Магдалена подмигнула младшей сестре, но, заметив ужас в ее глазах, замолчала. Барбара вдруг побледнела, выпустила Пауля и бросилась к лестнице. Однако Рансмайер оказался быстрее. Он схватил ее за ночную рубашку, Барбара брыкнулась и пнула его в голень. Доктор взвыл, и его дорогая шляпа с перьями упала на грязную солому.

– Наверх! – приказал Рансмайер стражникам, скривившись от боли. – Обыщите спальни! И оттащите от меня эту ведьму!

Барбара яростно отбивалась, но два стражника схватили ее так, что она не смогла пошевелиться.

– Уберите руки от моей тети, или… или я заколю вас!

Пауль в неистовстве бросился на стражников, но Рансмайер загородил ему дорогу:

– Уйди прочь, сопляк, или… А!..

Рансмайер отдернул руку: ладонь пересекал кровавый порез. Доктор дрожащим пальцем показал на Пауля, который грозно выставил перед собой маленький нож.

– Он напал на меня! – взвизгнул Рансмайер. – Ублюдок напал на меня. Палаческое отродье!

Третий стражник схватил Пауля. Мальчик отбивался руками и ногами и орал как резаный. Сверху вдруг донесся торжествующий крик:

– Нашел! Тут под кроватью и впрямь что-то есть!

Заскрипели ступени, и по лестнице медленно спустился четвертый стражник. В руках он держал три книги, которые с трепетом передал Рансмайеру.

– На них какие-то странные знаки, – прошептал он. – Думается, это колдовские книги.

Рансмайер раскрыл одну из книг. В первую секунду доктор опешил, потом одобрительно присвистнул. Наконец он повернулся к Магдалене. Та до сих пор не понимала, что же такого мог найти стражник.

– Уж не хотите ли вы сказать, что и это мы вам подсунули? – Он повернул одну из книг так, чтобы Магдалена могла прочесть название.

De Malefi ciis Ac Magicis Dictis Liber Auctore Georgio Vulgo Jörg Abriel, Carnifici

Магдалена вздрогнула. Она сразу узнала книги, хоть до этого никогда их не видела. Это были давно забытые труды ее прадеда. Те самые книги, которые отец якобы сжег много лет назад! Он рассказал ей о них тогда, в Бамберге, а она потом рассказала Барбаре, и та постоянно о них расспрашивала.

Но, ради всего святого, как они попали к нам в дом? И что с ними делала Барбара?

У Магдалены словно земля вдруг ушла из-под ног. Рядом по-прежнему кричал Пауль, и сестра смотрела на нее расширенными от страха глазами.

– Мне… мне так жаль, – прошептала Барбара.

Рансмайер с нежностью провел рукой по одной из книг. Потом медленно, наслаждаясь моментом, повернулся к Магдалене:

– Вот теперь, думается, вашей сестре действительно не позавидуешь, – произнес он, злорадно ухмыляясь, и развернулся к стражникам: – Свяжите ее и уведите. В ближайшее время совет Шонгау решит ее судьбу.

– Чтоб вас черти всех сожрали! Угомонитесь сейчас же, не то я собственными руками вышвырну всех в окно!

Конрад Файстенмантель с такой силой грохнул по столу пивной кружкой, что даже Симона обрызгало пеной. Люди, которые еще секунду назад орали и готовы были вцепиться друг другу в глотки, прекратили ругань и расселись по своим местам. Воцарилась напряженная, наполненная ненавистью тишина, вынести которую оказалось едва ли не тяжелее, чем перебранку.

В обществе Георга Кайзера и еще полудюжины мужчин Симон сидел в корчме «Швабское подворье», превозмогая головную боль. Они до поздней ночи просидели у Кайзера дома за воспоминаниями и крепким пивом. Поэтому голова у Симона была налита свинцом, а во рту стоял привкус сырой земли.

– Теперь можно начинать? – прогремел Файстенмантель.

Возражений не последовало. Тогда он глотнул из кружки и надменно кивнул сидящему рядом Йоханнесу Ригеру:

– Прошу, можете открывать заседание.

