© Ковалев В., 2019

© ИК «Крылов», 2019

За открытым окном лоджии на город опускался сентябрьский вечер, окрашивая все вокруг в причудливые тона. Со стороны бульвара доносился шум ползущих вдоль него автомобилей. А я лежал на своей кровати и умирал. Завершая свой жизненный цикл в этом мире.

Изможденный, с седыми усами и головой, я мутно пялился в высокий, с хрустальной люстрой в центре потолок, перебирая край простыни восковыми пальцами.

Вокруг сидела немногочисленная родня. Жена-старушка и дочь с зятем. Внука отправили в деревню к сватам. Дабы не травмировать юное создание созерцанием кончины деда.

На лицах, сидящих у смертного одра, была приличествующая моменту скорбь.

– Может все-таки пригласить попа? – нарушил тишину в комнате зять. – Пусть отпустит грехи, и все такое.

– Не надо, отец был коммунист, – всхлипнула жена. – И похороны без священника. Такова его воля.

«Молодец, старуха», – вяло шевельнулась в мозгу мысль, тут же тая.

Затем на потолке стали отображаться картины моего жизненного бытия. С самого начала и до сейчас. Как в калейдоскопе.

Вот я совсем пацан, босой и в сатиновых трусах, скачу по траве на палке. А вот в шахтерской каске и робе долблю антрацит отбойным молотком в забое.

Потом забой превращается в надстройку подводной лодки, где я с парнями в ватниках отдаю швартовы. За этим – фрагменты учебы в высшей школе КГБ в Москве и долгой оперативной, а после следственной и прокурорской работы.

Воспоминания пробудили остатки того, что зовется эмоциями, я наморщил лоб и пошевелил высохшими губами. Жена, наклонившись, что-то спросила и промокнула носовым платком выступившую на моем лице испарину. Я тужился ответить, но не успел.

Дзинь! – лопнула внутри некая гитарная струна. И все исчезло в пучине мрака. А затем пауза с сиплым хрипом, ощущение всплытия, ослепительная вспышка света и вид сверху. Внизу мое тело, рыдающая на груди жена и бледные дочка с зятем.

Твою мать! Я не поверил собственным глазам. Как же это я завис над телом? А кругом пустота. Может, я сошел с ума?!

Опустил, а затем поднял веки. Все осталось по-прежнему. Внизу бездыханная оболочка, вверху я. Неосязаемый и бесплотный. Более того, теперь я услышал рыдания жены «На кого же ты нас оставил!», тонкое подвывание дочери и успокаивающий бубнеж зятя. Что за черт?! Восстановилось все. Зрение, слух и появилось новое ощущение. Висение в воздухе. Или парение. Сразу не поймешь. И тут меня осенило.

Я – теперь душа! Вышедшая из тела. Как часто показывали на «Рентеви» и писали в «желтой прессе».

Я засмеялся. Вот тебе и хухры-мухры. Кому скажи – не поверит!

Осваиваясь в новом качестве, я отвлекся от созерцания того, что внизу, и заскользил вдоль потолка. Медленно и плавно. «Не хило, – защелкали в месте, где должна быть голова, временные связи. – А что же там рассказывали шарлатаны от науки? Мол, душа отделяется от тела в момент смерти и зависает над ним. В виде сгустка невидимой энергии. Вес нетто – девять грамм. Бывает чуть больше. Объективно воспринимает сверху все вокруг, не проявляя себя вовне».

Насчет веса – я его не чувствовал, но попытался заявить о себе, громко завопив:

– Перестаньте выть! Я здесь, над вами!

Реакции внизу никакой. Меня не слышали.

– М-да, дела, – нервно закружил я по периметру вверху, думая, что можно предпринять еще. Однако в голову (или что там вместо нее сейчас) ничего не приходило.

– Ну и хрен с ним – сказал оборотов через пять сам себе, немного успокоившись. – Помер, так помер. Все там будем.

После чего я завис в воздухе меж висюлек люстры (там было тепло) и начал припоминать, что по заявлениям тех, кто вроде как преставился, а потом воскрес, должно произойти с душою дальше. «Какое-то время она будет трепетать над телом и созерцать окружающее, – забубнила память, – а затем понесется по спирали времени в космические просторы. В состоянии близком к оргазму. Что потом – окутано тайной. Полет оборвут врачи. И вернувшиеся будут помнить только то, успели увидеть».

– Небогато, – вздохнул я и подумал: «А вдруг дальше как в Библии? Прилетишь на место, а там Сам, с апостолами, добро пожаловать. И «Аз есмь воздам!». В рай точно не попаду как атеист да еще партиец. Остается только второе». Я поежился.

– Не ссы! – взбрыкнул во мне коммунист. – Все наши там. Опять же Владимир Ильич и товарищ Сталин. Глядишь, организуем революцию.

Воодушевившись таким образом, я стал чуть клубиться над лампами (не иначе, от тепла) и созерцать объективную реальность. Дочь, уведя жену в зал, усадила ее на диван и принялась отпаивать валерьянкой (я это зрел сквозь стену), а зять, встав с кресла, подошел к моему телу.

– Ну, вот и кирдык тебе, батя, – чуть нагнувшись, поправил простыню. – Теперь и выпить будет не с кем. – Всхлипнул.

«Хороший все-таки он мужик, хотя и мент», – расчувствовался я. И тоже проникновенно всхлипнул.

Зять между тем вздохнул и прошел к бару. Извлек оттуда початую бутылку коньяка, набулькал в фужер и высосал до дна. Крякнув.

Я облизнулся вверху. Захотелось тоже.

Тили-лим-бом-бом! – пропел в прихожей звонок, и дочь, простучав каблучками к двери, отперла замок. На пороге стоял продувного вида малый.

– Скорбим вместе с вами, – изобразил он на лице печаль. – Я из похоронного бюро «Ритуал». Полный спектр услуг для вашего безвременно усопшего.

– Витя! – позвала из холла дочь, промокнув глаза платком. – Здесь по поводу папы!

– Ну? – возник рядом зять. – Чего надо?

Малый повторил, назвав прейскурант с ценами и выжидательно уставился на пару. Витек, так звали зятя, наморщил лоб, посчитал в уме и удивленно протянул:

– Однако! Да за такие бабки я похороню все ваше бюро! Свободен!

«Молодца! – умилился я, глядя на все с потолка. – Здорово отшил этого барыгу. И ведь сколько требует, гад! Почти сто тысяч деревянных».

В течение получаса явились еще трое таких же, последнего, самого упрямого, зять спустил с лестницы.

Кстати, похороны в Москве это что-то. Не успел гражданин помереть, как ритуальщики тут как тут. Не иначе, флюиды. И если раньше переезду равнялся пожар, то теперь – похороны. Дешевле закопаться самому. Без посторонних. Но в столице все строго по правилам. И расценкам. Иначе зароют как бомжа.

– Только вот вам, – незримо изобразил я кукиш. Не на того напали. Хорониться не желаю. Лучше кремироваться. Назло капитализму с бизнесом. Это дело решенное.

Между тем, как говорят, процесс пошел. Переселение в мир иной началось.

Дочь стала обзванивать по мобильнику немногочисленную в Москве родню и нескольких пока еще живых приятелей из бывших чекистов, а потом зять брякнул по «домашнему» в соответствующий отдел Генпрокуратуры. Мол, помер ветеран двух прокуратур сразу. Союзной и Российской. В которых учинил немало славных дел. Во имя, так сказать, и на благо. За что полагается упокоение за казенный счет. По полной программе. Насколько я понял из разговора, на другом конце провода выразили соболезнование и нашли меня в списках, а потом огласили все, что полагалось усопшему по закону. Три похоронных венка, к ним автобус с катафалком, портрет в главном здании на Большой Дмитровке и три должностных оклада. Далее Витек назвал уже согласованное с женой и тещей время с местом подачи транспорта, после чего умчался на своем «Форде» в Николо-Архангельский крематорий – заказать сожжение тела.