Не знаю, они ли стали садить виноград около самой реки Кумы, или уже это выдумка православных, но культура винограда в Прасковьевке, как и в Святом-Кресте, где вина производится 500 000 ведер, – в высшей степени странная, культура поливная, как капуста.

Я осматривал эти виноградники, лозы которых тянулись к небу, виноградники, по середине кустов которых вырыты канавки для поливки. Какие сорта этих удивительных виноградников – я не знаю, но вино из наливных лоз выходит сладкое и весьма слабое, не превышающее в молодости 6° содержания спирта. По-видимому, такая сладость, доходящая до приторности, и нравится простому народу, если в тому же принять во внимание доступность вина по его стоимости – четыре, пять копеек одна бутылка.

Кроме того, при разливе Кумы, виноградники заливаются, как и вся низина; склоны к реке, как от Прасковьевки, так и от Святого-Креста, где виноградники, главным образом, принадлежащие армянам, находятся в таком же положении. Прибавлю к этому, что Святой-Крест – город, наполовину населенный армянами; этот город – сравнительно с селом Прасковьевкой – бедный, производящий не в пользу свою впечатление.

Теперь несколько слов о дороге между Прасковьевкой и Святым-Крестом, дороги не менее пяти верст, но, Боже, какой дороги!! Мне, которому в своей жизни пришлось исколесить по осеннему, дождливому времени проселочные пути православной России, лесных и болотистых её мест, мне пришлось дивиться тому, что било перед моими глазами во время переезда из Прасковьевки в Святой-Крест летом 5‑го июня 1905 г., когда не было дождей…

Положительно, ужас, а не дорога, несмотря на то, что по сторонам вроде малых тополей возвышались виноградники. Две сильные лошади с великим трудом тащили нас троих в легкой точанке. Подумайте, что это – большая дорога, соединяющая два торговых населенных пункта, кроме других селений, из которых приезжают с продуктами на базар в Прасковьевку и в Святой Крест. Да, дорога… Я скажу и совершенно искренно, что это не дорога, а преступление. Именно, преступление!.. Когда мы ехали, колыхаясь, как во время качки на море, когда мы завязали в густой толще грязи, когда мы переезжали дьявольскую дорогу из стороны в сторону, я думал и не понимал, как могут здесь проехать повозки с грузом, я думал, какая должна быть железная сила лошадей, могущая вытянуть из могучего черноземного клея несколько десятков пудов!?

Наконец, я понял, когда увидал первый труп лошади на дороге; спустя несколько сажен, встретился другой, по-видимому еще свежий… О, Боже!

– Это что! – сказали спутники: – вот когда бывает базарный день, то павших лошадей можно считать дюжинами… Прямо сердце перевертывается смотреть тогда, что здесь творится!!..

Вот она, матушка Россия! Вот оно, позорное русское равнодушие и – извините меня – глупость… На какие-нибудь 20–30 рублей крестьянин везет на ярмарку товара, рискуя лошадью, которая стоит 50–60 рублей… Или русское «авось» играет здесь роль?.. Что же вы, господа земские начальники, смотрите? или занимаетесь вопросом о цветении льна зимой?!..

– Как же такую дорогу можно допускать? – спросил я местного исправника.

– Что же мне делать, когда земский начальник заявляет твердо и неуклонно, что дорога в его заведывании, и он знает, что делать!!

Святой-Крест производит худшее впечатление, нежели Прасковьевка. С первого взгляда ясно, что город – бедное село; это доказывают и постройки, и какое-то уныние, царящее по широким улицам города, и отсутствие каменных и приличных зданий, которые сплошь попадаются в Прасковьевке.

Между прочим, мне объяснили, что город Святой-Крест в прежнее время подвергался нападению горцев, которые вырезывали довольно основательно местных жителей. Вообще, более отдаленное прошлое Креста – еще мрачнее и печальнее. Когда-то, во время татарского владычества над Россией, здесь находилось становище татарского хана и здесь же мученическою смертью погиб Михаил, князь тверской.

