— Тори, извини меня. Но я действительно очень горжусь тобой.

— Никогда бы не подумала.

Девон не успел ничего ответить, потому что в этот момент раздался истошный кошачий вопль, прервавший их разговор, — и откуда-то сверху с высокой лестницы, на них обрушился бедняга Виски, приземлившийся точно на плечо Девона.

Девон вздрогнул и даже пошатнулся от неожиданности.

— Посмотри, как он соскучился без нас!

Тори со смехом принялась отдирать котенка от его рубашки.

— Напомни мне, Девон, чтобы я не забыла поблагодарить Фила и Анжелу за то, что они заботились о нем и доставили его сюда к нашему приезду.

— Не забуду еще одно: ему необходимо постричь когти, — потирая плечо, сказал Девон.

Прислушиваясь к громкому урчанию котенка и с нежностью глядя на него, Тори проговорила:

— Знаешь, Девон, активность Виски — неотъемлемая часть его очарования. — Она встала на цыпочки и, поцеловав Девона в подбородок, добавила: — Как и твоего тоже.

Девон с улыбкой наблюдал, как Тори проследовала за котенком на кухню, чтобы накормить и напоить малыша. Наклонившись, он поднял чемоданы и понес их наверх, благородно устояв перед искушением заглянуть под материю, которой была закрыта таинственная картина.

К тому времени, как он снова спустился вниз, Тори распахнула двери французского балкона в гостиной, чтобы, впустить теплый воздух и полюбоваться пейзажем позднего лета, и набрала номер Анжелы.

Поскольку Девону было позволено присутствовать при беседе, он слышал, что в разговоре упоминалось и его имя. Он стоял рядом и смотрел на свою жену. Тори по-прежнему представляла для него притягательную тайну, и ее разгадка требовала не менее глубокого изучения и нежного обращения, чем те тысячелетние находки, которым он посвятил большую часть своей жизни.

Прежняя нервозность в ней уступила место безмятежному спокойствию. Цыганские глаза оставались такими же загадочными и все так же меняли цвет, но в них исчезла былая настороженность. И хотя и раньше она не предавалась унынию, месяцы их брака дали ей чувство защищенности и уверенности в себе, во взгляде вместо растерянности появились живость и восторженность.

Тори бывала разной: счастливой, любящей, сердитой, веселой, озабоченной. Ему приходилось видеть ее в различных, не слишком выгодных для женщины ситуациях, например, после ужасного путешествия на верблюдах по раскаленной пустыне или после того, как она однажды упала в грязную реку. Под жгучими лучами солнца, стоя на коленях, она перебирала глиняные черепки, с восторгом разглядывая их, или мыла их под проливным дождем. Она не боялась ни насекомых, ни пресмыкающихся, легко находила общий язык и с научными сотрудниками, и с рабочими, весело шутила со студентами, добрая половина которых была в нее влюблена.

Он видел, как, вскарабкавшись на развалины древних руин или на гребень песчаной дюны, она с альбомом в руках и с запасными карандашами за ухом и в зубах увлеченно работала, стараясь схватить заинтересовавшее ее выражение на лице рабочего или сделать набросок пейзажа в лучах заходящего солнца.

Тори привыкла спать в самолетах, поездах, автомашинах, но только не тогда, когда проезжали мимо реки или озера, потому что ей нравилось смотреть на воду. В совершенстве овладев французским языком, она легко осваивала и языки местных жителей. Она обожала романы ужасов и, читая их, порой умирала со страха, но обязательно вставала, чтобы посмотреть, в чем дело, услышав ночью какой-нибудь подозрительный шум.

Он вспомнил, как был напуган, обнаружив ее отсутствие в одну из таких ночей, но, выйдя на поиски, вскоре увидел ее неподалеку: она кормила забредшую в лагерь бродячую собаку.

Девон знал, что Тори готова прийти на помощь любому живому существу, стоило тому лишь посмотреть на нее печальными глазами. О том, что это могло быть опасно, она не думала. Когда в течение двух недель они гостили у его друга, работавшего в знаменитой долине Серенгети в Африке, она умудрилась внушить симпатию к себе даже одному из львов — огромному дикому хищнику. Было с чего тревожиться ее бедному муженьку. Когда же Тори настояла на том, чтобы проделать хотя бы небольшое путешествие по Сахаре, ей удалось добиться признания у самого противного, с точки зрения Девона, верблюда. Животное, испытывавшее явную неприязнь к Девону, ходило за Тори, как на привязи.

