Восьмой, Одиннадцатой симфониях. Даже в Десятой симфонии, где
последовательно выдержан субъективно-лирический аспект отражения
жизни, не только постоянно ощущаются ее сложность, многоплановость,
динамизм, но нередко возникают зримые, вещественные картины
объективные, внеличные символы отображаемых процессов.
Среди композиторов, тяготеющих к театральному искусству, мало таких, кто не обращался к шекспировским закромам. По данным музыкальной статистики, русская музыкальная шекспириана насчитывает не менее ста произведений, из которых, в дополнение, следует отметить балет В. Орланского "Виндзорские проказницы", "Укрощение строптивой" В. Шебалина и замечательную музыку Арама Хачатуряна к спектаклям "Макбет", "Король Лир" и к кинофильму "Отелло".
ШЕКСПИРИАНА
Наследник славы, для грядущих дней
Не просишь ты свидетельства камней.
Ты памятник у каждого из нас
Воздвиг в душе, которую потряс
Мильтон
Шекспир - величайший возбудитель культуры, неиссякаемый источник, из которого она черпает свою энергию, питает творцов. Его идеи и образы в немалой степени споспешествовали развитию европейского сознания, укреплению личностного начала, если хотите, - очеловечению неолитического человека. Лакмусовой бумажкой всей послешекспировской истории было ее отношение к Шекспиру.
Разрушительность революции - это ее свойство номер один. Когда пуританин Кромвель сверг короля, одним из первых его декретов стал запрет театра: с 1642 по 1660-й английский театр прекратил свое существование.
Реставрация монархии и реставрация Шекспира произошли одновременно.
Монархия вернула Шекспира, однако XVII век оказался щедр на импровизации: к оригинальным текстам относились как к канве. Шекспир тоже пользовался чужими сюжетами, превращая поделки в шедевры. Этого нельзя сказать о "сыне", Давенанте: объявив себя почитателем Шекспира, он ради моды и потребы публики превращал шедевры в банальности.
Хотя в эпоху Просвещения Шекспиру повезло больше, чем Данте, о культе не могло быть и речи. В темный век Просвещения нередко можно было слышать отзывы, что "пьесы Шекспира предназначались лишь для клоунов, шутов, стражников и им подобным". Или что "в лошадином ржании или собачьем лае больше смысла, живости выражения, человечности, чем во многих полетах поэтического воображения Шекспира". С рационалистической непосредственностью Просвещение перелицовывало "Отелло" в нравоучительную историю для дам, опошляя объемность и космичность Великого Барда. При широком спектре оценок Шекспира в XVII веке Бен Джонсон пользовался неизмеримо большей популярностью по сравнению с Лебедем Эйвона.
Возглавивший поход против Шекспира Раймер - со свирепостью тирана подверг скрупулезному анализу трагедии Шекспира и пришел к заключению, что Шекспир лишен дара в жанре трагедии. "Отелло" - не более чем "кровавый фарс без изюминки и вкуса". Выпрямляя Шекспира, он писал:
Мораль трагедии поучительна. 1. Она может послужить
предупреждением благородным девицам, что получается, когда они, без
родительского согласия, убегают из дому с чернокожим мавром. 2. Она
может послужить предостережением всем хорошим женам, что надобно
тщательно беречь платки и ткани. 3. Для мужей урок состоит в том, что,
прежде чем начать ревновать трагически, надо проверить доказательства
математически.
В другом месте, отрицая правдивость Яго, Раймер заявлял: "Шекспир изобразил его лжецом и клеветником, тогда как всем известно, что военные простосердечны и прямодушны". Лучше не скажешь... Воистину у человека нет большего врага, чем он сам...
Правда, не все были столь "простосердечны и прямодушны". Во второй половине XVII века М. Кавендиш за Шекспиром-драматургом разглядела великого художника, мастера художественного слова, тонкого психолога, гениального поэта.
Шекспир обладал верным суждением, живым остроумием, всеобъемлющей
фантазией, тонкой наблюдательностью, глубоким пониманием и
исключительно большим красноречием; поистине он был прирожденным
оратором в той же мере, в какой был прирожденным поэтом.
Джон Мильтон смолоду преклонялся перед Шекспиром. В 1630-м, в возрасте 22-х лет, Мильтон писал:
Нуждается ль, покинув этот мир,
В труде каменотесов мой Шекспир,
Чтоб в пирамиде, к звездам обращенной,
Таился прах, веками освященный.
