Однако мое внимание привлек город Оклахома-Сити, место для столь трагического события самое неподходящее. В 1907 году мой дед, Томас Прайор Гор, ввел штат Оклахома в состав Союза штатов, был избран первым сенатором от штата и служил в сенате до 1937 года. Первые десять лет своей жизни я провел в его доме в Рок-Крик-парке, Вашингтон, округ Колумбия, читая ему вслух (он был слеп с детства). Я воспитывался, окруженный основателями штата, известного когда-то как Пряжка на Библейском поясе [6]: по иронии мой дед был атеистом, и этот секрет у нас в доме строжайше оберегался. В годы Первой мировой войны Оклахома являлась одновременно прибежищем Ку-клукс-клана и социалистической партии – поразительная эклектика. Когда здание Альфреда П. Марра рухнуло, я ошибочно прочитал эту фамилию как «Мюр-рей», подумав, что сооружение было названо в честь Альфа-Альфа Билла Мюррея, первого губернатора Оклахомы, который написал всемирную историю, не побывав за пределами штата и не открыв, говорят, ни одной книги.

За судом над Маквеем я сначала следил довольно поверхностно. Кладезь расхожих мнений, «Нью-Йорк тайме», в соответствии со своей великой традицией сразу же объявила его виновным. Быть может, газетчики – пришла мне в голову глупая мысль – ради разнообразия руководствовались здравым смыслом. Но по мере развития событий эта история становилась все более невероятной. В конце концов нам предложили поверить, что худощавый молодой человек, действуя в одиночку, при возможном содействии некоего неизвестного, назовем его Имярек, неуловимого и столь же тщедушного сообщника, так и не обнаруженного ФБР, изготовил бомбу сложной конструкции весом в несколько тысяч фунтов, в одиночку погрузил ее во взятый напрокат грузовик, доехал, не взорвавшись, до федерального здания (Северная Ирландия усеяна останками бомбистов ИРА, которые нередко перевозят такие бомбы по ухабистым дорогам) и затем ясным утром взорвал ее возле здания со множеством окон, никем не замеченный. Все это противоречило здравому смыслу.

Признанный виновным, Маквей сказал, что совершил этот акт в одиночку с целью отомстить правительству за массовое убийство приверженцев религиозного культа в Уэйко, штат Техас. В коротком заявлении суду перед вынесением приговора он процитировал члена Верховного суда Брандейса [7], великолепно сформулировавшего свое особое мнение по делу Олмстеда. Это меня заинтриговало. Брандейс отмечал, что правительство должно быть образцом для народа и что когда оно нарушает законы, то тем самым подает пример для подражания, а это может привести только к анархии.

Примерно в это время, озабоченный наглым надругательством различных ведомств нашего правительства над Биллем о правах, я написал эссе для «Вэнити фэйр», опубликованное в ноябрьском номере за 1998 год. Его прочитал Маквей, тогда уже находившийся в камере смертников в Колорадо, и отправил мне письмо. Так началась наша переписка, результатом которой явилось приглашение с его стороны присутствовать в качестве гостя при его казни посредством смертельной инъекции. Я пообещал приехать.

Вот эссе, которое Маквей прочитал в тюрьме.

Большинство американцев соответствующего возраста точно помнят, где они находились и чем занимались 20 октября 1964 года, когда пришла весть о кончине Герберта Гувера. Что и говорить, остановилось сердце и угас разум Америки [8]. Но сколько американцев помнят, когда им впервые открылось, что та или иная поправка Билля о правах " перестала действовать? Я это понял приблизительно в 1960 году на вечеринке в Беверли-Хиллз, когда услышал печальную весть от обычно веселого и жизнерадостного актера Кэри Гранта. Он только что прилетел из Нью-Йорка. Он получал билет у стойки авиакомпании в милейшем аэропорту безвозвратно ушедшего мира, само название которого отражало состояние нашей.страны, – Айдлуайлд, то есть место «Пустое и дикое» [9]. «За стойкой суетились прелестные девушки, – рассказывал Грант. – Они были рады мне помочь, во всяком случае, так они говорили. Я раздавал автографы. Затем спросил одну из них про свой билет. Она вдруг сделалась торжественно-серьезной. „У вас есть удостоверение личности?“ – спросила она. (Друзья рассказывают, что примерно такой диалог звучит в телевизионных коммерческих роликах компании „Виза“, но я их, к сожалению, не видел.) Я бы сильно преувеличил, сказав, что все во мне похолодело в тот давным-давно минувший вечер в Беверли-Хиллз. По правде говоря, тогда мы просто смеялись. Но на какое-то мгновение я все же задумался, не наступило ли легонько будущее своим сапогом на нашу братскую могилу».