В самом деле, внизу, близ берегов р. Кумы, вся местность изрыта ямами и всевозможными колдобинами, в которых и по сие время жители находят много жженого кирпича, а также изредка плиты, даже мраморные, с татарскими надписями и украшениями.

– Откуда здесь появились армяне! – спросил я.

– Из Моздока больше… Там их черкесы очень не жалуют, а здесь им безопаснее!..

С края города начинались монастырские постройки; некоторые из них заново возводились, а другие, в том числе и церковь, были далеко не новые.

Мы отправились в монастырь. Виноградник и небольшой фруктовый сад свидетельствовали о некоторой хозяйственности братии.

– У них, у монахов, в степи хутор при 1 200 десятинах хорошей земли… Хлеба в монастыре много… Живут богато!

Мы вошли во двор, где встретили очень любезного игумена, пригласившего нас в свое помещение; почтенный отец предложил мне попробовать монастырского вина. Очень оригинальное, но все-таки сладковатое винцо, нельзя сказать, чтобы слабое.

– Сколько у вас десятин виноградника?

– Две с половиной, – отвечал настоятель. – Да вот беда, не знаем, куда деваться с вином, все ищем сбыта. Вот в Москву бы хорошо отправлять…

Я пожелал успеха, прибавив, что жителей наших больших северных центров торговцы, решительно ничего не понимающие в виноградных винах, приучили к фальсификации, что крайне вредно отражается на производстве и особенно сбыте отечественных, действительно превосходных вин.

– Подделывают стало быть!.. А мы с настоящим виноградным соком сидим и не знаем, куда деть!..

– Еще как подделывают! – заключил я: – по статистике в Москву привозится вина, положим, столько-то миллионов ведер, а выпускается из Москвы втрое больше.

– Как же так?!..

– Виноградников в Москве нет, но воды нельзя сказать, чтобы было мало… Скажите, пожалуйста, отец игумен, этот храм построен в память Михаила Тверского?

– Нет, храм в честь Спаса Преображения, а обитель – во имя св. Воскресения… Но вот часовня, которую вы, кажется, видели, построена во имя Михаила, князя Тверского, замученного в Орде.

– Вот дороги у вас плохи, – сказал я, прощаясь.

– Что говорить, бедовые дороги, когда и не проехать…

– Что вы думаете о земстве?

– Дело доброе, надо что-нибудь делать!.. Дороги осенью и зимой – истинное мучение и для людей, и для скотины, особенно же для последней… Иной раз нужно в Прасковьевку, а не проедешь… никак… чистое несчастье!!!

Одним словом, дороги не могут соответствовать несомненному богатству ставропольской губернии; это – дороги не для края, который носит уже несомненные признаки культурности, а дороги для диких кочевников, да и то – с грехом пополам…

Земство – это единственное средство вывести губернию из того ужасного положения, в котором она находится не только по отношению к путям сообщения, но и по нуждам образования и врачебной помощи, принимая во внимание, что один участковый врач – на 65 000 человек, разбросанных на огромной площади.

Да, земство!.. Введение этого земства нельзя откладывать, и нечего об этом спорить, – достаточно самого ярого противника самоуправления провезти по дороге из Прасковьевки в Святой-Крест, или обратно, и я уверен, что он тотчас согласится, когда воочию увидит этот истинный ужас.

– Земство – единственный выход из того положения, в котором при всем богатстве находится и земледелие, и скотоводство, и вообще хозяйство, которое не может развиваться при отсутствии сносных путей сообщения, – говорил исправник.

То же говорили и другие, указывая на солидные убытки от бездорожья и разлива Кумы:

– Мы не боимся земского обложения, мы достаточно богаты, чтобы содержать земство, которое при десятинном серьезном обложении даст нам огромную выгоду, если построит пути сообщения; мы не говорим о других нуждах края: дороги, это – первое, что нужно и купцу, и крестьянину, да и, наконец, всякому, до низшего администратора включительно. В земстве мы видим свое будущее, и это будущее улыбается нам доброй улыбкой. Мы уверены, что наше земство в своем распоряжении будет иметь такие средства, которым позавидуют другие земские губернии…