Мне так неудобно перед Симочкой, сколько хлопот, волнений принёс ей этот «злополучный» отрез.

Ты напрасно, дорогая выслала 100 р. Как только получу их, — отошлю тебе обратно. Спасибо. Это я за ними шла на почту и упала, да так, что на почту уже не дошла. Ида шла на базар, вместе с ней вышли, и почти у ворот я свалилась.

Посылки давно отослала, сразу две. Повозилась с Ганниной — она была неплотно упакована, т. е. там что-то тарахтело и только по приказанию директора посылку у меня приняли. Я была совсем в отчаяньи. Ящик был плотно забит. При отправлении посылок в Харьков — учти это обстоятельство.

Ну вот, о деловом, кажется, всё.

От Иды я теряю голову. Она получала и сама писала дичайшие письма. Наполненные босяцким жаргоном. Прочитав их, я первый раз в жизни (не от физ. боли) была почти в обморочном состоянии. Моя чистая девочка может писать такие гадости. Что может быть подобно горю матери, когда она теряет веру в своё дитя?! Не легки эти дни.

О тебе тоже думаю с грустью и жалостью. Пусть пройдёт некоторое время, тогда, если захочешь, напишу об этом обстоятельней. Неужели нам всегда на расстоянии всё кажется лучшим? По крайней мере, этот приезд ещё раз подчеркнул, что не видя меня ты питаешь и нежность и теплоту, что исчезает при встречах. Это меня обижает. Я не хочу, чтобы ты думала обо мне лучше, чем я есть в самом деле…

Дорогая Ксюшенька!

Первые дни по приезде из Москвы мне не думалось, что твоё молчание меня так будет беспокоить сейчас. Мне представляется, что ты больна, что с тобой случилось что-то скверное.

Написала я Ол-ке с просьбой сообщить о тебе и не получая ответа совсем забеспокоилась. Поэтому напиши мне о том, что с тобой всё благополучно, а дальше если не хочешь — не пиши.

В нехорошее время ты перестала мне писать. Происходят ужасы с Идой. Она окончательно изолгалась, обманывает на каждом шагу. Дошла до того, что вместо школы она где-то гуляет. Нина на неё влияет самым пагубным образом. Сблизилась она с паскудной компанией. Ко мне стала относиться враждебно, а бабушку ненавидит. С каждым днём я чувствую, как она окончательно уходит от меня. Уходит куда-то в грязь, в нехорошую жизнь. Даже глаза у неё стали другими.

Может быть — это явления переходного возраста и если б мне удалось отдалить её от этой компании, — она могла бы перемениться. Но навряд ли.

Я измучилась. Всё-всё для меня теряет значение. Гибнет моё дитя. Ни ласки, ни уговоры, ни мои слова не действуют на неё. Где искать спасения?

12/XI.

Ксюшенька дорогая!

Неужели такой скверный осадок от моего пребывания, — что ты замолчала.

Вчера мне предложили ехать в М-ву делегатом от воен. д/учреждений н/гарнизона. Я почти отказалась. Завтра окончательно попрошу — назначить другого кандидата. Во-первых, никак нельзя оставлять Иду, а во-вторых, навряд ли ты хочешь видеть меня. От всего этого совсем грустно, что заставляет смотреть на мир ещё безнадёжней.

Работы привалило очень уж много. Я выделена ответственной за оформление выставки на Моск. конференции и совсем зарылась в присылаемых со всех концов нашего гарнизона материалах.

Материал Рах. Моис. не купила, и я по-прежнему в долговых тисках. Для подрабатывания теперь времени нельзя выделить. Нехорошо всё складывается. Мою Иду просто подменили: она отказывается продолжать учение («пойду работать»). В аттестате её за эту четверть — полно двоек.

3^ю ночь не сплю от кашля, — поэтому не удивляйся сумбурности моих мыслей.

Землетрясение 10 ноября — нас хорошо напугало. Я проснулась от сильных толчков и шума. Кровать подо мной балансировала, все мелкие предметы прыгали. Мы уже собирались выходить из дому. В многоэтажных домах толчки были гораздо ощутительней. Как сказывалось землетрясение в М-ве?

Если нет желания, не надо писать.

Крепко, как всегда, тебя обнимаю.

