Все это или ложно, или до такой степени необыкновенно, что по справедливости не заслуживает доверия. Однако нужно верить самым твердым образом, что Всемогущий Бог может сделать в наказание ли, или для сдерживания все, что захочет, а демоны по могуществу своей природы (ибо они – тварь ангельская, хотя по собственной своей вине и злая) могут делать только то, что попускает Он, советов Которого тайных много, а несправедливого ни одного. Но если демоны и делают нечто такое, о чем идет у нас речь, то, конечно, не новые творят природы, а изменяют по виду те, которые сотворены Истинным Богом; так что они кажутсяне тем, что они на самом деле. Итак, я никоим образом не верю, чтобы демоны, не говоря о душе, даже тело могли превращать своим искусством или силой в действительные члены и очертания животных. Но воображающий элемент человеческой души (phantasticum hominis)1, который и при размышлении, и в сновидениях принимает вид бесчисленного множества различных вещей и, не будучи телом, все же с удивительной скоростью принимает подобие телесных форм, когда телесные чувства бывают усыплены или притуплены, может каким-то непонятным образом являться чувствам других в телесной фигуре; так что самые тела людей находятся в другом месте, оставаясь, правда, живыми, но в состоянии усыпления чувств более тяжелом и глубоком, чем во время сна, а это phantasticum является чувству других, как бы истинное тело в образе какого-нибудь животного; да и себе самому человек при этом кажется таким; так, может ему казаться во сне, что он в подобном виде переносит тяжести; причем если эти тяжести суть тела истинные, то их переносят демоны, мороча людей, которые видят в этом случае с одной стороны истинные тела тяжестей, с другой – ложные тела вьючных животных. Так, некто по имени Престанций рассказывает о следующем случае с отцом его: тот съел у себя дома в сыре помянутый яд и лежал в своей постели, как бы спящий, но так, что его никоим образом не могли разбудить. Чрез несколько дней он как бы проснулся и рассказал снившееся будто бы ему тяжелые сны – именно будто он был ломовой лошадью и в числе других вьючных животных возил солдатский фураж, называемый ретинским, потому что он перевозился в Ретию. Оказалось впоследствии, что так и было в действительности, как он рассказывал, хотя ему все это представлялось его же сновидением. Другой рассказывал, что он ночью у себя дома, прежде чем лечь в постель, видел, будто к нему пришел один очень ему знакомый философ и объяснил ему нечто из философии Платона, чего прежде, когда он о том его просил, не хотел объяснить. И когда он спрашивал после философа, почему тот в его доме сделал то, что отказывался сделать у себя дома, когда его просили о том, философ отвечал: «Я этого не делал, но мне грезилось во сне, что я это сделал»… И в этом случае в фантастическом образе представилось бодрствующему то, что другой видел во сне.

Об этих вещах мы слышали не от кого-нибудь, кому поверить бы считали делом недостойным, но от таких рассказчиков, которые, по нашему мнению, не были лжецами. Мне кажется, что и то, что рассказывают люди и что занесено в книги, будто аркадские боги или, вернее, демоны, превращали людей в волков, и будто Цирцея своими заклятиями превратила спутников Улисса, могло произойти так, как объяснил я – если только оно действительно было. Что же касается Диомедовых птиц, то они, в виду того, что род их, как утверждают, продолжается преемственным выводом детей, по моему мнению, были не превращены из людей, а подставлены на место похищенных, как была подставлена лань на место Ифигении, дочери Агамемнона.

Наконец, Августин не отрицает и возможности любовных сношений между земными женщинами и духами.

