— Как вы догадались?

— По акценту.

Она позвала меня в соседнюю комнату, указала на мягкое кресло, попросила чуть подождать и вышла. Вернулась она довольно быстро, за ней шел молодой человек, застегивая на ходу пуговицы на рукавах белой рубашки.

— Это мой брат Лембит.

Он протянул мне руку, поздоровался, а она всплеснула руками:

— О, я забыла представиться, меня зовут Эльфрида. Я назвала свое имя, Лембит улыбнулся и проговорил:

— Финское имя.

Я тоже улыбнулась. Эльфрида начала торопливо рассказывать, что они с братом провели в Финляндии несколько лет. Отец взял их домой, он был уверен, что Эстония будет свободной республикой. Лембит перебил ее:

— Его расстреляли сразу, как вошли эти… — он отошел к окну. Далеко в поле было слышно пение жаворонка.

Я проговорила:

— У меня тоже арестовали отца и мать. Эльфрида пошла за кофе.

— Отсюда надо бежать, я давно бы ушел к «лесным братьям», но мне нет шестнадцати, и у меня Эльфрида, — прошептал Лембит.

Я сказала, что слышала от хозяина, у которого я снопы вязала на хуторе, что будто за сто грамм золота с человека какие-то люди переправят на лодках через пролив в Швецию. Но в Финляндию нельзя: финны обязаны по конвенции выдать обратно.

Лембит переспросил:

— Уже сто грамм? Я кивнула и добавила:

— Вообще-то я толком не знаю. Просто слышала от «лесных братьев» на ферме, где я работаю.

— Что ты делала на ферме?

— Почти все, что там летом делают.

— А сколько тебе лет?

— Шестнадцать. Но на ферме легче, чем в колхозе.

— Ты в колхозе работала?

— Да, нас сослали в центр России…

Он хотел еще что-то спросить, но вошла Эльфрида с подносом, на котором стоял медный кофейник, фарфоровые чашки с мелкими розами и бутерброды с домашней колбасой и сыром. Она указала взглядом на поднос:

— У нас тоже уже это все кончается. Мы не можем сеять и собирать урожай.

— Можем, мы все можем, но не хотим! — крикнул Лембит. — Все равно отберут, здесь тоже скоро колхозы будут.

— Мы тоже меняем, — продолжила Эльфрида. — У нас много всего. — И она провела рукой вокруг.

У них на самом деле было много всего. Белый рояль стоял с открытой крышкой посередине их громадной комнаты. А внутри рояль был розовый. Вообще, я никогда ничего такого не видела. В распахнутые настежь окна были видны верхушки яблонь с мелкими недоспелыми яблоками.

— А где ваша мама? — спросила я у Эльфриды.

— В Швейцарии. Она там с моим младшим братом, у него что-то с головой. Он болен. Я думаю, что она преподает музыку. До замужества она этим зарабатывала. Нам надо скорее отсюда выбираться.

Я доела бутерброд, поставила тарелку на низкий столик. Эльфрида взяла мою кофейную чашечку, на ее пальце блеснуло золотое кольцо с зеленым камнем, наверное, у них есть двести грамм золота, чтоб уехать, а может, их и так перевезут? Я не знала, что ей сказать, стало неуютно, я встала, вышла на кухню. Они оба вышли за мной. Я взяла сумку и почувствовала, что она стала тяжелее. Я прошла через двор к камням ограды, подняла велосипед и покатила к большой дороге.

Домой в то воскресенье я приехала поздно: пришлось довольно много пройти пешком. Я наменяла много картошки и разных других овощей, и нужно было вести велосипед рядом. Но здесь хорошие дороги, и было не тяжело. Вспоминались разные дома и разговоры. В одном доме мне сказали, что на том красивом хуторе, где я была утром, жил член эстонского сейма, он был известным и богатым человеком. «Может «лесные братья» помогут им бежать», — подумала я.

Утром в понедельник обе тети Айно поехали в город Вильянди, там им обещали работу. Я опять осталась с детьми дома. Тойни у меня сидела на одеяле на полу или ползала по всей квартире. Она была тихим ребенком. Ее надо было только кормить, вовремя сажать на горшок и укладывать спать. А Женя в теплые дни возился на речке, ловил пескарей из-под камней и коряг. А однажды он вдруг прибежал, схватил вилку и убегая крикнул:

— Там под доской в реке сидит громадная рыба с усами! Скоро за дверью раздался визг и крик:

— Открой, открой скорей!

