В тридцатые годы железнодорожные рельсы далеко на север Урала еще не забегали. Отмерив от города Серова (тогда Надеждинска) сотню километров до станции Вагран, они загибались салазками и полосатой шпалой-перекладиной оповещали о конце железнодорожного путешествия. А если кому предстояло продвигаться дальше на север, к Ивделю, то следовало на Вагране искать подводу или топать добрую сотню километров пешком.

Так мы и поступили с дружком Николой той далекой апрельской порой, — отсчитывая трудные километры весенней распутицы, шагали вслед за нагруженным экспедиционным добром подводами. Целью Лозвинской экспедиции «Уралзолота», в которую мы, студенты Свердловского горного института, подрядились на работу, было геологическое картирование и поиски коренных месторождений золота в притоках реки Ивдель.

Золото, золото!.. Презренный желтый металл, вечно лихорадивший, приводивший в смятение человеческие души, не дававший покоя алчным искателям, приносящий людям либо бешеный фарт, либо разорение! Однако совсем не за фартом спешила к Ивделю наша экспедиция. Машины, поступающие из-за рубежа, надлежало оплачивать долларами, а доллары — золотом. Вот «за каким рожном» мы и месили распутицу.

В Ивделе кончалась и колесная дорога. Дальше на север и на запад в горы уходили пригодные лишь для вьючных караванов да оленьих упряжек тропы.

Мы с Николаем рвались в верховья реки, где нашему небольшому отряду предстояли поисковые работы. Однако не тут-то было. Сначала пришлось попотеть над сметами и заявками, горячась в бесполезных спорах с мудрыми кладовщиками и завхозами. На этой заключительной стадии экипировки мы и предстали перед экспедиционным конюхом Ерофеем.

Об этой личности мы немало понаслышались уже в первый день своего пребывания в Ивделе. Судьба закинула Ерофея на Урал с плодородных украинских степей. Среди ивдельчан он слыл человеком ловким и предприимчивым. Устроившись конюхом в геологическую экспедицию, имел много свободного времени и с немалым разумением преуспевал во всяком браконьерстве. Односельчане Ерофея сообщили нам, что на Лозьве вот-вот начнет нереститься щука, и по этой причине Ерофей теперь ждет не дождется, когда развяжет обе руки и «вышарит» в тайгу всех подопечных ему лошаденок.

С Ерофеем мы встретились на большом колхозном дворе. С морщинистого, обросшего бурой щетинкой лица, чем-то напоминающего распаренную в костре кедровую шишку, глядели на нас острые лукавые глазки.

— Здоровеньки булы! Что-то припоздали, соколики! Не шибко, видать, в талгу-то поспешаете, — тоненько пропел конюх. — Айдате в завозню. Зараз во всем разберемся!

В складском помещении Ерофей указал на вешало.

— Седло сами выберите. Да не зарьтесь на то, казачье. Брюхо лукой пропорете. Берите кавалерийское. На ем, правда, не больно поспешишь, зато не опасно. Значит так: начальство вам на отряд одного коня выделило. До базы с вьюками на трех лошадях уйдете. Двух лошадей с парнем назад воротите, а одну при себе оставите. — Посчитав дело законченным, конюх повернулся к дверям.

— Пошли, ребята. Покажу вам нашу лошадиную силу! Хе, хе, хе! Никак в толк не возьму, пошто люди машины-то лошадиной силой меряют. Чудно как-то…

Конюшня встретила нас крепким лошадиным душком.

— Вон ваша лошадиная сила! — Ерофей звонко шлепнул по крупу гнедого жеребчика, что стоял у самых ворот в стойле. Жеребец вздрогнул, высоко вскинул голо* ву и, блеснув белком глаза, скосился на конюха.

— Колькой кличут. Кличку свою здорово знает…

Мой дружок Никола крякнул, и я поспешил успокоить приятеля:

— Ничего! Будем звать тебя Николаем Григорьевичем или тезкой. Чтобы с жеребцом не путать.

Николай возмутился было, но его остановил вопрос конюха:

— Вы, ребята, с конями когда управлялись? В седле-то сиживали? А то глядите, Колька-то уросной шибко!

Я неожиданно для себя ответил:

— А как же! Как лето, с седла не слезаем. Такая работа!

