— Он трахал тебя так же хорошо, как и я?

Она засмеялась, но ее смех постепенно перешел в стоны и, к моему удовлетворению, она не смогла ответить. Я чувствовал, что заполняю ее так, как до этого никогда не удавалось ни одному мужчине. Вжимая ее в постель всем своим весом, впиваясь пальцами в ее податливое тело, я продолжал задавать вопросы, которые странным образом возбуждали не только меня, но невероятно заводили и ее саму, словно упоминание о Шаме пробуждало в ней чувства, до сих пор остававшиеся скрытыми в глубине ее естества. Мог ли я оставаться безмолвным и расслабленным после полета к небесам, когда случай давал мне возможность преодолеть то состояние оглушенности и эйфории, что охватывает вас, опустошенного и измочаленного, лежащего бок о бок с женщиной, с которой вы больше не в силах заниматься любовью? И я чувствовал себя ненасытным и неутомимым самцом с обновленными и обостренными чувствами. Своеобразная животная признательность делала меня как никогда сильным и выносливым, способным принять вызов этой талантливой дарительницы наслаждений — одной из немногих женщин, умеющих поддерживать огонь желания на протяжении многих раундов любовной игры; она могла в любой момент заставить бурлить кровь, ведя к полному изнеможению, как некоторые продажные молодые девушки, которых пожилые любовники стараются приучить к своим потребностям, прекрасно понимая, что им все равно придется делиться содержанками — обогатившимися фантазиями угасающих чувств своих папиков — с многочисленными молодыми самцами, постоянно рыщущими вокруг красивых женщин с репутацией опытных и доступных. Вот поэтому я не засыпал рядом с Сарой… и не собирался покидать ее слишком быстро — было почти четыре часа утра. Не имея возможности «спать» в эту минуту с Алекс, я воображал, что почти неистощимое наслаждение, которое дарила Сара, неуклонно приближало меня к истинной цели. В какой-то момент, когда я в очередной раз возносился на вершину оргазма, мне почудилось даже, что я произнес, если не прокричал, имя Алекс. Хотя я в этом не уверен. Если же так случилось на самом деле, то будем признательны Саре за то, что она оказалась достаточно тактичной, чтобы не обидеться на меня… или, по меньшей мере, не подать вида. Чуть позже, когда она заснула рядом со мной, слегка раздвинув ноги и открыв взгляду гладко выбритые складки своего лона, мне в голову пришла любопытная мысль: уж не воображаемому ли Шаму отдавалась она с такой бешеной страстью, когда я, занимаясь с ней любовью, получал наслаждение от воображаемой Алекс?

Наступило утро, пора было возвращаться домой, чтобы застать Мари, пока она не укатила на съемки. Как я и полагал, она была уже готова и ожидала машину с киностудии. Едва завидев меня, она тут же пошла в атаку:

— Ну что? Как тебе крошка Марс?

— Потрясающе.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что она — извини за грубое слово — трахается просто божественно… и превращает своего партнера в неутомимого пахаря своей нивы.

— А та, другая? Алекс? Как обстоят дела с ней?

Вместо ответа я предложил отвезти ее на студию, поскольку машина стояла внизу, у входа. Она согласилась почти с радостью, словно ей хотелось, чтобы ее провожатым хоть один раз оказался я. Разве у нас не все хорошо? Я вел машину, не поворачиваясь к ней, Мари сидела рядом, чопорно выпрямив спину и не скрывая своего напряжения. Наконец она спросила:

— Ты был у них вчера весь день?

— Да.

— Ты сердишься на меня за то, что я не сказала тебе, куда мы едем на съемки?

— Нет, мне на это наплевать.

— Тогда чего ты был такой злой вчера?

