Короче, в тот день дед и внук ещё раз съездили за топливом. Краюха кукурузного пирога и глэчик кысляка поддержали ослабевшего танкиста. Молодой, с белёсыми бровями, Александр Матрёнин обещал Калистрату Гордеевичу, что самое большое через неделю фронт будет под Запорожьем. Ну, обещание обещанием, а жить надо. Деда хотел было устроить Матрёнина до прихода наших на горище, иначе — на чердаке. Но танкист не рискнул, и дед с внуком теперь каждый день заготовляли сушняк в районе лесопитомника…
На следующий день с утра по хутору поползли нехорошие слухи и с стороны Антоновки доносились какие–то крики. Оказалось, что приехала команда полицаев из района и они идут с того края хутора, выгоняя коров, которых собираются гнать на Днепропетровск на прокорм немецкой армии.
Заголосили бабы, заматюкались мужики, закашляли деды. Сенькины старики придумали хитрый ход. Сеньке поставили задачу отогнать Астру за колхозный сад, где кто–то развел гектара два бахчи, и там пасти её до вечера, пока не пройдет облава.
Он взял хворостину и погнал коровку туда, где прошлой зимой попался в заячий капкан. Пригнав корову на баштан, стал исследовать местность. Сначала просто пасся в тёрне, которым густо заросла балочка, отделявшая сад от бахчевого поля. Спокойно паслась и Астра, поскольку в плетиве арбузных зарослей росло много мышия и вьюнка–берёзки. Семёну в спешке старики забыли сунуть чего–нибудь поесть, но вначале, так как успел позавтракать, есть не хотелось.
Через час–второй он уже подумывал, чем подкрепиться. Бродя по полю, стал присматриваться к Астре и увидел, что она, кроме травы, порой смачно хрумает маленькие кавунчики. Оказывается, под листьями осталось немало небольших, с кулак, кавунчиков, которые не собрали или по малости, или из–за незрелости. Теперь они все созрели, и Сенька стал обжираться ими, находя их все больше. Оботрешь о штанину, трахнешь об коленку и зарываешься в сладчайшую карминную мякоть по уши…
Потом он ещё покрутился с Астрой какой–то час, а затем терпение иссякло и он счёл свою задачу выполненной. Когда пригнал кормилицу ко двору, как раз к дедовой хате подошло и стадо, которое собрали на другой улице полицаи…
Надо было видеть слезы в глазах бедной Сенькиной бабули и редкую злость деда… Так и осталось непонятным, почему облава шла так долго, несколько часов. Видно, каждая бабка спасала свою коровку как могла. Где–то полицаям налили самогону и процесс естественным образом затормозился, где–то гонялись за вырвавшейся тёлкой по огороду…
Так или иначе, но скот угнали на Днепропетровск. Горю Сенькиных стариков не было предела. Не было предела и его стыду из–за предательской поспешности. Но есть Бог на небе! Через неделю несколько коров сами пришли домой. В их числе и бабушкина Астра. Оказалось, что стадо коров, собранное со всего района, наши самолеты разбомбили где–то за Ново — Гуполовкой, ближе к Синельниково, километрах в тридцати–сорока. Часть коров убило, часть ранило, остальные разбежались. Умные нашли дорогу домой…
Хотя фронт дрогнул и немцы покатились на запад, в хуторе на несколько дней наступила зловещая тишина. Но однажды в жаркий день к дедовой хате подкатил немецкий бронетранспортер… На броню вылез белобрысый молодой потный немец в пилотке и спросил Сеньку, игравшего в придорожной траве, как проехать на Максимовку.
— Малчик, Максимовка куда ехать?
Малчик испугался и побежал звать бабулю.
Хозяйка вышла, затолкав внука за спину, и объяснила фрицу, как проехать мимо ставка.
— Та отак прямо, а дали черэз грэблю и — якраз до Максимовкы дойидэтэ…
Потом она предложила измождённому оккупанту попить молочка.
— Чи нэ хочете молочка попыты?..
