1815 Лицинию Лициний, зришь ли ты: на быстрой колеснице, Венчанный лаврами, в блестящей багрянице, Спесиво развалясь, Ветулий молодой В толпу народную летит по мостовой? Смотри, как все пред ним смиренно спину клонят; Смотри, как ликторы народ несчастный гонят! Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд Умильно вслед за ним стремит усердный взгляд; Ждут, ловят с трепетом улыбки, глаз движенья, Как будто дивного богов благословенья; И дети малые и старцы в сединах, Все ниц пред идолом безмолвно пали в прах: Для них и след колес, в грязи напечатленный, Есть некий памятник почетный и священный. О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал? Кто вас поработил и властью оковал? Квириты гордые под иго преклонились. Кому ж, о небеса, кому поработились? (Скажу ль?) Ветулию! Отчизне стыд моей, Развратный юноша воссел в совет мужей; Любимец деспота сенатом слабым правит, На Рим простер ярем, отечество бесславит; Ветулий римлян царь!.. О стыд, о времена! Или вселенная на гибель предана? Но кто под портиком, с поникшею главою, В изорванном плаще, с дорожною клюкою, Сквозь шумную толпу нахмуренный идет? «Куда ты, наш мудрец, друг истины, Дамет!» — «Куда – не знаю сам; давно молчу и вижу; Навек оставлю Рим: я рабство ненавижу». Лициний, добрый друг! Не лучше ли и нам, Смиренно поклонясь Фортуне и мечтам,  Седого циника примером научиться? С развратным городом не лучше ль нам проститься, Где все продажное: законы, правота, И консул, и трибун, и честь, и красота? Пускай Глицерия, красавица младая, Равно всем общая, как чаша круговая, Неопытность других в наемну ловит сеть! Нам стыдно слабости с морщинами иметь; Тщеславной юности оставим блеск веселий: Пускай бесстыдный Клит, слуга вельмож Корнелий Торгуют подлостью и с дерзостным челом От знатных к богачам ползут из дома в дом! Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода; Во мне не дремлет дух великого народа. Лициний, поспешим далёко от забот, Безумных мудрецов, обманчивых красот! Завистливой судьбы в душе презрев удары, В деревню принесем отеческие лары! В прохладе древних рощ, на берегу морском, Найти нетрудно нам укромный, светлый дом, Где, больше не страшась народного волненья, Под старость отдохнем в глуши уединенья. И там, расположась в уютном уголке, При дубе пламенном, возжженном в камельке, Воспомнив старину за дедовским фиалом, Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом, В сатире праведной порок изображу И нравы сих веков потомству обнажу. О Рим, о гордый край разврата, злодеянья! Придет ужасный день, день мщенья, наказанья. Предвижу грозного величия конец: Падет, падет во прах вселенныя венец. Народы юные, сыны свирепой брани, С мечами на тебя подымут мощны длани, И горы и моря оставят за собой И хлынут на тебя кипящею рекой. Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокий; И путник, устремив на груды камней око, Воскликнет, в мрачное раздумье углублен: «Свободой Рим возрос, а рабством погублен». Наполеон на Эльбе <1815>
Вечерняя заря в пучине догорала, Над мрачной Эльбою носилась тишина, Сквозь тучи бледные тихонько пробегала Туманная луна; Уже на западе седой, одетый мглою, С равниной синих вод сливался небосклон. Один во тьме ночной над дикою скалою Сидел Наполеон. В уме губителя теснились мрачны думы, Он новую в мечтах Европе цепь ковал И, к дальним берегам возведши взор угрюмый, Свирепо прошептал: «Вокруг меня все мертвым сном почило, Легла в туман пучина бурных волн, Не выплывет ни утлый в море челн, Ни гладный зверь не взвоет над могилой — Я здесь один, мятежной думы полн… О, скоро ли, напенясь под рулями, Меня помчит покорная волна И спящих вод прервется тишина? Волнуйся, ночь, над эльбскими скалами! Мрачнее тмись за тучами луна! Там ждут меня бесстрашные дружины. Уже сошлись, уже сомкнуты в строй! Уж мир лежит в оковах предо мной! Прейду я к вам сквозь черные пучины И гряну вновь погибельной грозой! И вспыхнет брань! за галльскими орлами С мечом в руках победа полетит, Кровавый ток в долинах закипит, И троны в прах низвергну я громами И сокрушу Европы дивный щит!.. Но вкруг меня все мертвым сном почило, Легла в туман пучина бурных волн, Не выплывет ни утлый в море челн, Ни гладный зверь не взвоет над могилой — Я здесь один, мятежной думы полн… О счастье! злобный обольститель, И ты, как сладкий сон, сокрылось от очей, Средь бурей тайный мой хранитель И верный пестун с юных дней! Давно ль невидимой стезею Меня ко трону ты вело И скрыло дерзостной рукою В венцах лавровое чело! Давно ли с трепетом народы Несли мне робко дань свободы, Знамена чести преклоня; Дымились громы вкруг меня, И слава в блеске над главою Неслась, прикрыв меня крылом?.. Но туча грозная нависла над Москвою, И грянул мести гром! Полнощи царь младой! – ты двинул ополченья, И гибель вслед пошла кровавым знаменам, Отозвалось могущего паденье, И мир земле, и радость небесам, А мне – позор и заточенье! И раздроблен мой звонкий щит, Не блещет шлем на поле браней; В прибрежном злаке меч забыт И тускнет на тумане. И тихо все кругом. В безмолвии ночей Напрасно чудится мне смерти завыванье И стук блистающих мечей, И падших ярое стенанье — Лишь плещущим волнам внимает жадный слух; Умолк сражений клик знакомый, Вражды кровавой гаснут громы, И факел мщения потух. Но близок час! грядет минута роковая! Уже летит ладья, где грозный трон сокрыт; Кругом простерта мгла густая, И, взором гибели сверкая, Бледнеющий мятеж на палубе сидит. Страшись, о Галлия! Европа! мщенье, мщенье! Рыдай – твой бич восстал – и все падет во прах, Все сгибнет, и тогда, в всеобщем разрушенье, Царем воссяду на гробах!» Умолк. На небесах лежали мрачны тени, И месяц, дальних туч покинув темны сени, Дрожащий, слабый свет на запад изливал — Восточная звезда играла в океане, И зрелася ладья, бегущая в тумане Под сводом эльбских грозных скал. И Галлия тебя, о хищник, осенила; Побегли с трепетом законные цари. Но зришь ли? Гаснет день, мгновенно тьма сокрыла Лицо пылающей зари, Простерлась тишина над бездною седою, Мрачится неба свод, гроза во мгле висит, Все смолкло… трепещи! погибель над тобою, И жребий твой еще сокрыт! |