И тут произошло нечто совершенно неожиданное и смешное. Я и сейчас не могу вспоминать об этом без улыбки. Внезапно я понял, что говорил об Алекс и Шаме с серьезностью, которая в общем-то была не свойственна мне. Действительно, вместо того, чтобы смаковать подробности ночи, проведенной с Сарой, — что гораздо больше походило бы на меня, — или задавать вопросы по поводу Джека П., я принялся превозносить любовь Алекс и Шама, желая уязвить Мари ее тягой к дешевой роскоши и неожиданным успехом, который я просто ненавидел. Да, я сваливал в одну кучу всякую банальщину о любви и бедности. Я дошел даже до того, что начал расхваливать прелести жизни на мансарде, утверждая, что при красоте Алекс бедность, как любовный выбор, может быть своеобразным проявлением высшей формы дендизма. Желая показать, насколько смешными и нелепыми кажутся ей мои излияния, Мари опустила противосолнечный щиток и, не обращая ни малейшего внимания на мои слова, начала строить забавные рожицы перед небольшим зеркальцем, вделанным в его тыльную сторону. Она откидывала волосы то вправо, то влево, крутила головой и слишком уж выгибала шею, чтобы разозлить меня. Я давил на газ и ехал довольно рискованно, а один раз едва не зацепил чью-то машину. Словно в ответ на мои действия, Мари вдруг повернулась ко мне и закричала:

— Послушай, мой милый Дени, если она тебе нравится, то я рада за тебя! Но прошу лишь об одном: не отправь нас на тот свет только потому, что ей плевать на тебя. В конце концов, соблазни ее и переспи с ней! — После короткой паузы она добавила: — Или же купи! — Снова молчание, потом: — Сколько?

Не веря своим ушам, я повернулся к ней, рискуя врезаться во встречную машину:

— Как это — сколько?

— Да… Сколько?

— Дело как раз в том, — раздраженно бросил я, — что ни о каком «сколько» не может быть и речи! Она привлекает и волнует меня как раз потому, что этот вопрос в данном случае совершенно неуместен, к тому же она без ума от своего парня и не помышляет ни о ком другом. Она словно околдована какой-то темной и непостижимой магией, которая завладела ее душой…

— Ах, вот как? Душой, значит? Как, ты произнес это слово? Мой милый Дени, уверяю тебя, во всем мире нет ни одной женщины, которая в глубине души согласилась бы — физиологически — удовлетвориться только одним мужчиной. Ты прекрасно знаешь, что «верности» нет, как нет и «единственной» любви, что «быть без ума от своего парня», как ты выразился, совершенно не свойственно настоящей женщине. В любом случае она будет твоей! Разве их пришлось уговаривать принять твои… мои деньги? Что скажешь?

Мари прикурила сигарету и сунула ее мне в рот, второй затянулась сама. Она потрепала меня по щеке и насмешливо пустила в мою сторону струю дыма. Наши роли поменялись: та, с которой я до сих пор обращался, как с женщиной-ребенком, теперь говорила со мной «по-мужски».

— Так вот, — продолжила она, — купить можно все… начиная с того, что ты называешь душой. Что касается красоты, то об этом даже не стоит и говорить. Иногда она стоит дороже, только и всего. Что такое красивая женщина? Товар и ничего больше. Продаются все женщины без исключения… даже я. Просто у каждой есть своя цена.

— Я хочу не купить, а победить ее… точнее, заставить ее признать поражение. Этой ночью, трахая Сару, я представлял на ее месте Алекс, ну, ты понимаешь… потому что как с одной, так и со второй мне поневоле придется следовать за Шамом. Не то чтобы я хотел… уверяю тебя, я не знаю, что это, но это нечто такое, что у них есть… но вот что именно?

— Ну, и в чем тут проблема? Разве не всегда твоя нелепая модель дона Жуана идет за кем-то, поскольку его задача как раз и состоит в том, чтобы выведать нечто такое, чего он не знает… то самое нечто, о котором ты говоришь?

— Ты права, Мари, именно поэтому просто переспать с Алекс — не совсем то, что мне нужно; я чувствую между ними нечто другое, то, что представляется мне чертовски привлекательным и желанным.

— Нельзя ли поконкретнее?

— Это нечто происходит у них на мансарде, и я никак не могу уловить, что же это такое. Я рассчитывал подобраться к их секрету через малышку Марс, но на сей раз она отказалась откровенничать со мной. Но я заставлю ее расколоться. Что касается моей, как ты выразилась, «нелепой модели», то тут ты права: смысл ее существования оправдывается лишь тогда, когда удается изловить и уничтожить это бесформенное и бесплотное нечто.