. Но Рансмайер, очевидно, воспринял ее молчание как согласие. Он вынул у нее изо рта грязную тряпку. Потом присел рядом на кушетку и положил руку ей на колено.

– Жаль, действительно жаль, что получилось именно так, – проговорил доктор и задумчиво глотнул из стакана. – Знаешь, ты ведь мне нравишься. Правда! Есть в тебе что-то… дикое. Не всякая женщина может этим похвастаться. В большинстве своем они довольно покладисты. Если б ты приняла то мое предложение… помнишь ведь, тогда в переулке… Тогда, быть может, все сложилось бы совсем по-другому. Но потом тебе вздумалось подслушивать в церкви! – Он покачал головой: – Дрянная, дрянная девка!

– Доктор? – то были первые слова, которые Барбара произнесла за все это время.

Рансмайер прислушался: