На другое утро в девять часов Мелбери, облачившись в лоснящийся, тонкого черного сукна костюм со складками от долгого хранения и пахнущий камфорой, отправился, не мешкая, в Хинток-хаус. Исполнению его намерения способствовало отсутствие зятя, который на несколько дней отправился в Лондон для встречи с коллегами, - так, по крайней мере, он сам объяснил цель своей поездки.

Мелбери не сказал ни жене, ни дочери, куда идет, из опасения, что они могут отговорить его от столь рискованного предприятия, и вышел из дому незамеченный. Он выбрал именно этот час, полагая, что сразу после завтрака застанет миссис Чармонд одну и успеет поговорить с ней до прихода первых посетителей. Задумчиво шагая вперед, вышел он на просеку, отделявшую Хинток-хаус от леса, принадлежавшего Малому Хинтоку. Место было открытое, и Уинтерборн, работавший с подручными в зарослях орешника на соседнем холме, тотчас заметил лесоторговца. Зная, куда тот идет, молодой человек чуть не бегом бросился с холма, чтобы не упустить его.

- Я долго думал о нашем разговоре, - начал он, - и мне кажется, лучше повременить с этим визитом в Хинтокхаус.

Но Мелбери даже не остановился. Решение его было бесповоротно, - он во что бы то ни стало повидает сегодня миссис Чармонд.

И все то время, пока Мелбери не скрылся из вида, Уинтерборн стоял и печально смотрел ему вслед.

Мелбери очень скоро дошел до дома миссис Чармонд и позвонил в колокольчик с черного хода. Тотчас на пороге появился слуга и сказал ему, что миссис Чармонд еще не выходила, о чем Мелбери должен был и сам догадаться, принадлежи он к другому кругу. Мелбери ответил, что подождет. Тогда слуга по-соседски доверительно сообщил ему, что госпожа, кажется, еще спит.

- Ничего, - повторил Мелбери, - я подожду. Похожу пока во дворе.

Поглощенный предстоящим визитом, он не был расположен к праздному разговору.

Но ему долго не пришлось мерять шагами вымощенный каменными плитами двор; он устал, вошел в дом и опустился на стул в маленькой прихожей: отсюда он краем глаза видел ведущий в кухню коридор и весело порхающих служанок в белых чепцах. Они уже прослышали о его приходе и, думая, что он еще во дворе, громко судачили о возможных причинах его появления в Хинток-хаусе. Они удивлялись его смелости, ибо, хотя досужие языки Малого Хинтока обвиняли во всем Фитцпирса, домочадцы Хинток-хауса главным источником зла считали свою хозяйку.

Мелбери сидел, обхватив обеими руками набалдашник своей любимой суковатой палки, которую он помнил еще деревцем. Он почти ничего не видел вокруг: несчастье его дочери застило ему свет, предметы и явления окружающего мира едва просвечивали сквозь горестную пелену последних событий, точно окрестный пейзаж сквозь густо окрашенные картины витража.

Так он прождал час, два. Он чувствовал, что бледнеет и что у него кружится голова. Вошел дворецкий и предложил ему выпить стакан вина.

- Нет, нет, - отказался Мелбери, поднимаясь со стула. - Госпожа скоро выйдет?

- Она кончает завтракать, господин - Мелбери, - ответил дворецкий. - Я как раз иду наверх доложить о вас.

- А вы еще не докладывали? - спросил Мелбери.

- Нет, конечно, - ответил дворецкий. - Вы пришли слишком рано.

Наконец зазвонил звонок. Миссис Чармонд была готова принять посетителя. Когда Мелбери вошел в маленькую приемную, там никого еще не было, но в ту же минуту на парадной лестнице послышались легкие шаги, и наконец явилась сама хозяйка Хинток-хауса.

В этот утренний час миссис Чармонд выглядела, пожалуй, несколько старше своих лет. Она была то, что называется "тридцатилетняя женщина", хотя в действительности ей было лет двадцать семь, двадцать восемь. Но красота ее уже достигла расцвета, если не начала блекнуть.

В комнате было нетоплено, и миссис Чармонд куталась в большую наброшенную на плечи шаль. Она и не подозревала, что Мелбери могло привести сюда что-то иное, чем торговля лесом. Фелис одна во всем приходе находилась в неведении относительно слухов, ожививших однообразное течение деревенской жизни. Не они были причиной уныния, которое порой овладевало ею. Она понимала, что ее увлечение Фитцпирсом может обернуться большой бедой.

- Садитесь, пожалуйста, мистер Мелбери. Вы ведь уже почти что кончили с порубкой деревьев, купленных вами в этом году? Остались, кажется, только дубы?

- Да, да, - рассеянно подтвердил Мелбери, думая о другом.

Он не сел, а стоял, опираясь на свою палку, миссис Чармонд тоже осталась стоять.

- Миссис Чармонд, - начал лесоторговец, - я пришел к вам по более важному, по крайней мере для меня, делу, чем рубка леса. Если моя речь покажется вам грубой, то виной тому моя неотесанность, а не отсутствие уважения к вам.

Миссис Чармонд нахмурилась: она вдруг поняла, куда клонит Мелбери. Все грубое, неизящное в жизни, в том числе и открытое проявление чувств, было противно ее утонченной натуре, и, услыхав первые слова Мелбери, она сильно расстроилась.

- В чем дело? - коротко спросила она.

- Я старик, - продолжал Мелбери. - На склоне лет господь наградил меня ребенком. Я очень любил ее мать, но она рано покинула нас. И единственное, что у меня осталось, - это моя дочь. Дороже у меня ничего нет. В ней вся моя жизнь. Ради нее я и женился второй раз на простой крестьянке, ее няне, которая любит ее, как родная мать. Когда девочка подросла и пришло время ее учить, я сказал себе, что буду есть один хлеб, но дочь моя будет воспитываться в самой лучшей школе. Я не мог спокойно думать о ее будущем замужестве. Мысль, что придет чужой мужчина и уведет ее, была для меня равносильна смерти. Но нельзя противиться законам природы. Я понимал, что моя дочь может быть счастлива только в своем доме, у своего очага. Тогда и мне будет легче умирать. И я решил все устроить сам. В молодости я нанес обиду своему другу, который давно уже умер, и, чтобы искупить вину, я решил отдать свою дочь, свое бесценное сокровище, его сыну. Молодые люди нравились друг другу, но я стал сомневаться, будет ли моя дочь счастлива. Он был беден, а она воспитана, как благородная дама, появился другой мужчина, моя дочь приглянулась ему. Он был образован, хорошо воспитан, словом, во всех отношениях ей ровня. И мне показалось, что в его доме моя дочь будет счастлива. Я не препятствовал ей, и она вышла замуж. Но, мадам, в основе всех моих расчетов крылась роковая ошибка. Этот благородный джентльмен, в котором я так был уверен, оказался слабохарактерным и ветреным человеком, и это грозит большой бедой моей дочери. Он встретил на своем пути вас, остальное вам известно... Я пришел не затем, чтобы требовать чего-то или угрожать. Я пришел как отец, глубоко встревоженный за судьбу своего единственного чада. Умоляю вас, пощадите мою дочь, не отвращайте от нее сердце ее мужа. Запретите ему видеть вас, напомните о его долге, - вы имеете над ним такую власть, что это будет нетрудно. И я уверен, что все у них наладится. Вы от этого не потеряете ничего, ваша стезя пролегает гораздо выше стези простого доктора. А благодарность мою и моей дочери за ваше доброе отношение нельзя будет описать никакими словами.

В первую минуту миссис Чармонд пришла в сильнейшее негодование. Ее бросило в жар, потом в холод. "Оставьте меня, оставьте!" - воскликнула она. Но Мелбери точно не слышал ее, и мало-помалу смысл его речи стал доходить до нее. Когда же Мелбери умолк; она спросила, задыхаясь от волнения:

- Но отчего вы так плохо думаете обо мне? Кто вам сказал, что я посягаю на счастье вашей дочери? Кто-то распространяет ужасные слухи, а я в полном неведении.

- Но, мадам, - Мелбери простодушно взглянул в глаза миссис Чармонд, вы знаете правду лучше, чем я.

Черты лица миссис Чармонд вдруг чуть заострились, и первый раз на ее красивом лице стала заметна тончайшая пленка пудры.

- Оставьте меня, - проговорила она, выказывая слабость, близкую к обмороку, свидетельствующую о нечистой совести. - Это так неожиданно. Вы проникли сюда обманным путем.