Существует весьма распространенная молва, и многие утверждают, что испытали сами или слышали от тех, которые испытали и в правдивости которых невозможно сомневаться, что силь-ваны и фавны, которых в просторечии называют инкубонами, часто являлись сладострастными в отношении к женщинам, стремились вступать и вступали в связи с ними; уверяют также очень многие, и притом такие, что отрицать это представляется бесстыдством, будто некоторые демоны, которых галлы называют дузиями, весьма склонны к этой нечистоте и постоянно предаются ей. Тем не менее на основании этого я не решусь дать какого-нибудь определенного заключения относительно того, могуг ли какие-либо духи, имеющие тела из воздушной стихии (ибо и эта стихия, когда приводится в движение опахалом, подлежит чувству и осязанию телесному), испытывать такого рода похоть, чтобы вступать так или иначе в связь с женщинами, ощутительную для последних.

Итак, мы видим, что неоплатонические теории в христианской оболочке, как мы находим их у бл. Августина, бесспорно, открывали для блужданий человеческого ума очень широкое поле, со многих точек которого жизнь представлялась в крайне своеобразном преломлении. Но исходить его из конца в конец суждено было уже не римскому обществу, при Августине доживавшему свои последние годы. Труд Августина «О граде Божием», откуда заимствованы изложенные выше взгляды, был им предпринят, как известно, под ошеломляющим впечатлением, которое произвел на весь тогдашний образованный мир разгром Рима Аларихом – событие, явившееся предвестником конечной гибели древней Римской империи и наступления средних веков, где римской осталась только церковь. К деятельности римской церкви в средние века, поскольку она связана с нашим вопросом, мы теперь и должны обратиться.

История обращения в христианство германских племен, принявших новую религию из рук Рима, шла в разных случаях различными путями. Так, франки, успевши растерять за время странствий религиозные заветы предков, с крайнею легкостью сменили свою старую веру на веру побежденных ими римлян; напротив, саксы, крепко сидевшие на родной почве, сделались христианами лишь после отчаянного сопротивления, уступая гнету железной руки такого властителя, как Карл Великий. Но при всем внешнем разнообразии условий, в которых отдельные германские народы входили или вводились в лоно церкви, с внутренней стороны все они после крещения оказывались в одном и том же отношении к новой своей религии. Тогда как принятие христианства римским императором было закономерным результатом духовной эволюции римского общества, заключительным актом долгого исторического процесса, крещение германских вождей – будь то насильственное крещение Видукинда и его саксов или вполне добровольное крещение Хлодвига и его франков – являлось по общему правилу не заключительным, а начальным актом в замене среди данного племени языческого миросозерцания христианским. «Не религиозное движение, – так пишет относительно франков своим компетентным пером Гаук, – открыло христианству доступ к франкам, и христианство в сравнительно короткое время стало у них господствующей религией без сколько-нибудь чувствительной реакции на это со стороны народа. Тех резких сотрясений, которыми обычно сопровождается замена старой национальной религии чуждою, новою, тут не оказывается и следа: история обращения франков в христианство не ведает мучеников ни за христианскую, ни за языческую веру. Насколько можно судить, старое было покинуто и новое принято без малейшей боли в сердце. Это становится понятным лишь при условии, что в эпоху такого перехода религиозный элемент в жизни народа стоял вообще далеко не на первом плане. Так это у франков действительно и было. Но если это обстоятельство облегчило вступление их в христианскую церковь, исключив религиозную оппозицию такому шагу, то оно же в соответственной мере должно было затруднить работу церкви над народом, который отныне становился христианским». И франки при этом не представляют какого-нибудь исключения. Как очень характерный пример я приведу еще историю принятия христианства одною ветвью бургундов, живших тогда на Рейне. Стране, занимаемой ими, грозили гунны. Тогда, «рассудив, что Бог римлян крепко помогает боящимся Его, они по общему согласию решили уверовать во Христа. И, обратившись к епископу одного из галльских городов, они просили у него христианского крещения. Тот же семь дней готовил их постом, проповедуя им веру, а на восьмой отпустил их, дав крещение». Бур-гунды, уповая твердо на Бога римлян, с успехом отразили после того гуннский набег; но понадобились многие и многие века, чтобы та вера, которая преподана была этим бургундам в одну неделю, успела хотя частью перейти в действительное достояние их потомков.