В театральной жизни Москвы в 1955‑м году случилось событие экстраординарное. На гастроли приехал из Англии Королевский Шекспировский мемориальный театр из Стратфорда–на–Эйвоне. Семён с трудом попал на постановку «Гамлета», главные роли в котором играли уже тогда всемирно известные Пол Скофилд и Лоуренс Оливье. Этот спектакль, вероятно, запомнится ему на всю жизнь. Он несколько дней ходил под впечатлением. Играли на английском, он понимал с пятого на десятое, и то только благодаря тому, что сюжет был общеизвестен, проходили в школе. Сенька понимал, что другие актёры могут сыграть иначе, но на расстоянии вытянутой руки за плечом другого актёра для него всегда будет загадочно улыбаться Лоуренс Оливье…
У ребят в группе была восхитительная, как с лубочной картинки, китаянка Инь Шоу–юй по прозвищу Шайка. Злой безымянный очернитель, выдумавший ей кличку, имел ввиду банную шайку, а не группу молодых авантюристов–единомышленников… Веселая и компанейская Шаечка доверчиво подписывалась на любые мероприятия со «старшими братьями», однако ни один наш парень не осмелился ее закадрить. Ну их к черту, международные инциденты. Вдруг весной Шайка пропала. Оказалось, ее замели на очередном медосмотре, которые у нас проводились дважды в год. У неё обнаружили проказу. Конечно, она схватила её не в Москве, а дома. Опечаленная группа несколько дней горевала по Шаечке.
С этими китаёзами вообще больше вопросов, чем ответов. В высотке на Ленгорах один из них как–то вызвал на девятнадцатом этаже лифт и уткнулся в «Историю ВКП(б)», с которой они буквально круглые сутки не расстаются. У них там над каждым словом нарисован иероглиф для понимания упорно разыскиваемого ими смысла. Так вот, указатель зажёгся, дверь загремела и открылась, и китайчонок шагнул в лифт, который почему–то оставался на первом этаже…
Отдохнув после купания в пруду, пловцы в ближайшую субботу устроили очередное сборище. Начиналось всё, как всегда, безобидно.
Рарин пригласил Остапенку поиграть в кинга «на носы», — бить невезучего картами по носу. Решоткин тоже разок сыграл, вошел в азарт, но его вызвала девушка Наташка, с ней у него бывали дела иной раз и до утра, но где они уединялись, никто не знал. Рарин массировал пунцовый от ударов нос и додумался, что орган тот зудит у него не только от щелчков картами, но и как сигнал выпить.
Из восьми жильцов гвардейских комнат согласились выступить четверо — Лёша Рарин, Вадька Остапенко, Олежка Горбуновский и Семён Серба. Остальные четверо предпочли не мешать. Кутафьин со своими книжками просто перешел в соседнюю комнату, Пролетарий уехал на Стромынку пить водку с себе подобными, Очкарик исчез до понедельника по случаю посещения московских родственников.
Идею утвердили. Лёшка Рарин предполагал быть со своей теперь уже рассекреченной Мариной, а она, в свою очередь, взялась пригласить трех знакомых девчёнок с мехмата.
Остапёныч вызвался привести баб, Рарин побежал в продовольственный за водярой, а Сербе выпало спуститься в подвал, где допоздна торговал буфет, купить два кило сосисок, десяток плавленых сырков и буханку хлеба. Затем ему же сидеть дома, варить сосиски и отваживать случайных посетителей, дескать, никого нет, разъехались до понедельника…
Сенька быстро сбежал в подвал, пристроился к небольшой очереди, но, заметив Алёну Магаданскую, подмигнул ей и она, под ленивую ругню зеленых первокурсников, взяла ему все, что надо и даже больше — добавила десятку и теперь хватило еще и на три бутылки «Мартовского».
Поднимаясь с Сербой по лестнице, Алёна позволила ему положить руку на загривок, но Семён полагал, что она путается с Рариным, и поэтому не решился закрепить успех. Однако её полновесные сиськи так волнующе прыгали под халатиком, что всякий раз изрядно расстраивали будущего правоведа. Алёнка чувствовала это и победно потрясала своим добром, откровенно дразня Сербу.