Женя вбежал в кухню и бросил на пол черного извивающегося налима, у которого в спине торчала вилка. Сам он вскочил на табурет. Я тоже испугалась и встала на ящик с дровами, но было жаль и страшно смотреть на бьющуюся на полу рыбу. Я кричала Жене, чтобы он стукнул налима поленом по голове.

— Ты стукни! Я не могу, я больше не могу!.. — кричал он мне. Получился настоящий обед: на первое — свежая уха, на второе — жареная со шпиком картошка с кислой капустой. Это мне на красивом хуторе положили в сумку кусок шпика. И вообще, в тот вечер за столом было хорошо: тети вернулись домой радостными — им обеим дали работу в школе, в местечке Виллевере.

Весь следующий день мы упаковывали вещи, вспоминали всякие истории из нашего путешествия сюда, в Эстонию. Наконец дядя Антти громко хлопнул ладонью по скамье и проговорил:

— Ну еще раз уложим барахлишко!

Я начала мыть посуду. Обе тети Айно сидели в комнате за столом. Они опять говорили обо мне и Ройне, его они хотят устроить в техникум — он всегда был отличником, а меня сдать на курсы портних. Тетям казалось, что самая подходящая работа для девочки — выучиться на портниху. Портнихи всегда и всюду нужны, рассуждали они… Но я знала, что мне лучше работать на тяжелой работе, чем шить.

ИНТЕРНАТ

Нам опять дали комнату в школе. Здесь было все, как в моей школе в Финляндии: все чисто покрашено, водопровод, вода в туалете спускается, паровое отопление… И вообще — обе тети стали учителями. Нас было шестеро, и нам школа дала комнату в пятнадцать метров. Тети просили нас не выходить, в других комнатах квартиры жила большая эстонская семья, нас подселили к ним.

Ночью кто-то споткнулся о мою ногу, я открыла глаза, за столом сидела старшая тетя с Ройне, они ели. Я вспомнила, что тетя едет в Таллинн, устраивать Ройне в техникум. Вернулись они на следующий день, Ройне не приняли на второй курс, а на первый он не захотел. Скоро он начал собираться к дяде в Тарту. Дядя Антти нашел себе работу на железной дороге, он обещал устроить туда и Ройне.

Скоро тети поехали в Вильянди на педагогическую конференцию, там они узнали, что в городе есть русская средняя школа с интернатом. Они сходили туда, но интерната мне не обещали, сказали, что он уже переполнен. Я попросила младшую тетю на следующий же день поехать со мной в Вильянди и упросить каким-нибудь образом взять меня в интернат.

Мы взяли с собой продукты на тот случай, если меня примут.

Я укоротила мамино серое шерстяное платье. Надела туфли с перепонкой и чулки в резинку. Я стала похожа на городскую девочку, и мы отправились на вокзал.

Директор школы сказал, что мест в интернате нет, но тетя начала уговаривать, сказала, что она сама тоже учительница, и тогда директор, махнув рукой в сторону двери, произнес:

— Ну что ж, идите сами посмотрите. Если сумеете найти там какое-нибудь местечко — ваше счастье.

Мы подошли к маленькому дому с черепичной крышей и ставнями на окнах. Наружная дверь болталась на одной петле. Мы вошли в большую полутемную кухню. Возле плиты стоял мальчишка лет четырнадцати. Тетя спросила, есть ли кто из воспитателей, он покачал головой. Тетя посмотрела вокруг и тихо по-фински проговорила:

— Странно, чтобы никого не было.

Мальчишка по-фински ответил, что у них есть староста и чтобы мы подождали, он ее позовет.

Пришла девушка, года на два-три старше меня. Пока тетя говорила с ней про место в интернате для меня, я рассматривала ее. Она стояла, чуть откинув голову назад, казалось, будто ее пышные золотистые косы, свитые в два пружинистых каната, оттягивают ей голову. Время от времени она посматривала на меня, наконец она улыбнулась и проговорила:

— Оставайтесь, как-нибудь устроимся.

Я сунула свои вещи под кухонный стол и пошла проводить тетю на вокзал. До отхода поезда было еще много времени. Мы сели на скамейку в маленьком скверике.