Хочу видеть.

Целую крепко крепко. Ида.

25/XII. 12 ч. ночи.

Кисанька, милая, родная! Я не имею ни малейшего права затрачивать время на письмо к тебе… Пользуясь случаем, что приходится ожидать, пока нагреется вода для «постирушек», я присела к столу. Мама лежит с t° 39,5 — очевидно, простудилась. Идуся также недомогает, тянется гнилая t° 37,5 — 37,3 и т. д. Меня рвут в клочья — 1-го кончается последняя из серий конференций, и может быть дальше стану свободней, но моё «может быть» даже для меня самой звучит неубедительно. Нет выхода из этого круга непосильного труда. Мне сейчас все заявляют, что кому больше дано, с того больше и требуют. Это, конечно, правильно, с этим я вполне согласна. Я только не могу уделить время своей семье и своему леченью.

Но есть у меня и маленькое утешение — меня премировали (заменили велосипед, деньгами) — 600 р. Знаешь, родная, какой у меня уж был долг — он округлился немалой суммой в 850 р. На сегодня я должна только 300 р. Это уже легче оплатится.

Бедная моя старушка так стонет, и я всеми проявлениями стараюсь облегчить ей страдание. Я нежна с ней и вижу, чувствую ея благодарность. Она, безусловно, меня ревнует к тебе, так же, как и Софа, кот. на днях с горечью мне сказала, что я ей никогда не выказывала столько нежности, как к тебе. Я ей заявила, что ты меня знаешь давно и поэтому не удивительно, что я к тебе привязана. Софа этими днями едет в М., задерживает её отъезд отсутствие места для остановки. У Симы она не может остановиться…

О старости, родная, не думай. Мы будем вместе доживать свои дни. Только бы мне сохранить своё здоровье. Пока что, всё же, оно у меня железное. Я не помню, когда я спала нормально, и несмотря на это проделываю колоссальную работу. Меня даже днём не тянет к кровати, только по утрам, когда надо вставать, мне мучительно подниматься, а позже вхожу в свою колею.

Идуся сходит с ума от тоски, ей нудно с больным человеком, по целым дням она мается и от безделья дурит. Была бы счастлива, если б ты прислала ей пару книг. Она просит тебя высылать газету, и я присоединяюсь к ея просьбе. Моя вина, что я раньше не успела выписать её. Если возможно, высылай ей комплект газет хоть один раз в 10 дней…

Снова доклад — 29-го, и опять волненье! Когда я шла к подмосткам для выступленья на Всеукр. совещаньи, я была близка к обмороку и не помню, что вначале «лепетала», только стенограмма позже показала мне совсем как будто бы чужие, не мои слова, а дальше пошло гладко. Такую муку испытываю из-за своего смущения. Вот из-за этого пошла бы, говорю серьёзно, к гипнотизёру. Это моё проклятье умрёт, очевидно, со мной…

Помимо скверных жилищных условий, мне нужно выезжать из Киева ещё из-за постоянной перегрузки, в др. месте меня, не зная, вначале работой не завалят. Но где я найду такую сумму заработка. Сейчас я получаю 450 р. Очень хотела к лету подучить франц. язык, но об этом нечего говорить. Если я не имею 1/2 ч. в день для письма тебе, то ты уж можешь представить степень моей занятости. Это безумие, от кот. надо спасаться, но в то же время значит и ухудшить матер. обеспеченность не только свою, но и своей семьи…

Твой платочек не сходит с моих плеч, он постоянно на мне. Появились уж и у нас морозцы, кот. доставляют мне порядочное страданье. Посиневшая, с окоченевшими своими конечностями я произвожу жалкое впечатление, стоя где-нибудь в очереди, напр, у трамвая…

Перо не слушается моих рук. Устала, надо отходить от своего стола. Все эти листочки — только суррогаты писем. Для настоящего письма я не имею ни времени, ни сил.

27/XII.

Хорошо сейчас на улице, забежала из города в детсад и не удержалась, чтобы не сказать тебе об этом. Бушует буйно ветер, снег лепит в лицо, пешеходы, поднявши воротники, спешат и чертыхаются. А я же независимо от своего состояния всегда с радостью отмечаю такие дни.

Стоит вот около меня милое такое существо (4-х летний мальчик) и, разговаривая, мешает мне писать, а «попросить» его от себя нет решимости.