Предложение было понято и с благодарностью принято. Бабушка сходила в погреб и принесла глэчик прохладного молока. На броню повылазило ещё человека четыре растрёпанных потных мужиков, быстро осушивших глэчик. Усталые завоеватели заулыбались и разданкешонились. Бабуля, тесня Сеньку и прижимая к груди порожний глэчик, медленно отступала во двор. Двое из них слезли с боевой машины и, отвернувшись и посмеиваясь, пристроились под кустами жёлтой акации, росшей вдоль межи со стороны улицы, основательно полив кусты мощными жёлтыми струями.
Возвращаясь к машине, один из фрицев вдруг полез за пазуху и повернулся к бабе Фросе и Сеньке, что–то лопоча и улыбаясь.
Бабуле стало почему–то страшно, и она попробовала загнать Сеньку к себе за спину. Но тот ничего не понял и вывернулся, Немец вынул из–за пазухи не пистолет и не гранату, а бумажник, из которого достал карточку не по–нашему подстриженной молодой женщины с девочкой лет пяти и мальчиком лет десяти.
— Майнэ фрау… Унзэрэ киндэр!.. — показал фотку плохо выбритый усталый мужик и погладил Сеньку по голове. Спрятал карточку, вымученно улыбнулся и медленно вернулся к боевой машине. Привычно забрался на броню и нырнул в люк. Взревел двигатель.
Потом они дали газу, подняв на сельской улице немыслимую пылищу, и укатили в страшном грохоте на своей раскалённой от полуденного зноя чертопхайке, надолго распугав кур.
Войдя в хату, бабуля с Сенькой наперебой стали рассказывать деду Калистрату, лежавшему, как всегда в жаркий полдень после хоть какого обеда, на кровати в светёлке, про то, как проскочил на Максимовку заблудившийся фрицевский бронетранспортёр.
— Деда, а мы их ещё и молоком напоили. Они целый глэчик выпили…
— А я думав, шо то мени прыснылося, колы воно загуркотило…
Деда встал и начал ругать бабулю, что его не позвала и что молоком непрошеных гостей напоила.
— Так таки ж хлопци, як и наши, — оправдывалась бабушка.
Но деда, оказалось, не то испугало, что молоком поделились, а не видел ли кто, как угощали залётных. Как бы не пошло по хутору, а там и до наших, когда придут. За такое воно по головке не погладит…
Матрёнин ошибся всего на один день.
В субботу передовые части Советской Армии прошли через хутор и близлежащие села, остановившись километрах в сорока от Запорожья, чтобы сосредоточиться и подумать перед штурмом города и форсированием Днепра.
Александр Матрёнин нашел свой танковый полк, который как раз расположился на окраине хутора, побрился, получил новый комбинезон и танкистский шлем, влился в новый экипаж, в котором недавно тяжело ранило наводчика, отъелся у старшины и через пару дней подрулил на «виллисе» к усадьбе Гордея Калистратовича.
— Я теперь, батя, — сказал он деду при изумленных соседях, — до Берлина дойду.
Его новый танк с бесстрастным четырёхзначным номером на борту стоял в ряду боевых машин, лишь накануне прибывших с Урала и замаскированных в том самом лесопитомнике, где Александр объявился деду и Сеньке.
— На вот, Сеня, на добрую память, — сказал Матрёнин, выдергивая из петель комбинезона узкий кожаный ремень.
А был танкист не из поджарых, грузный, объемистый дядька.
— Когда этот ремешок не станет на тебе сходиться, считай, что ты готовым мужиком стал.
Поясочек едва не три раза обхватил тощенькое тельце Сеньки…
Через две недели Запорожье пало под дружным рывком Юго — Западного фронта.
В приказе № 33 от 14 октября 1943 года Верховного Главнокомандующего эти события подытожены кратко:
«Войска Юго — Западного фронта, продолжая успешно наступательные действия, сломили ожесточенное сопротивление противника и сегодня, 14 октября, штурмом овладели крупным областным и промышленным центром Украины городом Запорожье — важнейшим транспортным узлом железнодорожных и водных путей и одним из решающих опорных пунктов немцев в нижнем течении Днепра.