Поздно вечером Николай Григорьевич поддел меня:

— Хо-о-рош! Разбрехался: с седла не слезаем! Работа такая! Тьфу! Слушать тошно!

Не знаю, что меня подхлестнуло, но я соскочил с кровати и выпалил:

— Спорим, что этот «уросливый» жеребчик у меня через лето шелковый станет?!

Николай хмыкнул, а потом добавил:

— Вызов принимается! Награда — финский нож! Джигиту желаю спокойной ночи!

На следующий день при сборах в дорогу я с особым усердием помогал конюху седлать и вьючить наших лошадей. Эту науку нужно было усвоить надежно и в самый короткий срок. В тайге учиться коноводному мастерству будет не у кого.

В полдень наш маленький отряд из пяти человек и трех навьюченных лошадей ушел в горы. В голове отряда двигался Колька. Шагал он под вьюком свободно, без повода, чуть наклонив и устремив вперед гривастую голову. Ступал по траве натуженно, но смело и уверенно. Во всех его движениях, даже в том, как он перешагивал через завалы, угадывался навык коня бывалого.

Я наблюдал за всеми его действиями и поведением и замечал, что есть в нем что-то удивительно симпатичное. А что — не сразу уловишь. Не в пример орловскому жеребцу, был Колька невысок, нестроен. Скорее плотен, приземист да широк на спину. На таежной тропе он не казался пришлым гостем: был своим, тутошним, настоящим таежником. Особенно хорош был Колька, когда шагал по скальным осыпям или по речному галечнику. Там он своими нековаными копытами ступал мягко, изящно, с виртуозной ловкостью, недоступной людям.

На меня Колька не обращал никакого внимания. Только иногда, когда я подходил слишком близко, косил на меня большим глазом и сочно всхрапывал, что, видимо, означало: «Не крутись под ногами!»

Северный весенний день долог. И все же только к поздним сумеркам мы, наконец, добрались до цели своего путешествия — большой вырубки с разбросанными по ней строениями. Тесовые крыши трех бараков и стоявших перед ними сарайчиков были ярко освещены догорающей вечерней зорькой. За строениями поблескивал Ивдель, а с его противоположного берега глядели на нас осветленные зарей высоченные кедры, ели и лиственницы. Устройство быта геологов в поле образуется просто и непритязательно. Над нашими головами была добротная крыша, а это — уже «полбыта». Все поисковые работы нам предстояло проводить по левому, противоположному от нас берегу Ивделя. Доступный же брод находился далеко. Нужна была лодка — и немедленно. Решение этой нелегкой задачи произошло удивительно просто и быстро.

Ивдельчане считают, что обо всех таежных делах и происшествиях лесных жителей прежде всего оповещает вездесущая птица — кедровка. Так случилось и с нами. О появлении на реке геологического отряда в ближайшем стойбище остяков (теперь «манси») прослышали сразу же после нашего появления. Вечером к берегу рудника причалили три длиннющие рыбацкие лодки. Остяки-то на взаимовыгодных условиях и оставили нам одно из своих суденышек. Вопрос с переправой был решен, и на левом берегу Ивделя закипела работа.

Единственным бездельником в эти дни в отряде был Колька. В его служебные обязанности входило обеспечение транспортом дальних геологических маршрутов и связь с экспедиционным центром. Ни в том, ни в другом у нас пока необходимости не было, и Колька, презрев законы товарищества, у всех на глаза бессовестно валял дурака. Похлестывая по крутым бедрам хвостом (причем без всякой необходимости, так как ни оводов, ни мух еще не было), Колька часами слонялся по луговинкам и пустошам вокруг лагеря. Полакомившись первозданной зеленью, коняга обычно валился на бок, потом неожиданно резво перевертывался на спину, блаженно всхрапывал и болтал в воздухе ногами. А после предавался сладкой лошадиной дреме.

Но вот ленивый распорядок Колькиного дня стал постоянно нарушаться не очень приятным для него беспокойством. Случалось это, когда я появлялся перед ним с седлом и уздечкой в руках. Пока я набрасывал на Еоль-кину спину потник и седло, пока застегивал подпруги, к моим неуверенным действиям конь относился снисходительно. Но когда я начинал вскарабкиваться на коня, его выдержке наступал конец. Колька вытанцовывал ногами какие-то замысловатые «па» и отчаянно вертел задом.