Зато кобура многозначительно распухла – был там пистолет, никаких сомнений… Форма хоть и помята, но пуговицы со старым гербом сияют, словно очередная теледурочка, открывшая для себя «Олвейз-классик».

– Ай-яй-яй… – протянул старшина (лычки тоже сияли, как ясное солнышко), оглядел их так, что стало ясно: беседа надолго затянется и ничего хорошего не сулит. – Вы зачем это Васькин грузовик угнали? Это уже статья, господа хорошие, уголовная статеечка…

С совершенно неуместным в данную минуту злорадством Вадим отметил, что Эмиль пребывает в полной растерянности, не в силах соврать что-нибудь подходящее. И, неизвестно чем побуждаемый, решил вступить в игру:

– Да разве это Васькин грузовик?

– Васькин, Васькин… – с ласковой укоризной заверил мент, похлопывая по кобуре. – Натурально, Васькин. Ну что, мне в воздух стрелять или сами пойдете до камеры?

– Подождите, – опомнился Эмиль. – Давайте я вам все объясню подробно…

– Да я сам все вижу подробно. Попались, граждане хорошие, от рабоче-крестьянской милиции не уйдешь…

Ника вдруг шагнула к нему и протянула зеленую бумажку:

– Давайте как-нибудь договоримся? – предложила она, изобразив обаятельную улыбку.

У самой, как-никак, был изрядный опыт общения с шантарскими гаишниками. Но зеленый Франклин, моментально превративший бы в умилительного агнца самого злобного дорожного волка, здесь, похоже, всегдашнего магического действия не оказал. Городская была магия, незнакомая местным слугам правопорядка…

– Вы мне, гражданочка, всяку дрянь не суйте, – неподкупно отмахнулся старшина. – А то еще одну статеечку к вам пришпилю. – Он опять похлопал по кобуре. – Тут ваши штучки не проходят… – И внезапно расплылся в вовсе уж масленой улыбке. – А я ведь знаю, хорошие мои, откеда вы сбежали. Зна-аю доподлинно! Думали, мы тут лаптем щи хлебаем? И не удалось вам смыться, граждане хорошие, как ни крутились!

Сердце у Вадима не то что упало, согласно известному выражению, шумно провалилось куда-то вниз, затихло, совершенно не чувствовалось. Ника непроизвольно ойкнула. Старшина же, оглядев их с неприкрытым злорадством, протянул:

– Что, голуби, загрустили? Назад вас определим, в два счета и в лучшем виде, уж я вам обещаю. А поднимайте-ка ручки…

Х-хэк! Эмиль крутнулся, ударил, ушел в сторону с невероятной быстротой, ударил вновь… Старшина отлетел, как сбитая кегля, звучно ударился затылком о коляску, сполз по ней на землю и упал лицом вниз, разбросав руки. Все произошло в считанные секунды. Ника так и стояла с баксами в руке, не успев руку опустить…

Зато Эмиль не терял времени даром. Моментально присел на корточки, полез в кобуру. Выпрямился, затейливо выругавшись, швырнул в сторону черный пистолет, отлетевший неожиданно далеко, упавший как-то очень уж медленно. Ощерился:

– Игрушка. Анискин долбаный, на понт взять пытался… В такой глуши, поди, им и табельного не полагается… Или потерял по пьянке, как в том кино…

– Но откуда он знал? – спросила Ника дрожащим голосом. – Он же так прямо и сказал…

– От верблюда, – огрызнулся Эмиль. – Некогда голову ломать. Сматываться надо – статейка получается и впрямь серьезная… Нападение при исполнении. С таким и в Шантарске не сразу справишься, а уж здесь, где мы на положении последних бичей, беспаспортных и бесправных…

– Нет, откуда он узнал? – повторила Ника. – Значит, у н и х есть люди в округе?

– У него спроси… – Эмиль присел на корточки, порылся в карманах бесчувственного милиционера. – Ни денег, ни корочек, ничего полезного. С-сука… Вадим, возьми какую-нибудь ветошку, протри все в кабине, чтобы не осталось пальчиков. Живо!

На сей раз Вадим бегом бросился выполнять приказ – не тот случай, чтобы обижаться на тон и дискутировать.

– Тщательней! – прикрикнул Эмиль. – Руль, рычаги, дверцу – все!

И принялся осматривать мотоцикл. Вадим вытащил из-под сиденья большую тряпку, вонявшую бензином и черную от масла, старательно взялся за работу, оставляя темные разводы на дверцах.