Забавно, что именно Грант со свойственной ему беспечностью снова принес весть о том, что принцип невмешательства в частную жизнь в нашей стране висит на тонкой, как паутинка, ниточке. «Сегодня мне позвонил мой друг из Лондона, – рассказывал он. Это было 4 июня 1963 года. – Обычно мы называем друг друга кодовыми именами, но на сей раз он об этом забыл. Поэтому, когда он позвал меня к телефону, я сказал в трубку: „Порядок. Сент-Луис кладет трубку. И вы тоже, Милуоки“ – ну и так далее. Телефонистки обожают подслушивать. Порасспросив о делах, приятель захотел узнать последние голливудские сплетни. Я сказал: „Знаешь, Лана Тернер все еще крутит роман с чернокожим бейсбольным подающим“. И тут одна из телефонисток отчаянно завопила: „О Боже, только не это!“»

Если имя Гранта обеспечивало ему почитателей в лице телефонисток, то всех других просто игнорировали. Но это было тогда. Сегодня, во время всеобъемлющей войны против наркотиков и террористов, победа в которой недостижима, два миллиона телефонных переговоров ежегодно перехватываются чиновниками правоприменительных органов. Что же касается пресловутых «рабочих мест», к которым множество американцев прикованы в силу необходимости, то «ежедневное нарушение их гражданских свобод… стало нашим национальным позором», гласит отчет Американского союза гражданских свобод за 1996 год.

Согласно этому отчету, между 1990 и 1996 годами количество работников, ставших объектами электронного наблюдения, увеличилось с 8 до 30 миллионов в год. При этом наниматели подслушивают примерно 400 миллионов телефонных разговоров в год – около 750 в минуту. В 1990 году крупные компании обязали 38 процентов своих служащих сдать мочу на анализ на предмет обнаружения в ней наркотиков. К 1996 году эту процедуру прошли 70 процентов служащих. Обращение к закону не дало обнадеживающих результатов. Фактически Верховный суд штата Калифорния поддержал право работодателей на проведение анализов на наличие наркотиков не только тех служащих, которым поручено управление самолетами и защита национальных границ от панамского империализма, но и тех, кому доверено мытье полов. Суд также постановил, что правительственные учреждения имеют право проверять на наркотики и алкоголь претендентов на вакантные должности.

Суд вдохновили действия, предпринятые городом-государством Глендейл, штат Калифорния, который пожелал проверять подобным образом всех служащих, представленных к повышению в должности. Против Глендейла было возбужден иск на том основании, что подобными действиями нарушается Четвертая поправка к конституции США, защищающая от «необоснованных обысков и арестов». Практику Глендейла поддержал Верховный суд штата Калифорния, хотя член Верховного суда штата Стенли Моек написал протест: «Анализ на наркотики представляет собой значительное нарушение основных прав соискателя должности на невмешательство в его личную жизнь и попирает его достоинство… городские власти не выполнили возложенные на них обязанности и не доказали, что подобное вторжение оправдано в отношении всех соискателей должностей».

В прошлом, кажется, году я сделал два открытия в духе Кэри Гранта, гораздо более мрачных по сравнению с теми, что имели место в доброе старое время относительной свободы от государства. Хорошо известная актерская супружеская пара с двумя маленькими детьми приехала погостить у меня прошлым летом. Мы много снимали детей, одного четырех, другого шести лет, нагишом плескавшихся в море. Когда чета вернулась домой в Манхэттен, отец отнес пленки в ближайшее фотоателье, чтобы их проявили и напечатали. Через некоторое время раздался звонок по телефону и в трубке послышался взволнованный голос приемщика, к счастью, дружески расположенного: «Если мы напечатаем эти снимки, то должны будем сообщить о вас и вы можете получить пять лет тюрьмы за распространение детской порнографии». Борьба с детской порнографией ныне набирает обороты, хотя некогда Уорделл Помрой, коллега Алфреда Кинзи [10] по исследованиям в области секса, заверил меня, что педофилия представляет лишь крошечную светящуюся точку на статистическом экране, уступая даже скотоложству среди сельскохозяйственных рабочих.