С Алёной у него ни черта не получалось вот уже второй год, они дружили, но и только. Делились стипендиями и переводами из дому, заботились друг о друге, как брат и сестра, а зажиматься по вечерам она бегала на чердак с кем попало, только не с Семеном.
Теперь вот, говорят, настала очередь Рарина, и тот уже намекнул как–то Сеньке, что получил от Алёны желаемое, хотя никто ему не позавидовал, так как с первого курса за ней утвердилась слава доступной особы, якобы готовой на что угодно за стакан водки. Но Серба знал её лучше сплетников и не верил грязным инсинуациям, и даже допускал, что она ещё девушка…
Лёшка приехал с Мариной и тремя кадрихами с Ленгор. Пировать засели в семь вечера. Девушек звали Вика, Люда и Нина. Разыграли в «бутылочку» джентльменов, то есть каждая из трех вращала бутылку, а претенденты, ухмыляясь, сидели друг против друга. Нина вытащила Вадьку, Сенька достался Люде, а Вика и Олежка выпали в осадок. Как потом оказалось, «бутылочка» сделала неудачный выбор. Когда часа через два молодёжь, уже хорошо разогретая, танцевала–обжималась в полумраке, Люда посматривала на Остапёныча, а рука Нины «нечаянно» касалась при поворотах Сенькиной руки. Руки быстро подружились. Вика и Олежка вообще при первом же перерыве в развратных танцах уселись на угловую кровать и вместо флирта стали горячо обсуждать прошлогодние гастроли Шекспировского Королевского драматического театра из Статфорда на Эйвоне, на которых посчастливилось побывать и Сеньке. До них долетало: «Гамлет», Пол Скофилд, Шекспир…
С другой стороны, Нина, похоже, понравилась Вадьке, а Люда показалась Семёну излишне рафинированной, да она и была избалованной дочкой директора танкового завода. Серба же, хохол нечёсаный, чувствовалось, ей тоже без стакана водки не подходил.
В двадцать три часа, строго в соответствии с «Правилами поведения студента в общежитии», к ним постучала дежурная. Участники загула немного подождали, а затем Вадька сонным голосом промямлил, что все уже спят. Дежурная сказала, что на эту комнату зарегистрировались три девушки и гостьям пора уезжать. Вадька сказал, что какие–то приходили пару часов тому назад, но потом пошли на третий этаж. Дежурная ушла, и даже показалось, что пронесло.
Ко второму часу ночи мужской народ в лице Семёна и Вадьки спился окончательно, но когда поступила команда полностью гасить свет, девчонки упёрлись и дружно завозражали. Тем не менее, Вадька тоже упёрся и вывернул лампочку над столом, а Сенька едва соображал, что и как. Пришлось попить томатного соку. Расклад оставался смешным. Олег и Вика продолжали общаться изысканно и бесплотно. Сеня с Людой как–то притёрлись, и стали травить анекдоты и заразительно, хотя и конспиративно тихо, хохотать, видно, ничем другим заниматься не собираясь. Вадька и Нина что–то долго выясняли, хотя и шёпотом, но на повышенных тонах. В окна падало от соседних домов и с улицы достаточно света, чтобы понять, кто чем занимается. Когда Нина резко встала и прогнулась, чтобы застегнуть растерзанный Вадькой лифчик, Семён с удовлетворением это дело отметил. И то, что ей не пришлось, как обычно бывает, искать юбку. Встал и вконец расстроенный Вадька. Его идею выпить ещё по маленькой поддержали все, включая шекспирофилов.
Едва народ, ввернув лампочку и замаскировав её чьими–то трусами, обустроил разоренный в первом раунде стол, как раздался властный стук в дверь. У отдыхающих была единственная на этаже стеклянная дверь из двух половинок.
— Откройте, комендант общежития! — раздался знакомый гнусавый голос. Мерзкие, пьяные в дребодан нарушители коммунистической морали предпочли замереть и не отвечать вовсе, изображая крепкий сон. В это время девушки срочно проверяли застегнутость пуговиц и нервно причесывались.
Противник между тем не дремал. Дюжие молодцы из актива Студсовета общаги засунули между половинок двери отвёртку и пытались отжать язычок замка. Потом они сообразили и той же отверткой быстро отжали шпингалеты вверху и снизу двери. Обе половинки дружно распахнулись, и глазам любопытного коменданта и его сподвижников предстала живописная компашка за разоренным столом.