Числа 7-го выезжает Софа в М-ву, она ждёт ответа от экскурс, базы, куда послан запрос о возможности остановиться там. Как я ей завидую, она ведь увидит тебя, моя киса.

Дома, вечером. Испортилась моя настольная лампа, и плохой свет досадно действует… Дома нет сладу с Идой. Она нудится, сходит с ума от безделья, ей тоскливо с больной старухой, — всё это мне понятно, но ко всему она по своей сути нехороший ребёнок. Узнаю по всем ея проявлениям — ея отца. Дико упряма, ленива, неопрятна, рассеянна, беззаботна и даже жестока. Изводит больную старуху, говорит невероятные дерзости, перестала даже в мелочах слушать. Абсолютно не слушает и меня. Я теряюсь и не знаю, что предпринять. Сегодня 2-й вечер с ней не говорю, но она не подходит со словами извинения, хотя мне она нагрубила. Вырастет и будет награждать меня неожиданностями, от кот. волосы будут подниматься. Сейчас уже она доставляет мне неподдельные страдания.

И в этом, кисанька, также наши пути сходятся. Я долго не хотела иметь ребёнка, и только на 6-й год замужества — по моей же «оплошности» — она появилась на свет, о чём я сейчас не перестаю жалеть. От человека нелюбимого и неуважаемого нельзя иметь ребёнка. Хорошо быть одинокой и окружать себя, на время, теми людьми, кот. в данное время тебе по нутру…

28/XII.

Родненькая, говори искренно. Может быть, у тебя тянется полоса «равнодушия» ко всему. Я умоляю и в таких периодах не оставлять меня, хотя бы 2-мя фразами сообщить о себе. Не волнуй меня, не тревожь молчанием, оно мне кажется зловещим, и вечер совершенно испорчен, не могу работать…

В новом 36-м году (ты это письмо получишь уж в нов. году) шлю тебе пожелания бодрости, здоровья и душевного равновесия, подкреплённого жизнерадостностью. Ах, какие это ароматные качества!

Новый год нигде не встречаю. Растеряла всех знакомых и осталась до смешного одна. Хотела бы где-либо проветрить свои мозги (они уж в мозолях от работы) и негде.

Ида шлёт тебе свой привет. Мы с ней помирились, и она сегодня «не девочка, а бальзам», — надолго ли?!

Вечер прекрасный, порошит снежок, я сейчас выбегу к почте. Все мои мысли у тебя. А вдруг ты заболела? Немедленно отвечай.

Мама ещё лежит, но t° уже 37,5.

31/XII.

Ну, приготовься же принять хорошую головомойку — ты её вполне заслужила!.. Ах, какая ты негодная, когда же ты оставишь это «ожиданье конца»! И только поэтому не писала!? Не хватает моих слов — и лицо моё в эту минуту гораздо красноречивей их, — жаль, что ты меня не видишь! Знаешь, я строила уж планы отъезда к тебе. Образовавшая твоим молчанием пустота — была невыносима, а помимо этого — страх за тебя окончательно лишил покоя. Кисанька, никогда в отношениях не надо заглядывать в будущее

(это как принцип!). Я благодарна своей натуре хоть за этот плюс, т. е. я всегда брала сегодняшнее, не думая о завтрашнем, и выходило совсем не плохо. Это в отношении к другому полу.

Ты же знаешь, как дорога ты вся мне и как благодарна я тебе, что ты существуешь вот такой, какой ты есть сейчас. По-моему я уж знаю твои недостатки, и они совсем не оттолкнули меня. Вот о внешности, костюме — извини, — пишешь большую глупость. Нельзя так расценивать мою глубокую к тебе привязанность. Я придаю большое значение костюмам, но не до такой степени, чтобы это наносило «ущерб» моему чувству. Вот если б ты была нечистоплотна, то это качество могло бы быть испытанием для него. Твоя же аккуратность является образцом для меня (я не настолько чистоплотна физически, как ты). Если б я имела счастье беседовать сейчас непосредственно с тобой, я сказала бы тебе много резкого, но в письме (это документ!) не могу разойтись и сдерживаю себя. Но всё же ты негодная и поступила нехорошо по отношению ко мне.

Я на тебя, киса, обижена, моя обида не скоро улетучится. Между прочим, я очень злопамятна. Ты и в дальнейшем можешь убедить себя в чём-либо несуществующем и будешь соответственно этому поступать!..