Попрежнему твоя Мура.

Привет Ол-ке, я ей купила ночные туфли и передам их с тем человеком, кто выедет в М-ву вместо меня. От Мар. Порф. я получила извещение о получении посылки.

На это письмо, Ксюша, у меня просто нет слов, обида душит и не даёт говорить. Но всё-таки надо сказать кое о чём.

О P.M., как будто бы выходит и правильно, но в то же время я чувствую, что это не так. Я всегда предпочитала жить более обеспеченной, но если и Пётр и Костик были бы достойными людьми, я бы с ними жила и была бы счастлива содержать сама их.

В Москву я ездила только ради тебя. Живи ты в глуши, я в пылу своего страстного порыва к тебе нашла бы и там тебя. В своё время я очень часто жалела о том, что ты не живёшь где-нибудь в Василькове, чтобы я могла каждый выходной день выезжать к тебе.

Мне сейчас безразлично, задумаешься ли ты над тем, насколько правдива я в своей обиде и поверишь ли ты, что моя любовь к тебе была и бескорыстна и глубока.

Никогда не предполагала, что ты так гнусно расценишь мою любовь к тебе. Было время, что я готова была отдать свою жизнь за тебя, жила только тобой.

Хотелось бы говорить ещё о моём отношении к тебе, но судя по всему — это лишнее.

Будь же здорова. Мура.

16/XII.

Дорогая Ксюша!

Не пишу, — потому что утеряно понимание.

С Идой так плохо, что хуже навряд ли может быть. К Кате не удастся отправить. Получила от Володи письмо, в кот. он говорит, что забрать теперь её не сможет. Временами она даёт мне слово, что примется за учение и перестанет хулиганить, но через день-два вызывают меня в школу и узнаю всякие гадости, от кот. я задыхаюсь. В след, четверти буду стараться перевести её в другую школу. Забрать её из школы — будет ещё хуже. Если она измениться к лучшему, — я напишу тебе об этом. А пока что, какой толк в более подробном освещении её нехороших поступков. Как будто бы «злые духи» вселились в неё.

Твоё письмо прежде всего злое и во многом неожиданно несправедливое. Прежде чем говорить о нём, немного отклонюсь в сторону. Я тебя принимала с твоими недостатками, хотя в этот приезд они и были мне особенно неприятны. Об этом я тебе тогда же говорила. Я была менее обычного внимательна к тебе и, может быть, более резко говорила о некот. вещах. И в этом была моя искренность, но, как вижу теперь, напрасная, т. е. ты не смогла понять меня. Это — придёт к тебе поздней.

А мне, конечно, при таком положении не следовало было выезжать из дому. Ни одной минуты, находясь в Москве, я не оставалась спокойной, я не могла дождаться дня отъезда, моя тревога немного улеглась только в поезде.

Неужели и это непонятно?

У тебя, именно у тебя произошла ломка и прежде всего она сказалась в отсутствии понимания. У меня происходят страшные вещи, я теряю своё дитя, а ты вместо дружеской поддержки читаешь мне мораль за прошлое. Причём мораль злую, ничего не изменяющую и не помогающую.

Конечно, — Костик — паскудная моя страница. Но сейчас ссылки на мои прежние отношения с ним — неуместны. Не знаю, удачно ли это сравнение, но это всё равно если б, предположим, Ида сейчас заболела воспалением лёгких, а ты бы меня стала докорять: «вот видишь, ты её летом выкупала в холодной воде, а зимой она заболела». И этот, может быть, даже твой оправданный упрёк ничем не мог бы помочь ни ей ни мне.

Неужели ты и раньше, в спокойном состоянии, могла бы написать мне такую фразу: «в своей лжи она подражает тебе». Уж очень сильно сказано. Ты просто всё стала «валить в одну кучу», чтобы больней и несправедливей ужалить.

Моя жизнь могла бы быть для Иды только образцом трудолюбия, честности, примером упорного труда над собой, но никак не действовать на неё разлагающе. Тебе известно, как я только своей волей, настойчивостью достигла образования, как постоянно стремилась к порядочному, как манила меня правда. Это — не ходячие фразы. Честное слово, я не догадываюсь, в чём и где ты увидела «лживость» моей жизни?