Собрание созвали в большой спешке, после того как разошелся слух, что накануне вечером был убит еще один местный житель, Урбан Габлер. Почти все сидящие за столом входили в так называемый Совет шести. Вместе с судьей Ригером эти люди вершили судьбу Обераммергау. Скамьи позади них занимал расширенный совет деревни. По большей части это были люди далеко за сорок, коренастые, с густыми бородами и широкими ладонями. Пивные кружки они держали так, словно намеревались разбить их о чью-нибудь голову. Едва все расселись по местам, как последовали первые упреки и обвинения – о вчерашней драке еще никто не забыл.

Судья оглядел присутствующих и остановил взор на Симоне, который сидел рядом с Кайзером за дальним концом стола.

– Прежде чем мы начнем, я бы хотел узнать, что здесь забыл этот цирюльник, – проскрипел Ригер. – Насколько я знаю, в этот Совет еще ни разу не допускались чужаки.

– Исключительные события требуют исключительных мер, – промолвил Файстенмантель. – Я сам пригласил цирюльника. Он осмотрел труп злополучного Габлера и доложит нам об этом. Разумеется, если господин судья позволит, – добавил он поспешно, словно бы только теперь вспомнил об учтивости по отношению к высокому чину.

Симон сглотнул под пристальными взглядами полудюжины суровых мужчин. Только сейчас он заметил, что лишь перед ним стояла не пивная кружка, а стакан с разбавленным вином. Воротило его не только от выпитого накануне, но и после осмотра трупа, принесенного в цирюльню около часа назад. Кто-то умело распорол Габлеру живот и вторым ударом пронзил сердце. Пастуху, который еще вчера вечером обнаружил убитого среди болот, пришлось сначала отогнать ворон, которые уже клевали внутренности Габлера. При виде ужасных ран Симону точно не стало лучше. Он был рад, что Кайзер согласился сопровождать его на этом собрании. Занятия в школе на время отменили.

Йоханнес Ригер хранил молчание. Казалось, он взвешивает, стоит ли ввязываться в противостояние с Файстенмантелем. Потом судья бросил на Симона исполненный ненависти взгляд и, пожав плечами, обратился к собравшимся.

– Всем вам, наверное, уже известно, что случилось с несчастным Урбаном Габлером, – начал он и побарабанил пальцами по столу. – Мы с Конрадом Файстенмантелем собрали это заседание с целью… хм, развеять некоторые слухи. Некоторые усматривают взаимосвязь между убийством юного Доминика и этим происшествием в болотах. Сие, конечно же, чушь. Несомненно, Габлер стал жертвой грабителя. Он решил сократить дорогу через топи, и там его подкараулил какой-нибудь приблудный головорез. Очевидно, кто-то услышал крики о помощи, но было слишком поздно. А я всегда предостерегал от бродячих торговцев…

– Вздор! – рявкнул Адам Гёбль, отец арестованного Ганса, сидевший у другого конца стола, и с такой силой ударил кулаком по столу, что подскочила его кружка с пивом. – Только болван не заметит связи между убийствами. Там орудует какой-то полоумный! А это значит, что мой сын без вины сидит в тюрьме. Я требую немедленно освободить его!

В зале поднялся ропот, но некоторые из сидящих согласно покивали.

– Следите за словами, Адам, когда говорите со мною, – резким голосом предостерег его Ригер. – Я все-таки судья, и если вы не поумерите пыл, то очень скоро составите своему сыну компанию. – Он с самодовольным видом откинулся на стуле и поиграл своей тростью. – Но могу вас успокоить. Аббат пока запретил допрашивать подозреваемого. Но это не значит, что вашего сына выпустят. Не сейчас, по крайней мере.

– На руках Гёблей кровь моего сына, – прорычал Файстенмантель. – Это и дураку понятно.

Адам Гёбль вскочил и схватил кружку, словно хотел запустить ею.

– Да что ты…

– Тихо! – крикнул судья. – Эти обвинения ни к чему не приведут. Сядьте, Гёбль, пока не пожалели. А вы, Файстенмантель, не призывали бы других к порядку, коли сами не можете совладать с собой!

Гёбль сел на свое место и бросил на Файстенмантеля исполненный ненависти взгляд. Глава Совета ответил ему тем же.

– Хорошо, – проговорил затем Файстенмантель. – Ради мистерии и спокойствия в деревне я буду держать себя в руках. Если он пообещает то же самое.

– А с какой это стати секретарь из Шонгау вмешивается в наши дела? – возмутился другой советник.