Итак, я соврала, прости меня, небесный падре. Я еще не успела до конца понять, что именно сделала, какое решение приняла, но оно тут же ударило меня – возвращаясь бумерангом. Лгать грешно.

– Значит, на обеде, да? Вы были там с Сережей, но ушли порознь. Почему? – спросил Трену, протягивая мне воду.

– Мы поругались, – пробормотала я. Комиссар кивнул и принялся что-то записывать, отбивая чечетку пальцами на клавиатуре. Трену печатал быстро и умело, как профессиональная секретарша.

– Сильно поругались?

– Нет, не сказала бы, – пробормотала я, и комиссар, остановившись, повернулся ко мне.

– Значит, не так уж сильно? Но вы немедленно ушли с обеда, бросив там свою мать? Давайте договоримся, что вы будете говорить правду.

– Правду? – побледнела я, ибо меньше всего хотела сейчас не только озвучивать, но даже знать правду. Андре, мой Андре, павший жертвой моих грехов, мой сокрушающий все на своем пути любовник – что ты натворил? Что сделал с Сережей?

– Да, правду, – кивнул комиссар.

– Извольте. Сережа ударил меня. Да, он меня ударил! Это вас, наверное, не удивляет, ведь мы же – русские. Но я не собиралась этого терпеть, больше не собиралась. Понимаете, о чем я?

– Вы хотите сказать, что он бил вас не в первый раз? – нахмурился Трену.

– Вам нужно, чтобы я пережила свое унижение снова? Вспомнила все в деталях? Да, извольте. Он бил меня. Не то чтобы он был склонен к насилию, но в определенные моменты…. Когда он нервничал или терял контроль над ситуацией…

– А в тот день он что, потерял контроль?

– Вы хотите знать все? – скривилась я и, делая вид, что решаюсь на откровенность, подошла к окну. – Я сказала ему тогда на обеде, что расстаюсь с ним. Я не собиралась объявлять об этом именно там, просто так получилось.

– Получилось?

– Да. Он потащил меня на какую-то лестницу. Начал приставать. Целоваться полез. Я вообще не хотела, чтобы он прилетал в Париж. Как раз взяла паузу, чтобы подумать. Но он решил по-своему. Он всегда поступает так, как хочет. В конце концов, это было совершенно неизбежно. Я должна была уйти от него много месяцев назад, а не позволять ему жить в собственных иллюзиях. Я ненавидела нашу личную жизнь. Нет, скорее, не так. Она была мне безразлична. Разве это не еще хуже?

– Значит, вы признались ему, что решили от него уйти, и он ударил вас. После этого вы сразу уехали. Так?

Мне показалось, что в словах Трену содержится какой-то дополнительный смысл. У страха глаза велики, возникло ощущение, что он видит меня насквозь. Возможно, он знает, с кем именно я уходила с того обеда, если нас с Андре кто-то видел. Или – эта мысль вдруг обожгла меня – ему об этом сказал сам Андре. Откуда мне знать, кого еще Трену допрашивал в связи с исчезновением Сережи.

Я глубоко вдохнула и внимательно посмотрела на тощего француза. Комиссар ведет себя так, словно не знает, из-за чего произошла драка между моим бывшим парнем и Андре Робеном. Но ведь он должен бы это знать! Кого первого допрашивают, когда в руки полиции попадает подобная видеозапись? Потерпевший исчез, остается только месье Робен. «Здравствуйте, месье Робен. Зачем вы ударили в челюсть русского по имени Сережа ранним утром такого-то числа? Ах, из-за мадемуазель Даша? Вашей любовницы? Спасибо».

С другой стороны, как сказал мне сам Трену, он устал заниматься пропавшими туристами. Что он может знать? Сколько времени он потратил на дело, в котором даже не фигурирует тело убитого? Пьяная драка без видимого повода. Даже моя мама не знала, во что я ввязалась и с кем именно я имею дело.

– Не сразу. Я зашла в туалет, чтобы посмотреть, как сильно он мне врезал.

– У вас остался синяк?

– Нет, – покачала головой я, и тут же заметила сомнение в глазах полицейского. – Не синяк, скорее, ссадина. Он разбил мне скулу.

