– Далеко пойдет девочка. Что я вам говорила!? Ну-ну, посмотрим!

– Кто мы такие? – ласково переспросил Филлипок. – Мы такие же, как и ты! Не догадываешься, детка? Иначе, как бы ты оказалась здесь!?

От этой фразы ей стало дурно.

– Не понимаю? – пробормотала она.

– Конечно, не понимаешь, – усмехнулся тот, – и не помнишь, что делала на том мосту?

– Нет,… то есть, помню,… ничего не делала, – неуверенно ответила она.

– Это тебе так кажется, красотка, – добавил Палыч. – А темная водица там внизу. Совсем ничего не помнишь?

– Нет, – дрогнула она, – вот он докажет, – и кивнула на красавца. На что Казанова серьезно ответил:

– Суицид, дорогая моя, штука серьезная. Это тебе не придушить кого-то или обокрасть. Такое, знаешь ли, столько времени можно расхлебывать – мало не покажется… Тот, кто берет на себя полномочия Создателя, лишается пропуска навсегда.

– Какого пропуска? – в отчаянии воскликнула она, в бессилии оглядев собравшихся. Но ей не ответили. Все сидели и серьезно на нее смотрели, широко раскрыв глаза. Видимо, последние слова произвели на них неизгладимое впечатление. На мгновение показалось, что сейчас каждый из этих людей-призраков думает о чем-то своем. Первой очнулась Изольда Карловна:

– Просто, тебе повезло, – зло прошипела она, – тебя вовремя остановили.

– Отмотали все назад! – добавил Казанова, – но дали испытательный срок.

– Да уж, повезло, – проворчал за ее спиной Ильюшенька, но на него никто не обратил внимания.

– Кто? – удивлялась она все больше.

– Нашелся покровитель, – проворчал Казанова, посмотрев в окно.

– Да закрой ты эту чертову занавеску, – крикнула Королева, – это… уже совсем обнаглело.

– Тихо!.. Спокойно! Думай, что говоришь и о ком говоришь! – трусливо осадил ее Казанова и подошел к окну, зашторив его наглухо плотной шторой, после чего Лее стало по-настоящему жутко.

– Не говоришь, а «говорите»! – поправила его Королева, – сопляк! Бабник! Жалкий извращенец.

– Ах да, конечно! Простите, дорогая… Изольда Карловна! – после этих слов Казанова, снисходительно улыбнувшись, замолчал. Очевидно, спорить с этой особой здесь было не принято. А Королева продолжила:

– Покровитель, понимаешь! Да кто она такая, чтобы ее спасать? Ни рожи, ни кожи, ни родства, – и она закивала длинным носом. – Ни чина, ни звания! Нищенка мутных кровей! Почему ради нее меняются правила!

– Не по понятиям, – буркнул Фимка.

– Я уже шел за ней, а она готова была прыгнуть и захлебнуться. Но Он сказал, что ему такие нужны здесь, – произнес Казанова, – и еще сказал, что эта чертова кукла умеет любить так, как никто в этом городе! Так и сказал! – потом прошептал: – Интересно, как это? – наклонил голову и задумался, безответственно фантазируя. Потом пробормотал: – Ох, любит Он рыженьких, – и причмокнул, клацнув языком.

– Значит, и останется здесь, только пусть теперь знает про тех ублюдков, – и она кивнула в сторону окна, – абсолютно все! Пусть шатается по этому городу, как по помойке и собирает все мерзости! Подарим ей такую мировую скорбь, пусть во сне переворачивается! Любить она умеет, понимаешь! – гневно закончила Изольда Карловна. – Повторяю! Ты не имеешь права никому из этих ничтожеств помогать! Запомни это!

А Ильюшенька за спиной прошептал: – Это она вам такое придумала!

– Да, ты просто дура! – вдруг в сердцах воскликнула Королева.

– Почему? – вспылила Лея.

– Потому что любила своих мужиков, своих подруг, да всех, кого ни попади, кто был рядом. Поэтому и осталась одна! В нищете и в бедности! Дура и все! Таких, как ты, не любят и не уважают, не ценят, ноги о них вытирают. На службе первую и сокращают. Потому что не умеешь постоять за себя! На кой черт все они тебе нужны? Ты женщина! Ты должна быть гордой, независимой, красивой, трезво смотреть на вещи и людей. Это тебя должны любить и носить на руках! А ты размазня и позоришь женский род. Сейчас ты вытащила лотерейный билет – тебе дали еще один шанс! Последний! Надеюсь, воспользуешься им с толком. Короче…

– Короче! Наше маленькое пари, – с удовольствием перехватил слово Филлипок. – Делаем ставки, господа! – и глаза у него загорелись.