Когда он закончил, Ника присела на корточки над старшиной, все еще лежавшим в прежнем положении, осторожно потрогала, выпрямилась с помертвевшим лицом:

– Эмиль… По-моему он – того…

– Сейчас заплачу, – бросил Эмиль, не оглядываясь на нее. – И салют устрою… Черт, и у этого бензина – хрен да маленько… Как они так ездят, козлы? Ладно, сколько сможем, столько и проедем. Садитесь, живо! – Он ударил ногой по рычагу, мотоцикл мгновенно завелся.

Вновь наступил критический момент… Вадим держал ушки на макушке, но Эмиль, не глядя на него, прыгнул за руль, Ника уже сидела в коляске. Тогда и он забрался на второе сиденье, обеими руками уцепился за большую черную петлю, мысленно ругая себя за очередной приступ малодушия: тут бы голубков и о с т а в и т ь, с мотоциклом худо-бедно управился бы…

Бензина хватило, как скупо пояснил потом Эмиль, километров на двадцать. За это время они разминулись со встречным грузовичком – стареньким «газиком», обогнали, не останавливаясь, куда-то шагавших по своим примитивным делам двух мужичков, видели слева еще одну деревню, побольше, куда, конечно же, не стали заворачивать, миновали небольшое озеро – вокруг него виднелось с полдюжины ярких легковушек, сидели рыбаки с удочками, посередине озера кто-то плавал в черной резиновой лодке.

Мотоцикл заглох, когда озеро осталось далеко позади, на узенькой лесной дороге. Сняв крышку и заглянув в бак, Эмиль печально покривил губы и ничего не сказал, все было ясно и так. Все места, где могли остаться отпечатки пальцев, протерли полами бушлатов, зашагали прочь.

Довольно скоро Ника робко спросила:

– А что теперь?

Эмиль едва не взорвался, но опомнился в последний момент, с наигранной бодростью пожал плечами:

– Дальше бредем, Марковна… Места пошли населенные, ну, относительно населенные, однако это внушает… Между прочим, помнит кто-нибудь, какой сегодня день? Нет? Я тоже не помню. Очень может быть, что и выходной – то-то рыбаки к озеру стянулись.

– А какая нам выгода от выходного? – угрюмо бросил Вадим.

– Некоторая… В выходной всегда легче убегать от властей – чем мы в данный момент и занимаемся. Ничего, найдут этого козла, может, и скоро, но с нами его связать будет трудновато. В этом захолустье на выходные казенная жизнь замирает вовсе, вряд ли станут поднимать хай вселенский… – Он широко улыбнулся. – А то и спишут моментально на того сопляка, отчего лично я плакать не буду, не тянет что-то…. Но самое печальное – я до сих пор не могу определиться на местности. Что Каразинский район, что Мотылинский – если только дизик не напутал – отнюдь не Монако, хоть и Франции не равняется…

«Не так уж он спокоен, – отметил Вадим. – Разболтался, значит, нервничает. Хорошо бы свернуть за поворот, а там – город… Есть же тут какие-то города, хоть и маленькие. В городе вряд ли посмеет».

– Стоп! – Эмиль остановился, поднял руку. – А ну-ка, в лес!

Они торопливо свернули с дороги, укрылись за толстой сосной. Звуки, приближавшиеся с той стороны, куда они направлялись, в конце концов смог опознать даже Вадим – стук копыт и грохот телеги, доводилось их видеть раньше, не такой уж он урбанист, чтобы не распознать телегу…

Она показалась на дороге – серо-белая невидная лошадка трусила не спеша, не обращая внимания на громкие матерные понукания. Бразды правления находились в руках столь же невидного мужичонки, словно сошедшего с экрана: сапоги, ватник, простецкая хмельная физиономия. Свесив ноги на левую сторону, он покрикивал скорее по обязанности, а за спиной у него в телеге помещались два ящика с темными бутылками, звеневшими и погромыхивавшими. Одна, початая, пребывала у мужика в левой руке, он как раз к ней приложился. На телеге он был один…

Эмиль мотнул головой Вадиму – и первым вышел на дорогу, махнул рукой, крикнул:

– Эй, притормози!

В общем, ничего пугающего в его облике не было – штык-нож он заранее спрятал в обширный боковой карман и застегнул его на пуговицу. Мужичонка, кажется, ничуть не удивившись, натянул вожжи: