Бедный папа вбил себе в голову, что ему никогда больше не поверят, если он не сдержит своего слова.

Хомсе пришлось идти ложиться спать до захода солнца, и он был очень обижен на папу с мамой. Конечно, они и раньше не раз его огорчали, но никогда не вели себя так глупо, как в этот вечер. Хомса решил от них уйти. Не потому, что хотел их наказать, а просто вдруг почувствовал, что ужасно от них устал, они никак не могли понять, что в жизни важно, а что нет, чего надо бояться, а чего не надо.

Они как бы проводят черту и говорят: вот по эту сторону находится все то, что правильно и хорошо, а по другую – одни глупости и выдумки.

– Посмотреть бы на них, когда они столкнутся лицом к лицу со змеей, – бормотал Хомса, спускаясь на цыпочках по лестнице и выбегая на задний двор. – Я отправлю им ее в коробке. Со стеклянной крышкой. Потому что все-таки жалко, если она их проглотит.

Чтобы показать самому себе, какой он самостоятельный, Хомса снова отправился к запретному торфяному болоту. Сейчас трясина казалась синей, почти черной, а небо было зеленое, и куда-то вниз, за небо, уходила бледно-желтая полоса заката, и подсвечиваемое этой полоской болото расстилалось огромной унылой пустыней.

– Я не обманываю, – говорил Хомса, шагая по хлюпающему у него под ногами болоту. – Это все правда. И неприятель, и змеи, и карета. Они такие же настоящие, как, например, соседи, садовник, куры и самокат.

И тут он остановился и прислушался, затаив дыхание.

Где-то вдалеке катилась карета, она отбрасывала красный свет над зарослями вереска, она скрипела и скрежетала, она катилась все быстрее и быстрее.

– Нечего было ее выдумывать, – сказал самому себе Хомса. – А теперь она и в самом деле появилась. Беги!

Кочки качались, уходя у него из-под ног, тина скользила между пальцев, и залитые водой черные дыры таращились из зарослей осоки.

– Не надо думать о змеях, – сказал Хомса и тут же о них подумал, представив их себе так живо и ярко, что все змеи сразу повыползали из своих нор, они смотрели на него и облизывались.

– Хочу быть, как мой толстый братик! – в отчаянии закричал Хомса и стал думать о своем братике, который глуп как пробка, который ест опилки, песок и землю, пока не подавится. Как-то он попытался съесть свой воздушный шарик. Если бы ему это удалось, никто бы никогда его больше не увидел.

Пораженный этой мыслью, Хомса остановился. Он представил маленького толстенького братика, который уносится прямо в небо, и ноги его беспомощно болтаются в воздухе, а изо рта свисает нитка от шарика…

– Нет, не надо! – закричал Хомса.

Впереди светилось окошко. Как ни странно, это была не карета, а всего лишь маленькое квадратное окошко, светившееся ровным светом.

– Ты должен туда пойти, – сказал себе Хомса. – Пойти, а не побежать, иначе ты испугаешься. И не думай, просто иди и все.

Домик был круглый, а значит, жила в нем, скорее всего, какая-нибудь мюмла. Хомса постучался. Он постучал несколько раз, и так как никто ему не открывал, он сам отворил дверь и вошел.

В домике было тепло и уютно. Зажженная лампа стояла на подоконнике, поэтому ночь за окном казалась черной как уголь. Где-то тикали часы, а со шкафа, лежа на животе, смотрела на него совсем крохотная мюмла.

– Здравствуй, – сказал Хомса. – Я спасся в последнюю минуту. Змеи и живые грибы! Ты себе даже не представляешь…

Маленькая мюмла молчала и смотрела на Хомсу оценивающим взглядом. Наконец она сказала:

– Меня зовут Мю. Я тебя уже видела. Ты возился с таким толстым маленьким хомсиком, и все бубнил что-то себе под нос, и так смешно размахивал лапами. Хи-хи.

– Ну и что? – сказал Хомса. – Чего ты сидишь на шкафу? Очень даже глупо.

– Для некоторых, – медленно проговорила малышка Мю, – для некоторых это, может быть, и глупо, а для меня – единственная возможность избежать ужаснейшей участи.

Она наклонилась над краем шкафа и прошептала:

– Живые грибы уже добрались до гостиной.

– Живые грибы? – переспросил Хомса.

– Мне отсюда видно, что они уже за дверью, – продолжала малышка Мю. – Они выжидают. Было бы неплохо, если б ты свернул вот этот коврик и положил его под дверь. А то они сожмутся и пролезут в щель.

– Это правда? – спросил Хомса, глотая подкативший к горлу комок. – Сегодня утром их не было. Это я их придумал.

– В самом деле? – высокомерно произнесла Мю. – Это липкие-то? Те, что похожи на большое ползающее одеяло, те, что хватают каждого, кто попадается им на пути?

– Не знаю, – прошептал трясущийся от страха Хомса. – Я не знаю…

– Мою бабушку грибы уже облепили, – как бы между прочим сказала Мю. – Она там, в гостиной. Вернее, то, что от нее осталось. Она сейчас похожа на огромный зеленый мешок, одни только усы торчат. Можешь и перед этой дверью положить коврик. Если это, конечно, поможет.

Сердце у Хомсы бешено колотилось, и лапки с трудом слушались его, когда он сворачивал коврики. И где-то в доме все тикали и тикали часы.

– Такой звук издают грибы, когда растут, – объяснила Мю. – Они будут разрастаться и разрастаться до тех пор, пока дверь не затрещит, и тогда они…

– Возьми меня к себе на шкаф! – закричал Хомса.

– Здесь слишком мало места, – сказала Мю.

Раздался стук в парадную дверь.

– Странно, – сказала Мю, – странно, что им еще не лень стучаться, ведь они могут и так зайти, когда им вздумается…

Услышав это, Хомса бросился к шкафу и попытался на него вскарабкаться. В дверь снова постучали.

– Мю! Стучат! – закричал кто-то в соседней комнате.

– Слышу! – отозвалась Мю. – Там открыто! Это бабушка кричала, – объяснила она. – Неужели бабушка еще может говорить?..

Хомса уставился на дверь гостиной. Дверь медленно приоткрылась, образовав узкую черную щель. Хомса вскрикнул и мигом забрался под диван.

– Мю, – сказала бабушка, – сколько раз я тебе говорила, что, когда стучат, нужно пойти и открыть. А зачем ты положила под дверью ковер? И когда я, наконец, смогу спокойно поспать?..

Это была старая-престарая и очень сердитая бабушка в белой ночной рубашке. Она вышла из комнаты, открыла входную дверь и сказала: «Добрый вечер».

– Добрый вечер, – ответил Хомсин папа. – Простите за беспокойство, вы случайно не видели моего сына?

– Он под диваном! – закричала малышка Мю.

– Можешь вылезать, – сказал папа. – Я на тебя не сержусь.

– Ах, под диваном, вот оно что, – устало проговорила бабушка. – Конечно, хорошо, когда ребятишки ходят друг к другу в гости, и малышке Мю никто не запрещает приглашать к себе друзей. Но все-таки хотелось бы, чтобы они играли днем, а не ночью.

– Я очень сожалею, – торопливо заговорил папа. – В следующий раз он придет пораньше.

Хомса выполз из-под дивана. Он не смотрел ни на Мю, ни на ее бабушку. Он направился прямо к двери, вышел на ступеньки и шагнул в темноту.

Папа шел рядом, ни слова не говоря. Хомса чуть не плакал от обиды.

– Папа, – сказал он. – Эта противная девчонка… Ты не поверишь… Я туда больше никогда не пойду! Она мне наврала! Она обманывает! Она все врет!

– Я тебя понимаю, – утешал его папа. – Иногда бывает очень неприятно, когда тебя обманывают.

И они пришли домой и съели все сладкое, которое осталось после ужина.