Тори удалось сделать набросок, изображавший инцидент, когда этот чертов верблюд — Тори дала ему кличку Слот — загнал Девона в палатку. На рисунке была видна задняя часть туловища животного, который собирался лягнуть Девона, метавшегося по палатке, пытаясь как-то выбраться из нее. Под рисунком была подпись, сделанная рукой Тори: «Мой герой».

Ничего себе, герой, вспомнил он себя в ту минуту, улыбнувшись. Хотя… может быть, она имела в виду верблюда?

Девон все смотрел и смотрел на нее, а Тори, не подозревая, что за ней наблюдают, смеялась над чем-то, что говорила Анжела, и ему так и не верилось до конца, что она — его жена. Его Тори, его дорогая цыганочка.

Девон увидел, что на простенке напротив портрета Магды теперь висел портрет отца Тори. Он подошел к нему и стал внимательно рассматривать. Светлые волосы мужчины едва заметно подернула седина, а карие глаза, словно смотревшие внутрь, выражали то же стремление к самопознанию, что отличало его прабабку и дочь. Перед ним был тот самый тип мужчины, который покрыл зеркалами всю ванную, чтобы никогда не забывать, что он всего лишь человек. И Девон про себя поблагодарил его за дочь, которую он вырастил и так воспитал.

— Почему ты глаз не сводишь с портрета моего отца?

Девон улыбнулся ей, своей Тори, которая закончила разговор с Анжелой и теперь слегка насмешливо наблюдала за ним.

— Я благодарю его за замечательную дочь, которую вырастили он и твоя мать.

Тори опустилась на край кушетки.

— На тебя опять что-то находит, — озабоченно проговорила она.

— Ничего подобного, и вообще у меня не бывает плохого настроения.

— Нет, ты иногда впадаешь в меланхолию. Например, когда смотришь на одну из своих древних находок, ты становишься каким-то не от мира сего.

— При чем тут дурное настроение? Или меланхолия? Это просто увлеченность.

— Ну, разве что ты так считаешь. Хотя я все же думаю, что дело в настроении.

— Боже, какая у меня упрямая жена!

— Ты тоже хорош. Кроме того, ты не должен замечать мелких недостатков, которые, конечно, могут у меня быть.

— Вот как?

— Я же стараюсь не замечать твоих — все должно быть справедливо.

— Знаешь ли ты, моя дорогая цыганка, что играешь с огнем?

— Уж не собираешься ли ты меня перевоспитать?

— Не испытывай моего терпения. Перестань!

— И не подумаю! — Она вдруг засмеялась. — И пожалуйста, можешь меня наказать: я готова остаться без обеда.

— Да? Чтобы ты свернула себе шею на лестнице, когда ночью будешь пробираться на кухню за едой? Кстати, что ты думаешь насчет того, чтобы съездить за продуктами? Надо снова наполнить холодильник. Насколько я помню, перед отъездом мы его весь очистили.

— Можешь не беспокоиться. Сегодня утром Анжела наполнила его.

— Какая у меня замечательная невестка!

— Совершенно с тобой согласна.

— Как у нее дела?

— Будущая мать чувствует себе превосходно. Так что месяца через два у тебя появится еще один племянник или племянница. — Тори засмеялась: — Анжела несколько нетерпелива, она говорит, что ей надоело ходить, как раздувшийся шар.

— Могу себе представить, как ей тяжело.

— Ты? Вряд ли.

— Я вообще уверен, что женщинам дети не нужны, — с самым невинным видом проговорил он.

— И ты, небось, считаешь, что главная роль здесь принадлежит мужчине?

На мгновение задумавшись, Девон ответил:

— С анатомической точки зрения — да.

Тори фыркнула.

— Я вполне серьезно это говорю, — возмутился он.

— Не сомневаюсь, — Тори подавила очередной приступ смеха и вдруг, вспомнив о чем-то, придвинулась ближе и легонько погладила его по щеке. — Дорогой…