– Можно, я взгляну на ваше лицо поближе? – попросил комиссар Трену. Его голос прозвучал неожиданно жестко. Он мне не верит, еще бы. Ему, наверное, страшно хочется, чтобы я рассказала ему, куда делся Сережа после этой драки. Он наверняка вдоволь наслушался маминой истории про исчезнувший труп, и теперь буквально не знает, что со всем этим делать. Все, что ему нужно – сбросить ненужный груз со своих плеч. Но он добросовестный, этот Трену, и допрашивает меня как положено. Главный вопрос – считает ли он, что Сережа мертв? Моя задача – убедить его в том, что это не так. Даже если я сама теперь считаю иначе.

Сережа может быть мертв. Я впервые по-настоящему приняла это как возможность, как реальность, как кошмар наяву. Я говорила себе – но ведь он точно так же может быть и жив. Мы ничего не знаем.

– Конечно, – кивнула я, поворачиваясь к свету.

Комиссар долго недовольно кряхтел над моей ссадиной. Отек уже давно спал, но след остался – не замажешь и не сотрешь. Да, Сережа меня ударил. Эта капля правды отравляет воду, и я спаиваю комиссару всю ложь до дна.

– Н-да, – хмыкнул он, явно удивившись наличию моей ссадины. – Выражаю вам свое сочувствие. Бить женщину – последнее дело. А вы кому-то об этом рассказывали? Месье Робену, к примеру?

– Почему вы спрашиваете? – осторожно уточнила я.

Трену ответил без раздумий:

– Видите ли, у этой драки должна быть какая-то причина.

– Почему бы вам не спросить об этом самого месье Робена? – предложила я, самым тщательным образом проследив за его реакцией.

Господин комиссар нахмурился и посмотрел на меня так, словно я сказала нечто досадное, неприятное, но давно уже ему известное. Не так, как смотрят на наглого лжеца. Нет, он не допрашивал Андре. Трену позвонил мне первой, не знаю уж, почему. Хотя, если вдуматься, я всего лишь туристка без роду и племени, и вызвать меня на разговор в полицию – плевое дело, никаких последствий. Другое дело – Андре Робен, сын именитой французской аристократки, известный пластический хирург, имеющий в родных братьях знаменитого адвоката. Тут простым звонком не отделаешься. Поэтому-то Трену и кривится, стоит мне только упомянуть о месье Робене. Он спит и видит, как убрать это дело в стол. Значит, я могу успеть поговорить с Андре раньше, чем эта ходячая каланча. И я не хочу даже думать о том, почему это делаю.

– Спросим, не волнуйтесь. Так где он может быть, как вы думаете? – поинтересовался Трену.

– Кто?

– Сережа! – пожал плечами комиссар, и я с трудом сдержалась, чтобы не выдохнуть с облегчением.

– Я звонила в Москву, причем много раз, но он там не появлялся.

– Думаете, если бы ваш парень пересек границу, я сейчас сидел бы тут с вами?

– И представить себе не могу, где он может быть. Тут, в Париже, у него никого нет.

– Кто-то есть, значит.

– О чем вы? – я прикусила губу. – Сережа приехал сюда спонтанно!

– Вы так думаете, Даша? – Трену говорил со мной как с ребенком. – На выходные?

– Уверена, – ответила я тоном оскорбленной невинности.

– И что? Вот вы, к примеру, говорите, что приехали в Париж, чтобы помогать маме. Приехали, заметьте, по туристической визе, которая исключает возможность работы. А ваша мама сейчас где? На киносъемках! Что в этом логичного, кроме грубого нарушения нашего визового законодательства? Вы же, как ни странно, не с нею, а здесь, в Париже – и что вы тут делаете, я не знаю. Но в Россию вы не улетели, вот сюрприз. И знаете, почему меня это не удивляет? Потому что ежегодно во Франции на нелегальном положении остается целая куча туристов, и все они, окажись в полиции, расскажут про то, что приехали на выходные – посмотреть на Мону Лизу, чтоб она уже перестала улыбаться всем и каждому. А потом – случайно – кто-то выходит замуж, а кому-то предлагают сниматься в кино. Кто-то просто так болтается в Париже, безо всяких причин. А кто-то находит работу где-нибудь в Нормандии и уезжает, купив электронный билет. И, знаете ли, не ставит полицию в известность. И что же нам теперь всех искать? А через полгода окажется, что ваш Сережа пропалывает виноградники и пляшет голыми ногами в бочке. Скоро как раз сезон.