Наследник славы, для грядущих дней
Не просишь ты свидетельства камней.
Ты памятник у каждого из нас
Воздвиг в душе, которую потряс.
К позору нерадивого искусства,
Твои стихи текут, волнуя чувства.
И в памяти у нас из книг твоих
Оттиснут навсегда дельфийский стих.
Воображенье наше до конца
Пленив и в мрамор превратив сердца,
Ты в них покоишься. Все короли
Такую честь бы жизни предпочли.
В поэме "L'Allegro," противопоставляя непосредственность Шекспира учености Бен Джонсона, Мильтон назвал своего кумира "дитем Фантазии", а его голос - пением птиц в лесу. Та же мысль повторена затем племянником Мильтона Эдуардом Филлипсом в статье "Поэтический театр":
...никто никогда не создал ничего более грандиозного и трагически
возвышенного; никто не изобразил природу так близко к жизни; а там,
где его искусству недоставало отделки, так как образование его не было
экстраординарным, он доставляет удовольствие безыскусным и врожденным
изяществом.
Крупнейший шекспировед XVIII века Э. Мелон положил начало хронологии шекспировских драм, завершившейся в XX веке знаменитой таблицей Э. Чамберса, в которой датировка большинства пьес установлена с точностью от одного до трех лет.
Во Францию Шекспир пришел в конце XVII века, а в начале XVIII-го стал центром литературной жизни и главным героем литературных дискуссий. Решающую, притом негативную, роль в офранцуживании Барда сыграл "поэт ивы" Жан-Франсуа Дюсис, глазами которого Франция знакомилась с Шекспиром. Дюсис не знал английского и поэтому переписал Шекспира заново по восьмитомному "Английскому театру" Лапласа. Шекспировский цикл Дюсиса - это не перевод Шекспира, а новые произведения, в которых сохранены лишь фабула и герои. Шекспир упрощен, сжат, уложен в прокрустово ложе единственности, освобожден от "жестокости" и "грубости". Дюсис глубоко чтил Вольтера и делал шекспировские трагедии "школой философии и морали" - этим все сказано. "Подлинная трагедия - школа добродетели" - эта мысль Фернейского Патриарха была путеводной для Дюсиса, очистившего Барда от всего противоречивого. Как писал сам Дюсис, он имел дело с нацией, вести которую по кровавым дорогам страха можно только с большой осторожностью. Дюсису действительно вменяли в вину обращение к "Макбету", и он долго колебался, не решаясь отдать его на суд французского театра. В предисловии поэт ивы предупреждал, что, приспосабливая "Макбета" к отечественной сцене, он ослабил "отвратительное" впечатление, которое вызывает пьеса Шекспира, и не вышел из классической поэтики. Однако даже "облагороженный" Дюсисом Шекспир вызвал шок. На премьере "Отелло" женщины теряли сознание, хотя Отелло пользовался не подушкой, а кинжалом.
Как бы не относиться к деятельности Дюсиса, нельзя отбросить тот исторический и культурный факт, что во Францию и Россию Шекспир пришел, пройдя через его руки, не только потакая вкусам французов и русских, но и воздействуя на них.
В адаптациях и "очистке" Шекспира приняли участие большая плеяда поэтов и драматургов, в том числе Драйден ("Все за любовь", "Антоний и Клеопатра"), первый биограф Шекспира Н. Роу ("Джейн Шор"), Тейт ("Король Лир"), Отвэй, Давенант, Сиббер, Филлипс и др. Даже великий Гаррик предпочитал ставить переработки, сам занимаясь адаптацией пьес Шекспира.
В Италии аббат Антонио Конти писал трагедии а lа Шекспир, именуя самого Барда Английским Корнелем. Ученик Гравины Паоло Ролли вступил в полемику с Вольтером, защищая Данте, Тассо, Мильтона и Шекспира. Последний, по его словам, "поднял английский театр на недосягаемую высоту". Карло Гольдони противопоставлял омертвелому классицизму живого Шекспира. Алессандро Верри, пользуясь "уроками Шекспира", написал "Заговор в Милане", совершенно не страшась прямых заимствований. Джузеппе Баретти - снова-таки в полемике с Вольтером - призывал современников изучать Шекспира, Мильтона и Драйдена.