– Сядь и не мелькай, – бросил ей Палыч. Но она осталась стоять, а остальные азартно переглянулись.

– Твое слово, Фимка, – громко сказал Филлипок. Фимка, не долго думая, коротко бросил:

– Сопьется… от тупости и бессмысленности этой жизни, – больше не проронил ни слова. Филлипок, подождав мгновение, записал это на листе бумаги и продолжил:

– Казанова?

Тот повел бровью, оценивающе глядя на Лею, и со вкусом произнес:

– Станет развратной особой, когда увидит, как мужики падают к ее ногам… К этим хорошеньким ножкам. Кто же тут устоит и упустит свой шанс!.. Другими словами, – станет шлюхой, рыженькой сладкой шлюхой, как леденец на палочке, и продаст себя подороже, – потом серьезно произнес, – только шлюха умеет по-настоящему любить и слушать… И терпеть.

– Палыч?

Тот пробормотал: – Скоро начнет бросаться на людей, пока не убьет кого-нибудь, – подумав, добавил, – или закроется в комнате и тихо сойдет с ума. Так вернее. Такие подарки так просто не даются. За все нужно платить. Подавится наша девушка.

– Палыч, так нельзя, нужно что-то одно! – возразил Филлипок.

– Ну, ладно-ладно, хорошо! Давай – «сойдет с ума»! Давай – «психушку»! – уже громче повторил он, а Королева, не ожидая приглашения, произнесла:

– Наконец, научится плевать на остальных и станет нормальным человеком! Нормальной бабой! Богатой, красивой и умной. Женщиной, черт возьми!

– Спокойно! – осадил ее Казанова. А Филлипок, записав с ее слов, медленно и нараспев, рассудительно произнес:

– Что касается меня, думаю – научится воровать и купит необитаемый остров. Потом оглядел собравшихся и уставился на Ильюшеньку.

– Ну, а ты чего сидишь, ставить будешь, или особое приглашение требуется? Или тебе меньше всех нужно? Опять дрыхнешь там?

Ильюшенька очнулся, почесав жесткую шевелюру, немного подумал, потом с грустью пробормотал:

– Думаю, покончит с собой… Во всяком случае, в данной ситуации это наиболее разумное решение, – и добавил, – не так хлопотно.

– Все! Ставки сделаны, господа! – прозвучал громкий голос Филлипка. Потом обернулся к Лее:

– Вы свободны, красавица! Лошадь выпустили из стойла – бега начинаются!

– А срок? – воскликнул Казанова. – Обозначь ей срок!

– Ах да, конечно! – вспомнил Филлипок, – Он сказал, что… срока не будет. А срока-то нет! – и захохотал. – Значит, так тому и быть! Месяц или день, год или столетие – Он посмотрит. А с Ним не спорят. Срок без срока! – и снова зашелся гомерическим хохотом. – Время пошло, красавица! – и все за столом как-то расслабились, оценивающе глядя на нее.

– Надеюсь, ты все поняла, что я тебе сказала? – бросила напоследок Королева.

– Увидимся, сладкая, – промурлыкал Казанова.

– На посошок? – очнулся Фимка, наливая ей из бутылки коньяк. Он протянул полный стакан, и она почему-то залпом, с отчаянием его опорожнила. Крепкий напиток впился в горло и теплом разлился по всему телу.

– А пьет, как жена императора! – восхитился Филлипок.

– Скорее, как вдова, – резко добавила Изольда Карловна. А лицо Фимки перекосило. Он даже рот открыл, когда она опорожнила стакан, и крупная капля пота потекла по его лбу.

– До скорой встречи! – глухо донесся голос Палыча, как из могилы или из преисподней. – Желаю поскорее свихнуться! – и замолчал. Лея зачем-то обернулась на Ильюшеньку и уже хотела идти, но тот, виновато посмотрев на нее, произнес:

– Я провожу.

Он с трудом поднялся с насиженного за столетие дивана, довел ее до двери и даже спустился на несколько ступенек.

– Зачем им это? – остановившись, нервно спросила Лея.

– Не знаю… Ревность, злоба, обида…, чтобы вам больнее было. Такие исключения делаются не для всех, – трезво, рассудительно произнес он и громче добавил: – На моем веку такое впервые! Помолчал немного и пробормотал: – Кроме того они испросили себе индульгенцию.